Догорай, гори, моя лучина…

Мы настолько привыкли к комфорту и благам цивилизации, что кажется, так было всегда. Однако наши родители и бабушки могут нам ещё поведать преданья старины глубокой.
Когда-то облюбовали мои предки Заворонежскую слободу, переселившись с донских казачьих просторов…


Диковинный самовар и копеечка в цене

В дореволюционной России смертность была высокая, и многие умирали ещё в младенчестве. Из рождающихся почти каждый год детей у моей прабабушки Варвары (1872 г.р.) выжило только пятеро. Одной малютке пропорола рогами живот корова. «Мамань, папань», – только и смогла жалобно простонать она перед тем, как навсегда покинуть этот мир. Пять девчонок – десять озорных глаз. Бабушка Таня (по маминой линии) была предпоследней. А перед ней – Люба, Дина, Маша, после неё – Шура. Летом малышня босыми ножками бегала по лесным и луговым тропинкам, помогала по хозяйству. Зимнее холодное время они коротали на русской печи, придумывая всякие небылицы, навеянные скрипом двери или стуком баранчика. Не так давно лучину сменила керосиновая лампа, но зажигали её при крайней необходимости в целях экономии драгоценного горючего. Тусклый отблеск луны, завывание ветра, стук веток в оконное стекло рождали у детей самые неудержимые фантазии. Спрятавшись от страха под одеяло, они с нетерпением ждали, когда появится кто-то из взрослых.
Питались очень просто – поставит мать на середину стола чугунок с картошкой да миску с квашеной капустой, протянуть руку к которым можно было только после того, как приступит к трапезе глава семейства, иначе получишь по лбу ложкой. А если даст маманя порой копеечку, пойдут они в магазин, и продавец, к их радости, насыплет им целый подол неликвида – поломанных сушек.
Молодым растущим организмам постоянно хотелось кушать, а запасы строго распределялись по месяцам. И пока кто-то выглядывал в окошко: не дай бог вернутся родители с работы – украдкой воровали припасённую на зиму картошку и пекли в печи. А ещё любили пошалить – выдували изо рта керосин и подносили к лицу горящую лучину – пламя развевалось острыми красными языками, и от этого зрелища всем было весело. Одни валенки были на всех, их по очереди надевали, чтобы пробежаться по белому скрипучему снегу…
Все сёстры научились азам грамотности и окончили три класса церковно-приходской (потом её будут называть поповой) заворонежской школы…
Варвара работала в птицецехе (в районе спиртзавода), глава семейства Павел, чтобы прокормить многочисленную семью, частенько ездил с односельчанами на заработки в Турцию и крупные города. Однажды он привёз в подарок самовар. На диковинку приходили смотреть всем селом, даже на зуб пробовали странное устройство для кипячения воды. Только вечно непросыхающий забулдыга Ванька не мог сползти с завалинки, а что-то тихо бормотал, прищурив один глаз. А с красным переворотом в стране вошёл он в состав комитета бедноты и теперь занимался раскулачиванием – и отобрал самовар, а впридачу и перину…

Татьяна без Ивана

Снежные зимы быстро сменялись бурными вёснами – полноводная река Лесной Воронеж заливала огороды заворонежцев и подступала к домам. У многих сельчан были лодки, и по вечерам молодёжь совершала неповторимые романтичные прогулки под луной по водной глади. Плеск воды и скрип уключин, песни под гармонь, словно спустившиеся с небес яркие звёздочки – мерцающие множеством огоньков горящие свечи, влюблённые пары…
Девчонки быстро повзрослели, создали свои семьи. К дому Татьяны причалила лодка со статным парнем Иваном, пробежавшая между ними искра зажгла в сердце пламя – за него она и вышла замуж. К тому времени родители мужа умерли, четверо его сестёр устроили свои жизни, а двое братьев, Дмитрий и Пётр, ещё не определились, и Татьяна выполняла роль заботливой матери. В хозяйстве у них была лошадь. Иван жалел молодую супругу, оставляя ей роль домохозяйки, а сам без устали работал водителем гужевого транспорта – извозчиком. Профессия в то время очень востребованная, так как не было иных средств передвижения. Но недолгой была счастливая семейная жизнь. Диким грохотом разрыва снарядов, стоном и несмолкающей болью ворвалась разлучница-война – Великая Отечественная, и осталась Татьяна одна с малолетними детьми – пятилетней Зиной и двухлетним Симой. Линия фронта стремительно приближалась. Выживать было очень тяжело, и они вернулись в отчий дом, где и без того было много людей. Красноармейцев расквартировали по избам, а их опустевшее жилище облюбовали они под полевую кухню – разобрали соломенную крышу, а доски пола сняли и вырыли большую яму для котла…
С победой вернулись в родное село Дмитрий и Пётр, но без Ивана. Однополчане Ивана рассказывали, что ему очень захотелось пить, и он, слегка отстав от батальона, наклонился над лужей. Тут его и накрыла взрывная волна. Тело солдата не нашли, надо было срочно двигаться вперёд. «Пропал без вести», – получила извещение из военкомата Татьяна – боль сердечная неугасимая. Младшие братья мужа женились, построили дома и пришли в сельсовет делить сиротский дом, который уже был непригоден для жилья. Им не разрешили взять даже кирпича у овдовевшей женщины с малолетними детьми. То, что осталось от дома, разобрала по кирпичикам и продала бабушка Таня, и теперь её неполное семейство приютила старшая сестра Любаня, потерявшая в Гражданскую войну мужа, а в День Победы, 9 мая, погиб от рук поляков её единственный сын Алексей, воин – освободитель Польши от коричневой чумы. Домик был маленьким, и спала Татьяна с ребятишками «валетиком» втроём на сундуке. Главное, была крыша над головой. А ведь некоторые сельчане возвращались с войны к своим полуразвалившимся шлаковым домам, и им приходилось выкапывать землянки и несколько лет в них жить, пока сооружали себе новое добротное жильё.
Татьяна вставала засветло и до работы (а она, так же как и её мама, трудилась в птицецехе) успевала похозяйничать на выделенном земельном участке в поле. Огородный инвентарь закапывала между грядок с картошкой. Часов у неё не было, и ориентировалась она по солнцу – начертит круг на земле, воткнёт в центр палочку, определит стороны света и наблюдает за тенью. А после работы – опять на огород, возвращалась домой под звёздами. И всю жизнь ждала своего пропавшего без вести Ивана, отказывая многочисленным поклонникам…

Ликбез

Татьянины дети незаметно подрастали. Экономикой семьи занималась старшая сестра Любаня – всем продуктов выдавала поровну. А тут вдруг расплакалась Зина за обеденным столом, как оказалось, забыла тётушка выделить ей кусочек хлеба, а спросить боязно было. Причину слёз поняли, и проблема была быстро решена. Хлеб был тогда на вес золота. Очередь в магазин в городе, рядом с памятником Ленину, занимали ещё с вечера. Пока старшие «держали» очередь, младшие спали в подъездах близлежащих домов, подстелив газеты. С утра, плотно прижавшись друг к другу, не пропуская ушлых граждан, медленно продвигались к окошку, из которого щекотал ноздри ароматный запах свежеиспечённого хлеба. Купив заветную буханку, даже не мыслили отщипнуть кусочек, потому что боялись не утерпеть и не донести до дома столь ценный продукт…
Младшему Симе перешивали одежду из оставшейся отцовской, а Зине кроили платья из крашеных мешков из-под муки. Окуная в чернильницу перо, Зина старательно выводила буквы, с которыми её знакомила первая учительница. А где-то ещё гремела война. Шёл 1944 год.
К «поповой» школе с трёхлетним образованием к тому времени прибавилась называемая в народе «зелёной» Заворонежская школа, рассчитанная на семилетнее образование. Основным источником света оставалась керосиновая лампа, при которой проходили занятия в школе. Она же освещала магазины и клуб. Слегка выкручивали фитилёк, чтобы пламя было не слишком ярким. У тех, кто побогаче, керосиновая лампа висела на потолке под красивым абажуром.
Окончив школу, дети оказывались не у дел. А куда возьмут после семилетки? Паспорт не отдавали. Получить его можно было только в том случае, если сможешь доказать, что куда-то уезжаешь. Вот и трудились вчерашние ученики летом за трудодни в колхозе. Норма для взрослых и детей была одинаковая. В селе было четыре колхоза, в которых работы невпроворот. Расставят порой по грядкам полоть морковку, а конца и не видно. Только детям за ту же работу ставили полпалочки, а в конце сезона выдавали зарплату натурпродуктом. Зимой при тусклом свете лампы ­старшие читали Евангелие. Ребята играли в карты, в дурака и в «Короля», а девчата занимались рукоделием – ажурной кружевной вязки покрывала на кровати, накидки на подушки и занавесочки на окна оживляли и украшали скромное жилище. А через год, в 1953-м, провели набор в восьмой класс – открылась десятилетка. В этом классе учились и те, кто просидел год дома, а кто и три. Тяга к знаниям была велика. В Заворонежской школе учились дети и из окрестных сёл. Пешком через лес добирались две девочки из Турмасово, а ещё из Борщевого и Панского. Зинаида пошла учиться в восьмой класс, а её мама Таня в вечернюю школу – шла последовательная работа с ликвидацией безграмотности у населения…

Роман длиною в жизнь

«Лови апельсин, красавица», – кинул оранжевый фрукт молодой щёголь в шляпе и белых парусиновых ботинках улыбчивой девушке за прилавком – молоденькой Зинаиде, работавшей в то время продавцом в промтоварном магазине. Так начался роман и открылись новые страницы в жизни моих родителей. В 1957 году свет электрической лампы озарил их дом, засветились окна односельчан…

Так было… Мурцовка

В семье моей тёти Тони была одна дочь. «Ну что ты, мама, даже мурцовки мне никогда не сделаешь? Я у тебя одна. А вот в семье моей подруги много детей, и то они мурцовку каждый день едят – объедение просто!» – возмущалась дочь.
Она тут дочери всё старается кусок пожирнее, котлетку повкуснее. Но что же за мурцовка такая? Пошла к соседям за рецептом. А он оказался как никогда прост – в тарелку с подслащённой водой крошится чёрный хлеб…

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.