Татьяна Анитова
Радоница
От скрипа ступеней волнуется память,
Из старого запаха вырвется луч.
И веткам жасмина так хочется плакать
Над книгой с закладкой по имени грусть.
Звук шишек о землю, как с неба рогаткой
Шутник запустил, чтоб прервать тишину.
Всклокоченным утром, кофейным и сладким,
На несколько вдохов я время верну.
И может, над клумбой настурции рыжей
Качели верёвкой блеснут золотой.
Смеясь, херувимы взлетают над крышей,
А ты от калитки мне машешь рукой.
Я брошусь навстречу, глазами коснуться,
Дышать и молчать, утопая в саду,
Ведь точно я знаю, ты можешь вернуться,
Хотя бы сегодня, один раз в году.
У мамы
Я помню рай, я знаю место,
Куда так тянет нас с тобой…
Оно у маминого сердца,
Оно под маминой рукой.
Ты будто ждёшь меня у двери,
Ныряю в детство налегке.
И свет от люстры еле-еле
Меня погладит по щеке.
Ты расспросить о чём-то хочешь.
Да всё нормально, всё о’кей!
Ты так заливисто хохочешь
Над глупой шуткою моей.
Картошки запах над плитою.
«Садись, остынет всё совсем!»
И, подперев щеку рукою,
С улыбкой смотришь, как я ем!
Ты стала маленькою, мама!
Глаза всё чаще к небесам.
Все Богу тайны рассказала?
Он не оставит, правда, мам?
И от серебряной макушки
Всё так же пахнет васильком.
Лишь отцвели твои веснушки,
Ты раздарила их тайком.
Мне на тебя не наглядеться.
Прохладно, шаль свою накинь!
Пусть в унисон стучат два сердца!
Во веки вечные! Аминь!
Любовь к Родине
Любовь – многоточье до бездны, до края.
Как в маленьком сердце вмещается столько?!
Я ей объяснялся, на дудке играя
И кожу берёзы целуя легонько.
В чудесном раю из болот и молчанья,
Я, небом придавленный или распятый,
Ответного жду от России признанья,
Что любит меня, как любила когда-то.
Прощает глупца: столько дурней простила!
Обиду свою за улыбкою спрячет.
В глазах распускаются правда и сила!
Так, может, любовь моя многое значит?!
Возвращаться
Возвращаться. Придумать сценарий,
Как войдёшь и обнимешь свой дом.
Ты ворвёшься, внезапный и ранний,
В город детства, окутанный сном.
И в минутах, растянутых жвачкой,
Потеряв равнодушье и спесь.
Морячком, подуставшим от качки,
Крестишь небо: «А я снова здесь…»
Возвращаться. Запутаться в мыслях,
Не узнать стук своих каблуков.
Город детства, как сказочный призрак,
Не пускает домой чужаков.
Возвращаться. Со шлейфом из вёсен,
Пусть не вовремя, пусть кое-как…
Развозя по лицу злые слёзы…
И смеясь, словно старый дурак.
Я и море
Зажав в кулаке море,
Глазами щупая горы,
Окутана дымкой безволья,
Запутавшись в разговорах,
Я синим прибита насмерть,
Качаюсь под ветром пальмой,
В кружении ярких пятен
Я стала ГОРИЗОНТальной.
А солнце в меня садится
И гаснет в моих ладонях…
Закатом дышит на лица
Ручное ночное море.
На память швырнёшь небрежно
Свой камешек с нежной кожей…
Я буду ласкать его вечно,
Чтоб стать на тебя похожей!
Первоцветы
Вот они появляются, звонкие, нежные,
И на небо таращатся в первозданной красе.
По-весеннему лёгкие и такие подснежные,
Жёлто-белые звёздочки на седой бирюзе!
И свирель расстарается – милая, дальняя.
В талом воздухе свет не согрелся ещё.
Первоцветы весной словно чудо сакральное,
Шепчут тихо и сладостно, что ты снова прощён.
Весна в городе
Сквозь зелёное новолуние
Пыль, как пудра, легла на город.
Заиграла труба латунная,
Выдувая из лёгких холод.
От тепла затанцуют парочки
И цветов, и котов задумчивых.
Город прячет всю сырость в арочки
Под мотив музыкантов уличных.
Свежий дождь на ветвях качается,
Ноги в лужах совсем промокшие.
Сердце с ритмом никак не справится,
От весенних цветов оглохшее.
Весенний разлив
С кровати снежный полог сдëрнуть,
Взбивать перины просто лень,
Когда весна развесит сохнуть
Свой свежевыстиранный день.
Опять берёзовой блондинке
Закружит голову слегка…
Перемешав, как сахар, льдинки,
Запустит в небо облака.
Не уследишь и за домами:
Ныряют в воду аж до крыш…
Ведь от весеннего цунами,
Как от судьбы, не убежишь.
Коряга плавает нелепо,
Стволом толкая тишину.
Вверх, из разлива – ветки в небо,
А в отражении – ко дну.
Как сотни тысяч оборванцев
Толпа кустов из талых вод…
И дед Мазай целует зайцев
На старом месте каждый год.
Почти романс
Начнём молчать – и потеряем слово.
Горбушку дней до слёз опять делить…
Уехать прочь… Ах, это так знакомо!
Не надо вслух об этом говорить…
И, может, жест важнее, чем казалось…
Объятий сон теплее, чем платок.
И пустота – вот то, что нам осталось…
И неподвижность слова «одинок».
Забудь слова, от них всё зло на свете!
Услышь глаза и запах от волос,
Движенье ног на стареньком паркете,
Руки касанье, словно бы всерьёз…
Разлитый чай, волненье и дыханье…
Прелестный бант метнулся сквозь цветы…
Слова, слова, они как наказанье!
В беззвучье мыслей, в эхе пустоты.
Выставка «Москвичка. Женщины советской столицы 1920–1930 гг.»
в Музее Москвы
Ах, платок!
Ярко-красный на лоб, как стяг,
И в глазах –
Гордость первых… и снова страх.
Всех убьём,
Кто не с нами в строю идёт!
Мы равны,
Наш прекрасный стальной народ!
Ком-му-низм…
Далеко, не видать пока…
Ночь в окне,
Грудь разбухла от молока.
Спущен план –
Перевыполнен, он не ждёт.
Ситец-лён,
Да когда же она сошьёт
Платье то,
Что воланами по ногам?
А сосед
Наливает себе сто грамм.
Горло жжёт,
И слезой наплывает дождь.
Время есть.
Ещё жив ваш великий вождь!
Ночь страны,
Жизни топот совсем затих.
Жен-щи-ны…
Я ищу свою бабушку в них.
Признание в любви. Питер
Сквозь каналы и сквозь откровения
Прохожу твоих улиц квесты.
Изнываю от нетерпения
И ревную тебя, мой маэстро!
Я ревную к толпе многоликой,
Что дворцами твоими любуется.
Нет сомнения, Питер Великий
Для меня создавал эти улицы!
И в походке слегка королевской
Я запоем вдыхаю картины,
Выпивая с утра стакан невской,
Как царица Екатерина.
Растворяясь в дождливом потоке,
Я каналами че́рпаю силу!
Так ревную тебя, мой жестокий,
Что в решётке узором застыну!
В мостовых утопают столетия,
Марципановый луч еле виден.
У восторга – одни междометия.
Обними меня, царственный Питер!
