Семейный Новый год

Рассказ

Природа в этом году была так щедра, что, подарив вечно недовольным людям поистине золотую осень, длившуюся с сентября по ноябрь, она и в декабре продолжала баловать солнечными днями с температурой до плюс десяти градусов. И все наперебой цитировали Пушкина: «Зимы ждала, ждала природа…»
Правда, в ноябре раза два принималась сеяться с неба грязноватая крупа. И морозец лёгкий был по утрам, даже речка с краешку холодными морщинками подёргивалась. В один из дней по городу промчался ураган, поваливший несколько деревьев. Столкнулись в атмосфере, как говорили синоптики, холодная и тёплая волны. Видимо, тёплая волна победила, потому что после урагана, ночью, на западе полыхала молния, а к утру прошёл дождь, от которого в скверах зазеленела травка, и кисти рябины на безлистых деревьях сверкали на солнце дождевыми каплями красного цвета…
Марина Сергеевна сняла берет, сунула в сумку. Обрадованные волосы вырвались на свободу, и ветерок тотчас выбрал себе белокурый локон и заиграл с ним. Она дотянулась и сорвала несколько рябинок. Вся кисть не поддалась, крепко держалась на ветке. Протерев ягоды между пальцами, Марина Сергеевна положила в рот сразу три штуки, раскусила. Она любила рябину и каждый год помногу замораживала в холодильнике. Варила из неё кисель, делала настойки, засахаривала и украшала торты. Их она тоже любила, хотя понимала, что от тортов давно пора ­отказаться, но не могла. Утешала себя тем, что размер пока пятьдесят второй, а у племянницы мужа – уже пятьдесят шестой, а она моложе почти вдвое и торты не ест. Не ест, правда, магазинные, потому что однажды отравилась, а сама не умеет не только торт испечь, но и кашу сварить. А вот у Марины Сергеевны, приходя в гости, ест с удовольствием. Только если торт был украшен рябиной, она брезгливо отодвигала ягоды ложечкой и говорила:
– Опять ты эту дрянь натыкала. Горько же!
– А ты попробуй! – каждый раз убеждала её Марина Сергеевна. – Во-первых, ты должна знать, что после мороза рябина теряет горечь, а во-вторых, на торте она засахаренная…
Но Светку убедить было невозможно. Вообще ни в чём, не только попробовать засахаренную рябину…
Ягодки, сорванные Мариной Сергеевной, конечно, горькие – настоящих морозов ещё не было, и воробьи их пока не трогали: им хватало в такую теплынь другой пищи. «Наверное, птицы тоже любят подмороженную», – подумала Марина Сергеевна.
Она шла с работы пешком, по любимой Набережной. Сегодня понедельник, можно было не заходить в магазины. За два выходных она обычно закупала продуктов на целую неделю, готовила впрок. Муж целыми днями на работе, соглашается даже в выходные на ночные дежурства. Владимир Дмитриевич – психотерапевт. Персонал и больные его любят. Ещё бы! Он к каждому относится, как к родному, всем помогает. «Кроме себя, – невесело подумалось Марине Сергеевне. – Какой он стал нервный в последнее время…»
И всё из-за Светки, племянницы. Она жила с матерью, сестрой Владимира Дмитриевича, которая была старше его на десять лет и, сколько он себя помнит, всегда опекала его, заботилась. Тамара Дмитриевна часто болела, особенно после того как поселилась с дочерью в однокомнатной квартире, которую им дали в связи со сносом частного дома. Дом был большой, на два входа. В одной половине жил Владимир Дмитриевич с Мариной Сергеевной и дочерью Юлей, в другой – сестра со своей семьёй.
– Как там хорошо было, в своём-то доме. Правда, Володя? – с грустью говорила Тамара Дмитриевна. – И сад, и огород. Выйдешь утром, вдохнёшь – и жить хочется… А здесь… мешок каменный…
Владимир Дмитриевич сочувствовал. Но что он мог поделать? Сам жил в таком же «мешке». И всё-таки причину постоянных недомоганий сестры он видел в Светке, от которой покоя матери не было никогда. Отец баловал дочь, ни в чём ей не отказывал, а когда его не стало, мать не могла уже обеспечивать её так, как было при отце. А она требовала. Кое-как окончила школу, поступила в мед­училище – авторитет дяди помог: Владимира Дмитриевича в городе знали и племянницу его приняли «на бюджетной основе», как сейчас называют бесплатное обучение. Теперь медсестрой работает в детской поликлинике. Владимир Дмитриевич сразу понял, что работу свою она не любит. Но это ещё куда бы ни шло. Главное, она не любит детей. Своих у неё нет, хоть и дважды выходила замуж. «Не хочу никаких детей! – с вызовом говорила она. – Дайте мне пожить в удовольствие!»
«Не хочу никаких детей!» – это и было причиной ухода от неё двух мужей. Светка мечтала о шикарной жизни – о машине, о даче.
– Милая моя, – еле сдерживаясь, внушал ей Владимир Дмитриевич, – во-первых, на всё это надо заработать. Во-вторых, за машиной надо ухаживать, а на даче – вкалывать. А ты полы дома никогда не моешь, посуду за собой и то не убираешь, всё мать…
– Жаловалась, что ли? – беспечно спрашивала Светка.
– При чём тут «жаловалась»? Я что, не видел тебя, когда в одном доме жили?
– Она мне ничего не даёт делать… Говорит: «Я сама».
– А ты бы не дожидалась, когда она сама…
Но это был бесполезный разговор, который заканчивался одним и тем же: Светка убегала, хлопнув дверью. Владимир Дмитриевич шёл на балкон курить. «Теперь на матери будет зло срывать», – каждый раз с горечью думал он, глядя с четвёртого этажа, как племянница шла через двор и вся её громоздкая фигура выражала несогласие не только с дядей, но со всем миром, который её окружал и не обеспечивал шикарной жизнью. В хорошие минуты она, уходя, поворачивалась и махала дяде рукой. Хороших минут становилось всё меньше…
Владимир Дмитриевич снял телефонную трубку и набрал номер сестры. Никто не ответил. Два дня назад он разговаривал со Светкой.
– Мама спит, – каким-то ненатуральным голосом отозвалась она на просьбу позвать её к телефону…
– Скажи, чтобы обязательно позвонила мне, как проснётся.
– Скажу.
Но сестра не позвонила. Он пытался связаться с ней ещё несколько раз, но безуспешно. К телефону никто не подходил. Он боялся даже подумать о том, что с Тамарой могло что-то случиться…

2

Владимир Дмитриевич только что пришёл с работы. Жены ещё не было, и он решил, не раздеваясь, съездить к сестре. «Может, телефон не работает? – успокаивал он себя. – Но Светка-то могла позвонить с работы… Нет, тут что-то не так…»
Подойдя к дому сестры, он сразу увидел, что в окнах комнаты и кухни темно. Тамара Дмитриевна жила с дочерью в однокомнатной квартире, что доставляло неудобства, особенно когда к Светке приходил очередной… друг. Тогда мать уходила на кухню, а если было тепло, то – на улицу. И гуляла до тех пор, пока ноги не отказывались двигаться. «Конечно, я мешаю ей, – сознавала Тамара Дмитриевна. – Был бы жив муж, нам дали бы двухкомнатную квартиру. Светочке надо ведь устраивать свою жизнь, выходить замуж… Хоть бы внука дождаться. У Володи уже есть…»
Она улыбалась сквозь слёзы, представляя маленького Алёшку, похожего, как ей казалось, а больше – хотелось, на деда, её любимого брата Володю…
…Он бродил возле дома, часто поглядывая на окна, надеясь, что вот-вот вспыхнет свет, он поднимется и увидит сестру. Но свет не вспыхивал, и Владимир Дмитриевич волновался всё больше. Наконец он решился войти в подъезд. Поднялся на третий этаж. Позвонил. Ждал долго. Никого. Из соседней квартиры вышел хозяин. Владимир Дмитриевич его знал: их давно снесённые дома стояли рядом, и они частенько в добрые времена сидели летними вечерами то у него в саду, то у соседа. «Постой… А как же его зовут… Надо же, забыл!»
– Привет, привет, бывший сосед! – Мужчина внимательно посмотрел на Владимира Дмитриевича и протянул руку. – Уезжал, что ли, куда?
«Что-то он на меня так смотрит? Изменился я, постарел?» И тут же Владимир Дмитриевич вспомнил его имя – Михаил Анатольевич.
– Нет, никуда не уезжал. Заработался, без выходных…
– Много нервных? – улыбнулся Михаил Анатольевич. – Век нынче такой…
– Не знаете, где родня-то моя? – спросил Владимир Дмитриевич. – На телефонные звонки не отвечают, пришёл вот – никого…
– А некому отвечать… – Сосед отвёл глаза в сторону.
– Что?! – испугался Владимир Дмитриевич.
– Да ничего-ничего… страшного. Ты не пугайся. Живы все. Светлана Андреевна завела себе… Ну, мужа, наверное. А Тамару Дмитриевну… – Михаил Анатольевич замялся… – В общем, в интернат она её определила. Сказала, что временно…
«Нет ничего более постоянного, чем временное», – некстати вспомнилось Владимиру Дмитриевичу. А может, и кстати.
– А вы с Мариной Сергеевной что, не знали? – Сосед недоверчиво посмотрел на Владимира Дмитриевича. – Я думал, вы в курсе… А я ещё, грешным делом…
Он не договорил, потому что Владимир Дмитриевич резко повернулся и чуть не бегом спустился вниз…
На улице он вдохнул свежий воздух так, что всё внутри хрустнуло, и ему показалось, что лопнули рёбра, что сердце сейчас выскочит и он не сможет добраться до дома…
«Гадина, ох какая же гадина!» – сквозь стиснутые зубы простонал он. Такого от Светки он не ожидал. Он думал, что при всём её эгоизме, избалованности она не способна на подлость. Не способна? А не любить детей – это не подлость? Работать в детском учреждении и не любить этих беспомощных мальчиков и девочек?! До Владимира Дмитриевича доходили слухи, что Светлана Андреевна груба с родителями, приводившими детей в поликлинику, высокомерна даже с врачами, не говоря уж о среднем и младшем медперсонале; что у неё был роман с заведующим поликлиникой, который изрядно попивал, и, видимо, по пьянке всё и случилось. В конце концов, его жена пожаловалась в горздрав­отдел, устроила в поликлинике скандал. Его уволили. Работает теперь в… «Господи! – Владимир Дмитриевич даже остановился. – Он же, говорили, в интернат устроился – пожилых людей лечить. Детский врач… Хотя пожилые тоже как дети. Не через него ли Светка мать определила? Надо узнавать…»

Открывая дверь своей квартиры, Владимир Дмитриевич понял, что жена дома: из кухни доносился запах котлет, которые умела делать только она, его Марина. Котлеты присутствовали в домашнем меню только в выходные и в первый день новой недели, хотя Марина Сергеевна готовила много. Замораживала уже пожаренные котлеты, а потом разогревала. И они были одновременно и жареными, и паровыми. Вкуснятина! Для двоих хватало бы на всю неделю. Но частенько заходили «на котлеты» дочь с мужем и сыном. Марина Сергеевна с удовольствием кормила их, набивала сумку с собой. «А то небось Алёшку одной колбасой кормите?» Котлеты быстро исчезали, и до следующих выходных приходилось есть нелюбимые Владимиром Дмитриевичем каши, супы… Но сегодня – понедельник. Котлеты! С жареной картошкой! Можно даже рюмочку рябиновой настойки пропустить. Тоже Маринино изделие…
Все эти предвкушения омрачались свалившейся на него ужасной новостью: Тамара, сестра, – в интернате! Как бездомная, как безродная…
Владимир Дмитриевич разделся и прошёл в ванную. Марина Сергеевна сразу почувствовала, что муж чем-то расстроен. Она знала, что он несколько дней не может дозвониться до сестры, нервничает, ругает Светку… Но о случившемся она, конечно, не знала…

Умывшись и немного успокоившись, Владимир Дмитриевич вошёл в кухню. Сел на своё обычное место у окна.
– Давно дома? – спросил он.
– Не очень. Я пешком шла. Не декабрь, а прямо начало октября… Ты заметил, какие рябины?.. – Она посмотрела на мужа и замолчала. – Володя, что случилось? На тебя смотреть страшно…
Он действительно осунулся, глаза ввалились. Таким она видела его только один раз, когда дочь Юля рожала Алёшку и они сидели в кабинете главного врача родильного отделения, Володиного однокурсника, который то и дело выбегал, отдавал какие-то распоряжения, возвращался, успокаивал. Роды были не просто трудные, а тяжёлые. Пришлось делать кесарево сечение. Но, слава Богу, всё обошлось. Дочь быстро поправилась, внук растёт…
– Прямо не знаю, как и сказать… – Владимир Дмитриевич потёр лоб и зачем-то встал. Марина Сергеевна терпеливо ждала. – Короче…
Он сел, взял вилку и воткнул её в котлету. Жена только что выложила их из сковородки на тарелку, и от них шёл аппетитный парок. Но Владимир Дмитриевич, так любивший вдыхать этот запах перед тем, как начать есть, на этот раз не замечал ничего – ни котлет, ни жареной картошки, ни стоявшей в хрустальном графине рябиновой настойки.
– Короче… Светка мать в интернат отправила…
– Тамару?! – Марина Сергеевна с ужасом увидела, как у мужа задёргался глаз, задрожали руки, и он зажал их между коленями. – Ты что, был у них? Как ты узнал?
– Сто раз звонил – результат нулевой. Решил сходить. Там – никого. Сосед вышел… Помнишь Михаила Анатольевича? Дома наши были рядом. Вот он и сказал, что эта (он даже не мог уже называть племянницу по имени) завела себе очередного… А мать, конечно, ей мешает. В интернат отправила. Где её искать теперь, в каком интернате?
– Можно подумать, что у нас их десяток. – Марина Сергеевна немного успокоилась. – Их всего два: в пригороде и в северной части… Ну не знаю, как ей удалось… Не так-то просто попасть в интернат при живых… – она запнулась, – при родной дочери.
– Сосед говорит, что временно – так якобы эта ему сказала. Он, между прочим, думает… думал, что мы с тобой в курсе.
– А Светка-то сама где? – Марина Сергеевна вытащила вилку из котлеты и специальной ложкой наложила мужу в тарелку горку жареной картошки, котлет и полила всё соусом.
– Не знаю, нет её дома…
– Так… – Марина Сергеевна сняла пробку с графинчика. – Давай поужинаем, а то всё остынет. Потом подумаем, что делать…

3

На следующий день с утра Владимир Дмитриевич и Марина Сергеевна, каждый по своим каналам, узнали, что Тамара Дмитриевна уже две недели живёт в интернате, расположенном в Пригородном лесу. Владимир Дмитриевич узнал фамилию директора интерната, позвонил ему прямо из больницы, представился. Директор его знал. (Кто же в небольшом городе не знает знаменитого психотерапевта Горина?) Сказал, что Тамара Дмитриевна живёт в хороших условиях: комната на троих, люди все интеллигентные, и вообще его интернат – на хорошем счету… Владимир Дмитриевич терпеливо слушал.
– Если хотите, – любезно предложил директор, – я сейчас попрошу пригласить вашу сестру к телефону. Вы давно вернулись? Светлана Андреевна говорила, что вы…
«Так, всё ясно, – подумал Владимир Дмитриевич. – Эта гадина сочинила историю о моём отъезде. Но Тамара… Почему она мне не позвонила?» Он прижал трубку к уху так сильно, что стало больно.
– Передаю трубку вашей сестре, Владимир Дмитриевич. – Слышно было, как директор отодвинул стул и сказал: «Тамара Дмитриевна, пока вы будете разговаривать, я отойду по делам. Подождите меня в кабинете».
«Деликатный человек», – с благодарностью подумал Владимир Дмитриевич и ­услышал голос сестры:
– Володя, ты когда приехал? – Она замолчала, и ему показалось, что она плачет. – А я волнуюсь за тебя… Светлана сказала…
«Понятно. Она и матери наплела про мой отъезд, чтобы никаких препятствий не было…» – Владимир Дмитриевич еле сдерживался, чтобы не трахнуть трубкой по столу от возмущения и бессилия. Но стол – не голова племянницы, и телефон – казённая вещь. У него пересохло во рту, он отпил из стакана давно остывший чай, который так любил и всегда заваривал сам. Кое-как справившись с волнением, произнёс:
– Тамара, мы с Мариной в субботу к тебе приедем. Тогда обо всём поговорим. Что тебе привезти?
– Володя, у меня всё есть, ничего мне не надо… – Голос сестры постоянно прерывался. – Приезжайте, я так соскучилась… Как Юлечка с Алёшей?
– Да всё нормально, Тамара, не волнуйся… До встречи…

В субботу Владимир Дмитриевич и Марина Сергеевна приехали в интернат на такси. За двадцать минут. «Можно было бы и на автобусе», – подумала Марина Сергеевна, но мужу ничего не сказала. Он и так не в себе. За всю дорогу не произнёс ни одного слова.
Интернат произвёл не такое удручающее впечатление, как они себе напредставляли. Конечно, не дом родной, не санаторий, но и не тюрьма с нарами. Тамара Дмитриевна ждала их на улице. Она прохаживалась по бесснежным дорожкам санаторного парка, поглядывала на верхушки деревьев, словно хотела увидеть там что-то такое, что обязательно изменило бы её так неудачно сложившуюся жизнь. Но долго вверх смотреть не могла – кружилась голова. Она почти не спала ночью, только к утру забылась ненадолго, но надо было вставать, приводить в порядок себя и свой угол с кроватью и тумбочкой. Ей хотелось встретить брата на улице, заодно погулять на свежем воздухе. Сегодня ей особенно нездоровилось. «Опять давление скачет. Но Володе не буду говорить, а то расстроится…»
Они увидели её издалека. «Какая Тамара маленькая стала!» – чуть не вырвалось у Марины Сергеевны. Сестра тоже увидела их и заспешила навстречу. Они обнялись. Тамара Дмитриевна заплакала. Владимир Дмитриевич сам еле сдерживал слёзы: так жалко ему стало сестру, всегда такую статную, выдержанную, а теперь, за короткое время, похудевшую, маленькую, потерянную… Но она быстро справилась с собой, повернулась к Марине Сергеевне:
– Здравствуй, Мариночка! Что-то вы все в разъезд пустились? Никогда у вас командировок не было, а тут сразу оба уехали…
– Да я… – начала было Марина Сергеевна, но муж, стоя сзади сестры, приложил палец к губам, и жена поняла, что версию об их отсутствии в городе надо поддерживать. – Да я и сама не ожидала, – она кое-как закончила фразу.
А Владимир Дмитриевич, взяв сестру под руку, сказал:
– Пошли, покажешь свои апартаменты. Директор-то здесь?
– Нет, он по субботам не работает.
«Ну и слава Богу», – подумал Владимир Дмитриевич. Ему почему-то не хотелось встречаться ни с кем, кто знал его.
Он не мог не заметить, что сестра с неохотой идёт к корпусу, – почувствовал по её напрягшейся руке. Марина Сергеевна тоже отметила это про себя и решила как-то отвлечь её:
– Тамара, а я для тебя специально котлеты приготовила. Знаю, как вы с Володей их любите. У вас вообще во многом вкусы сходятся…
– Да, – подтвердил Владимир Дмитриевич, – твои котлеты мы обожаем. Я уже что-то есть захотел. Может, мне Тамара одну выделит. – Он засмеялся. Но смех получился ненатуральный…
Когда они вошли в комнату, соседки Тамары Дмитриевны разгадывали кроссворд.
– Нагулялись? – в один голос спросили они, поздоровавшись с гостями. – Ну, теперь мы пойдём аппетит нагуливать – обед скоро…
Когда остались одни, Марина Сергеевна достала из пакета котлеты, палку колбасы, сыр, конфеты…
– Куда мне столько! – замахала руками Тамара Дмитриевна. – Мне это всё за месяц не съесть… Здесь неплохо кормят.
– А ты в холодильник положи. Я видел, в коридоре холодильник стоит. – Владимир Дмитриевич сел на давно не крашенный табурет. – А то давайте сейчас перекусим…
– Володя, ты что, правда голоден? – Марина Сергеевна посмотрела на мужа и поняла: не голоден он, конечно, просто волнуется, не знает, что говорить и как себя вести.
– Да я хотел, чтобы Тамара поела домашнего, твоего. Котлеты-то ещё тёплые…

Домой возвращались на рейсовом автобусе. Тамара Дмитриевна пошла их провожать, как ни уговаривал её брат:
– Ну зачем ты пойдёшь? Оставайся, тем более у вас тут скоро обед.
– Нет, Володя, я пройдусь с вами до остановки. Это ведь недалеко. А обед мне сегодня не нужен – вы вон сколько навезли всего.
Владимир Дмитриевич боялся, что сестра будет плакать при прощании, но она сдержалась. До остановки они шли под руку, и он время от времени прижимал её руку к себе, словно прося прощения. Она благодарно поглядывала на него сбоку, и Марина Сергеевна немного отстала от них, останавливаясь то у одной рябины, то у другой. Их было здесь много, и это как-то скрашивало тоскливое состояние души. Она не удержалась и сорвала несколько ягод, привычным жестом потёрла между пальцами и положила в рот. Подумала: «В следующий раз, после хорошего мороза, надо сюда приехать за рябиной…»
Следующий раз… Когда он будет? Владимир Дмитриевич сказал сестре, что навестит её через неделю. Марина Сергеевна удивилась: она знала, что муж в следующие выходные дежурит в своей больнице.
– Ты сказал Тамаре, что в следующую субботу приедешь? – уточнила она, когда они уже порядочно отъехали от интерната. – Но ты ведь…
– Да, дежурю… Представляешь, всё забыл… Что-нибудь придумаю…
Автобус ехал быстро, народу было немного, и через некоторое время показался купол собора – значит, приехали…
– Может, к нашим зайдём? Или их к себе позовём… – предложила Марина Сергеевна. – Я по Алёшке соскучилась. Что-то они давно не были…
– Ты, если хочешь, сходи. А я… Устал, честно сказать… Да и не хочется показывать им своего настроения. Зачем Алёшке угрюмый дед? Немного отойду, тогда…
– Володя, ну пожалуйста, не казни себя. Ты как будто в чём-то винишь себя. – Марина Сергеевна взяла его под руку. Они уже подходили к дому. – Ты со Светланой не хочешь поговорить?
Она почувствовала, как напряглась и дёрнулась его рука.
– Нет, – только и мог выговорить он.
– Ну хорошо, хорошо, я сама с ней побеседую… по-женски.
– Не говори мне о ней… пожалуйста.

А давно ли он, дядя Володя, души не чаял в своей племяннице? Давно, конечно, когда она была маленькой. Он покупал и своей Юльке, и ей одинаковые подарки, катал их на колесе обозрения в парке культуры, а зимой водил на горку и сам, под их хохот и визг, съезжал с ними на санках. Светка была постарше и как-то посолиднее. Родители её баловали, особенно отец. Она родилась, когда им за тридцать было. Поздние дети, как правило, избалованные. «Да и сам ты приложил к этому руку», – не раз корил себя Владимир Дмитриевич, замечая, что с каждым годом Светка становится всё более неуправляемой. Рано стала требовать наряды, ещё школьницей красила волосы, намалёвывала лицо так, что была похожа на дымковскую игрушку, даже скорее на размалёванную неваляшку. Она и по комплекции напоминала эту целлулоидную куклу. Когда-то неваляшек – и больших, и маленьких – скупали приезжавшие из городов-побратимов иностранцы, и в день их отъезда на вокзале стоял звон от уложенных в чемоданы неваляшек, что вызывало улыбки и отъезжающих, и провожающих, скрашивало ожидание поезда, долгое стояние у окна. И когда поезд наконец трогался, в ушах ещё долго стоял кукольный звон. Владимира Дмитриевича однажды включили в число провожающих, когда в составе иностранной делегации были венгерские врачи-психиатры, посетившие его больницу и одобрительно что-то лопотавшие, переходя из палаты в палату. Переводчица не считала нужным переводить такие мелочи. Только если они обращались с вопросом, она переводила и вопрос, и ответ…
Нет, всё-таки это ужасно давно было! Тогда чаще приходило состояние безмятежности. Сейчас его почти не бывает. И вряд ли будет…
Владимир Дмитриевич лежал в своей комнате на диване, закинув руки за голову. «Хорошо, что жена ушла к ребятам, – подумал он. – Не обиделась ли? Вроде бы нет. Она у меня славная, моя Мариночка. Сочувствует. И Тамару жалеет…»
Хотя у Марины Сергеевны никогда не было с Тамарой Дмитриевной особенно близких отношений, они уважали друг друга. Сестре всё казалось, что её Володечка не получает от жены такого внимания, какого он достоин. Когда жили в одном доме, по праздникам обедали вместе, и Тамара Дмитриевна ревниво следила, как Марина Сергеевна обслуживает за столом мужа. А она никак не обслуживала. Поставит пироги с капустой, которые Владимир Дмитриевич очень любил, наравне с котлетами; ну, конечно, котлеты всегда были – без них для него обед не обед; жареную картошку, всякие соленья. К чаю – собственного изготовления торт. Ешь на здоровье! Золовке она подкладывала то одно, то другое, на что та реагировала всегда одинаково:
– Ты Володечке клади побольше, Марина. Мне кажется, он похудел.
– Конечно, я его тут голодом морю, – обижалась Марина Сергеевна. – Только по праздникам и подкармливаю.
Она уходила на кухню и слышала, как муж ласково выговаривал сестре:
– Ну зачем ты так, Тамара? Марина кормит нас всех как на убой. Ты же видишь, сколько она готовит и как… Не съесть, да съешь.
– Хорошо, хорошо, я просто так сказала… Мариночка, прости меня.
Она вставала, шла на кухню, там они обнимались, и через минуту оттуда слышался смех. Обе были отходчивые, не злые, и обеих Владимир Дмитриевич любил.
Когда дом снесли и их расселили по разным квартирам в разных концах города, встречаться стали реже. У каждого появилось столько проблем! Юлька вышла замуж – слава Богу, удачно: прежде всего потому, что муж достался порядочный. Вместе учились в техническом институте, поженились по любви. Получают оба, правда, маловато: инженеры-технологи на заводе. Но пока родители работают, жить можно… Тамара Дмитриевна ещё до переселения овдовела: муж совсем немного не дожил до распределения квартир. Иначе дали бы им двухкомнатную. А теперь у неё вообще никакой нет, собственная дочь в интернат сплавила…
Руки под головой затекли, и Владимир Дмитриевич повернулся набок. Воспоминания стали путаться, он заснул и даже не слышал, когда вернулась жена.

4

За неделю до Нового года выпал долгожданный снег. Он шёл долго, медленными, крупными хлопьями. И сразу возникли проблемы с транспортом. Владимир Дмитриевич стоял на остановке уже минут пятнадцать. Народу было много, он боялся опоздать на работу. «Для наших коммунальщиков зима всегда наступает неожиданно, – с досадой подумал он. – Чуть не ползимы прошло без снега; только выпал – уже убирать не успевают…»
Мимо медленно двигалась снегоочистительная машина – полуинвалидка: одна «рука», подгребающая снег, всё время промахивалась, не захватывала сугроб, вторая с громким остервенением работала за двоих. Стоял грохот, остановку заволокло гарью. Владимир Дмитриевич отошёл подальше от этого ужаса. И тут его окликнули. Из остановившейся машины вышел молодой мужчина:
– Владимир Дмитриевич, садитесь скорее, я как раз в сторону вашей больницы еду. Вы что, не узнали меня? – Это был его зять Андрей, Юлькин муж.
– Вот те раз! – удивился и обрадовался Владимир Дмитриевич. – Не ожидал. Тут проехал этот драндулет снегоуборочный, дыму напустил… Ну спасибо тебе. Я уж думал, что на работу опоздаю.
– Николай, – попросил зять водителя, – заверни к областной больнице. Это мой тесть, знаменитый…
– Ну-ну-ну, – запротестовал Владимир Дмитриевич. – Кому это нужно?
– А вот и нужно, – откликнулся водитель, поглядывая на него через зеркало. – Я вас очень хорошо знаю… Встречались…
– Что, лечились у меня?
– Нет, друга я когда-то к вам привозил. Здорово вы ему тогда помогли, спасибо. До сих пор с благодарностью вспоминает вас… А что же вы, своим ходом добираетесь до работы? Машину за вами не присылают?
– Не присылают, – засмеялся Владимир Дмитриевич. – Главного возят, а мы – рядовые…
– Ничего себе – рядовые, – удивился водитель.
Подъехали к больнице, прямо к приёмному покою. Владимир Дмитриевич вышел, поблагодарил, посмотрел на часы: до начала рабочего дня оставалось целых двадцать минут. «Да, – в который раз уже подумал он, – свою бы машину не мешало иметь… Да не получается…»
Когда-то у него был жигулёнок, но пришлось продать: нужны были деньги на Юлькину свадьбу. Хотелось, чтобы всё было не хуже, чем у других. А со стороны родственников Андрея помощи ждать не приходилось – у него их просто не было. Он сирота, детдомовец. Но молодец! Сам себя воспитал, образовал, кое-чего уже добился в жизни. По крайней мере высшее образование имеет, семью завёл, квартиру однокомнатную получил, сына родил. Чего ещё надо?
Владимир Дмитриевич только открыл кабинет, как зазвонил телефон. Он снял трубку:
– Слушаю…
– Дядя Володя, это я, Светлана.
Он чуть не бросил трубку, но она заспешила-затараторила:
– Пожалуйста, выслушай меня. Ну в чём я виновата? В том, что хочу устроить наконец свою жизнь?
– За счёт жизни собственной матери? – не выдержал Владимир Дмитриевич.
– А она что, умирает, что ли? Она там в хороших условиях…
– Ты дрянь! – Он бросил трубку и вышел из кабинета, зная, что племянница будет звонить опять.
И действительно, он слышал через дверь, как настойчиво трещал телефон, но в кабинет не входил и в конце концов закрыл его и пошёл по длинному коридору к окну, у которого любил стоять в короткие минуты отдыха. Окно выходило в больничный садик, уже заснеженный, с молоденькими берёзками, которые он сажал вместе со своими пациентами. Росла здесь и рябина. Гроздья её нарядились в снежные шапочки и были похожи на головки игрушечных Дедов Морозов. «Вот Марина бы полюбовалась, – подумал Владимир Дмитриевич… – И Тамара… Бедная Тамара…»
Теперь, когда он думал о сестре, – а думал он о ней постоянно, – то к её имени прибавлял слово «бедная». Через три дня – Новый год. Светлана не собиралась забирать мать из интерната. Владимир Дмитриевич предлагал сестре встретить праздник у них. Жена не возражала. Юлька с Андреем и с Алёшкой придут. Новый год всегда встречали вместе. Но Тамара Дмитриевна категорически отказалась:
– Нет, Володя. Нечего мне теперь бегать туда-сюда. Нам здесь тоже устраивают праздник… Надо привыкать к новому дому, к новой семье… Да я почти и привыкла…
Разговор происходил в интернатском парке в последний приезд Владимира Дмитриевича к сестре. На этот раз он был один. Жена сидела с внуком: Юлька подхватила какую-то инфекцию, и Алёшку отец привёз к ним, чтобы не заразился. Марина Сергеевна, конечно, наложила целый пакет пирожков, котлет. Поставила термос с горячим бульоном и до самого ухода мужа всё твердила:
– Не разбей. Пусть Тамара оставит его у себя. Будет в нём шиповник заваривать…
– Или рябину, – улыбнулся Владимир Дмитриевич.
– И рябину тоже. Очень полезно, между прочим. Тамара знает…
В тот раз он как-то особенно хорошо поговорил с сестрой. Они вспоминали детство, жизнь в собственном доме.
– Володя, ты счастлив? – неожиданно спросила сестра.
– Был бы счастлив, если бы не ты… – Он запнулся. – Не твоё теперешнее положение. А эта…
– Не надо, Володя, прошу тебя. Светлана – несчастная девочка…
– Ничего себе, девочка, – перебил он. – Скоро сорок лет… Да и какая она несчастная? Живёт в своё удовольствие. Лгунья… Не хотел говорить, но не могу больше терпеть. Она ведь наврала тебе, никуда мы с Мариной не уезжали. – Он с тревогой посмотрел на сестру.
Она казалась спокойной, только тихо сказала:
– Знаю, догадалась.
– Я по телефону звонил сто раз, а она всё отвечала, что ты гулять ушла или отдыхаешь. А потом я пришёл к вам, а дома – никого… Ну почему ты мне не позвонила? Сосед мне всё рассказал. Я чуть не умер тогда… Ничего святого у неё нет. В кого, в кого она такая?.. Прости, Тамара…
– Может, ты и прав, Володя, но она моя дочь. И если ей без меня лучше, я согласна на всё… Хотя я и готовила, и убирала… Как она теперь одна справляется?
– Она хоть бывает у тебя? – Владимир Дмитриевич сунул руки в карманы – не хотел, чтобы сестра видела, как они дрожат.
– Бывает, – ответила она и перевела разговор на другое…

Владимир Дмитриевич отошёл от окна и вернулся в свой кабинет. На каждый звонок отвечал с напряжением – боялся, что это племянница. Но она больше не позвонила.

5

Тридцатого декабря, вечером, провожая мужа на ночное дежурство, Марина Сергеевна притворно ворчала:
– Мог бы и отказаться. У тебя этих ночных дежурств больше всех… А мы ещё ёлку не ставили. Алёшка переживает. У них-то давно уже стоит…
– Скажи спасибо, что с тридцать первого на первое не дежурю. – Владимир Дмитриевич уже оделся и по привычке проверял карманы: всё ли положил, что нужно. – А ёлки бы и одной хватило, у молодых…
– Володя, ты что? – Марина Сергеевна даже рассердилась. – Как же без ёлки? Новый год-то все у нас встречать будем…
– Все, да не все, – тихо произнёс он и вышел…
Марина Сергеевна быстро подошла к телефону, набрала номер дочери:
– Юля, приходите, как сможете. Папу проводила. Что значит «когда вернётся»? Через сутки, как обычно. Ему ведь и отдохнуть надо будет хоть немного, чтобы не дремать за праздничным столом.
Она засмеялась, потому что дочь на том конце провода сказала: «Как увидит свою любимую, так сон как рукой снимет». В трубке послышался Алёшкин тоненький голосок: «Какую, какую любимую?»
Продолжая улыбаться, Марина Сергеевна начала подготовительную работу. Иногда подходила к зеркалу, в который раз протирала его и внимательно смотрела на себя. Нелегко далось ей решение, которое она в конце концов приняла. Знала, что будет трудно, но ради мужа она готова на всё… Разговор со Светланой ничего не дал, кроме испорченного настроения. Марина Сергеевна не выдержала тогда и сказала, что Володя уговаривает сестру обменять однокомнатную квартиру на две с общими кухнями или малосемейки. Светка не на шутку переполошилась. Скорее всего, поэтому и звонила дяде…

Пришли молодые. Прежде всего Андрей поставил ёлку. Купленная заранее, пушистая красавица несколько дней лежала на балконе, и когда внесли её в комнату, она, согревшись, одарила всех своим целебным ароматом. Юля с Алёшкой занялись игрушками, а Марина Сергеевна с зятем начали прикидывать, где поставить новый диван, который давно был оплачен и который завтра утром должны были привезти из мебельного магазина.
– Может, останетесь ночевать? – спросила Марина Сергеевна, когда поужинали и убрали посуду. – Поздно уже…
– Останемся, останемся! – радостно закричал Алёшка. – Я под ёлкой буду спать…
– Нет, мама, дома тоже надо кое-что доделать. Тем более Андрей завтра работает.
Юля встала и скомандовала:
– Мужчины, одеваться!
– А как же… – Марина Сергеевна вопросительно посмотрела на зятя.
– Успеем, успеем, не волнуйтесь. Я с нашим водителем договорился. Всё будет нормально. Костюм и валенки возьму в нашем клубе. Великовато всё будет, но ничего… Переоденемся здесь, на площадке…
– Ты, мам, только постарайся папу уговорить поспать. Андрей сначала домой приедет. Мы так решили с… – Она повернулась в сторону навострившего ушки Алёшки… – Ну ты понимаешь… Часам к десяти мы с Алёшкой – сюда. Андрей приедет попозже.
– А Дед Мороз придёт? – с тревогой спросил Алёшка.
– А как же! – в один голос ответили взрослые.

6

Во время ночных дежурств Владимиру Дмитриевичу редко приходилось отдыхать. Сегодня привезли только троих, «соскочивших с тормозов», как выражались в приёмном покое. Но расслабиться не удавалось. Спать не хотелось, но он всё равно достал из шкафа клетчатый плед (подарок Тамары!) и положил на диван. Заварил крепкий чай. Мысли о сестре не давали покоя. «Как она там, о чём думает? Бедная Тамара… Как хорошо нам было в одном доме! Это потом, когда обзавелись своими семьями, в разных половинах дома стали жить, а раньше…»
Ему было десять лет, сестре – двадцать, когда в авиакатастрофе погибли родители. Тамара заменила ему и мать, и отца. Конечно, заменить их никто не мог, но так уж говорится… Она заботилась о нём, как мать, воспитывала, как отец. Говорила с ним, как со взрослым человеком, советовалась. Сначала хотела перейти на заочное отделение института, где она училась уже на третьем курсе: пенсии, назначенной Володе, на все нужды не хватало, и Тамара думала, куда бы пойти работать. В деканате к положению одной из лучших студенток филфака отнеслись с пониманием: разрешили свободное посещение занятий и дали несколько часов на подготовительных курсах. Деньги не ахти какие большие, но вместе с повышенной стипендией, которую Тамара получала все годы, и с пенсией за погибших родителей было вполне достаточно на сносную жизнь. Володя не голодал, и одевала его сестра прилично.
«А в чём же она сама-то ходила? – мелькнуло в голове. – Надо же, не помню… – Владимир Дмитриевич недовольно потёр лоб. – Да, Тамара тогда о себе совсем забыла. Из-за меня и замуж поздно вышла… А когда я собрался жениться, она меня передавала Марине, прямо как драгоценный сосуд…»
От воспоминаний отвлёк телефонный звонок. «Кого-то привезли», – подумал он и посмотрел на часы: было четыре часа утра.
– Слушай, ты не спишь? Я из своего окна вижу: у тебя свет горит. – Владимир Дмитриевич узнал бас дежурного хирурга Павла Петровича. – Давай либо ты ко мне, либо я к тебе. Пациентов нет, а в приёмный покой я позвоню, где нас искать… У меня тут есть по глоточку и бутерброды. Тридцать первое число наступило – предновогодье.
– Давай ты ко мне. – Владимир Дмитриевич подосадовал, что прервались его воспоминания, а с другой стороны, и рад был пообщаться с Павлом Петровичем. – У тебя бутерброды, а у меня котлеты домашние и пирожки…
– Ну твоя Марина…
– Давай-давай, жду, – перебил Владимир Дмитриевич и стал освобождать край стола от бумаг.
Он даже почувствовал, что проголодался, подумал: «Хорошо, что не один буду ужинать-завтракать…» Есть в одиночестве он не любил…

Незаметно наступило настоящее утро, из приёмного покоя ни разу не позвонили. Павел Петрович ушёл в своё отделение, довольный проведённым временем, котлетами и пирожками, которые ел с таким благоговением, как будто это были какие-то заморские трюфели. Владимир Дмитриевич знал, что Павлик был влюблён в Марину – такая чистая влюблённость возможна только в юности и один раз. Это не мешало их дружбе. Они часто, особенно подробно в сегодняшнее дежурство, вспоминали, как приходили в общежитие, где жила Марина. Вахтёрша после десяти никого не пускала, и Владимир Дмитриевич лез по трубе на второй этаж, а Павлик его страховал. Гулял неподалёку часа два – до тех пор, пока не услышит короткий свист друга, тогда подбегал к трубе, следя, чтобы спуск, как и подъём, прошёл благополучно… Хорошие были времена! А Павел Петрович так и не женился…

7

Вернувшись домой после утомительного суточного дежурства, Владимир Дмитриевич хоть и был усталым, но заметил и наряженную ёлку, и изменившийся интерьер большой комнаты.
– О, новый диван! – удивился он.
– Это чтобы тебе, когда смотришь телевизор, не ютиться в кресле, а можно было растянуться на диване, – с улыбкой ответила жена.
Какая-то ошеломляюще-радостная мысль вспыхнула, но, не подкреплённая никакими доводами, тут же погасла.
– Привет тебе от Павлика, – сказал Владимир Дмитриевич. – Он тоже сутки дежурил.
– Спасибо, – откликнулась жена. – Давай я тебя покормлю слегка, чтобы к новогоднему столу успел проголодаться, – и ложись, поспи немного.
– На новом диване? – спросил он.
– Нет-нет, поешь и иди в спальню. Здесь я буду скоро стол накрывать…
В кухне стоял ни с чем не сравнимый запах пирогов. Марина Сергеевна, кажется, превзошла саму себя: на столе, накрытые пергаментной бумагой и полотенцами, расположились на славу удавшиеся пироги: с капустой, с мясом и…
– О, даже миндальный! – обрадовался Владимир Дмитриевич и подумал: «Тамарин любимый», а вслух сказал: – Ты его так редко печёшь…
– Но к Новому году – всегда! – откликнулась жена из комнаты, где она доставала из серванта хрустальные фужеры и рюмки.
– Может, я тебе помогу, Марина? – Он подошёл к ней и обнял. – Устала?
– Ничего, мне ребята помогали. И потом… Это радостная усталость. Ты сутки дежурил, а отдыхать не торопишься. Иди, Володя. – Она как-то по-особенному ласково и участливо на него посмотрела. – С наступающим!
– Слушай, жена, – он огляделся по сторонам, – где у нас шампанское? Давай с тобой вдвоём – по фужерчику, а? Проводим старый год… И никому не скажем.
Она не стала возражать, хотя дел было ещё много. Но и времени – достаточно. Единственное, чего боялась Марина Сергеевна,  – что муж заговорит о сестре и опять у него будет дёргаться глаз и задрожат руки. Но он не заговаривал. Он даже промолчал о том, что Тамара звонила ему на работу, категорически запретила приезжать к ней накануне Нового года, потому что они там готовят свой праздник и она «задействована». Так и сказала: «Я тоже задействована…» Голос у неё был бодрый, даже весёлый. Про дочь – ни слова. «Это она меня не хочет расстраивать», – с благодарностью, но и с грустью подумал Владимир Дмитриевич.
Марина Сергеевна тоже промолчала о том, что вчера у Тамары были Юля с Андреем…
За два часа до Нового года, когда стол был накрыт, Владимир Дмитриевич и Марина Сергеевна празднично одеты, пришли Юля и Алёшка. На Алёшке была маска бычка, он мычал от восторга.
– А где Андрей? – спросил Владимир Дмитриевич.
– Немного задержится, – ответила Юля и заговорщически подмигнула матери.
– Он мне Деда Мороза обещал… – Алёшка поднял мордашку к матери. – Не игрушечного, а настоящего. Правда, мама?
– Правда, правда. Давай проверим, все ли игрушки хорошо висят на нашей ёлочке.
В одиннадцать часов раздался звонок, но не в дверь, а телефонный. Юля подняла трубку, сказала: «Ждём» – и объявила:
– Андрей будет через десять минут.
– А Дед Мороз? – Алёшка с тревогой посмотрел на всех.
– Тебя папа когда-нибудь обманывал? – Юля обняла сына.
– Никогда. Но я всё равно боюсь, что Деда Мороза не будет.
– Я что-то тоже тревожусь, – сказала Марина Сергеевна и вопросительно посмотрела на дочь.
В это время раздался долгожданный звонок в дверь, и все сразу, в том числе и Владимир Дмитриевич, ринулись в прихожую.
На площадке стоял настоящий Дед Мороз с большим мешком, а за его спиной прятался Андрей.
– С Новым годом, с Новым годом! – Дед Мороз поклонился и поставил мешок в угол. Голос новогоднего посланника был какой-то придушенный, как будто он хотел его изменить. – Мир дому вашему, добрые люди! Можно посмотреть сначала ёлочку, а потом подарки раздавать?
Дед Мороз был в настоящих валенках. Андрей помог ему снять их и повёл в комнату. Владимир Дмитриевич задержался в прихожей и внимательно посмотрел на мешок и на валенки.
– Деда, иди скорей! – Алёшка захлёбывался от восторга. – Мы уговорили Деда Мороза встретить Новый год с нами. Он согласен! Смотри, папа с него будет сейчас шубу снимать!
Владимир Дмитриевич вошёл в сверкающую ёлочными огнями комнату. Верхний свет был погашен. Дед-Мороз, ещё в своём красно-белом наряде, стоял к нему спиной. Андрей намеревался снимать с него шубу, Юля – шапку. Алёшка держал в руках большие рукавицы. Марина Сергеевна замерла у выключателя, готовая по команде зажечь большой свет. «Что это с ними? – подумал Владимир Дмитриевич. – Прямо целый спектакль устроили…»
– Внимание: свет! – Андрей ловко раздел Деда Мороза, Юля сдёрнула шапку. Алёшка от неожиданности выронил рукавицы… Владимир Дмитриевич боялся поверить в то, во что не верить было уже нельзя:
– Тамара?! – Он бросился к ней, потом повернулся к жене и неожиданно для всех упал перед ней на колени. – Мариночка, ты… решила…
– Мы все решили-постановили, и обжалованию это не подлежит. – Она наклонилась к мужу, поцеловала его в начинающую седеть макушку и добавила, еле сдерживая слёзы: – Ради такого мгновения я готова весь интернат к себе перевезти… А теперь – за стол! Будем праздновать семейный Новый год.
– А разве бабушки бывают Дедами Морозами? – растерянно спросил Алёшка.
– Ещё как бывают! – ответил ему отец. – Должна же у Деда Мороза быть жена.
– А Снегурочка?
– Снегурочка – это их внучка.
– А жена Деда Мороза всегда будет здесь жить?
– Конечно.
Когда фужеры были наполнены шампанским, Тамара Дмитриевна подошла к каждому, поцеловала и произнесла первый тост:
– За семейный Новый год!

Валентина ДОРОЖКИНА,
почётный профессор ТГУ им. Державина

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.