Диалог художника со зрителем

В ожидании транспорта я топталась на конечной остановке «Динамо». Промозглый мартовский день (бывают такие в начале месяца) крошил мелким снегом вперемешку с дождём. Под ногами – месиво, настроение – под стать.
«Эх, хорошо бы сейчас оказаться на зелёном лугу…» – представила я мягкую травку, цветочный запах, ласковое солнышко… вздохнула и шагнула в открывшуюся дверь автобуса. Он-то и привёз меня к порогу Тамбовской областной картинной галереи, где в тот день, после длительного ремонта здания, открывалась персональная выставка члена Союза художников России, лауреата Государственной премии РСФСР имени Репина, тогда ещё заслуженного художника РСФСР, юбиляра Нины Сергеевны Балагуровой.

«В горнице моей светло» – первое, что пришло на ум, когда я шла через зал навстречу автору, на ходу оглядывая экспозицию: васильково-ржаные поля, нежно-розовые пионы, гортензии, жёлтые бубенчики, флоксы, сон-трава, натюрморты крестьянского быта, распушённые ветром берёзовые ветки, наливные ранние яблочки… – лето царствовало в балагуровской «горнице». И с каждым шагом на душе становилось светлее и радостнее. Ай да Нина Сергеевна, как это она расцветила зал, ай да женщина-праздник! Не помню, кто назвал её так на вернисаже, но это же истина! При жизни художницы её палитра украшала-освещала областные, региональные и более масштабные выставки, в горницу-мастерскую Балагуровой с удовольствием хаживали коллеги по творческому союзу, друзья, а ими становились многие, кто был знаком с Ниной Сергеевной и её мужем, тоже известным человеком, заслуженным художником РСФСР, скульптором Сергеем Ефимовичем Лебедевым. Но и когда она ушла из жизни, её праздник остался с нами: гобелены – в фондах Всероссийского музея декоративно-прикладного и народного искусства в Москве, в галерее и краеведческом музее Тамбова, музеях городов нашей области, ткани – в Ивановском художественном музее, Загорском государственном историко-художественном заповеднике, живописные произведения с трепетом приняли хранители названных местных музеев. Конечно, её живопись, графика, полученные от автора как дар или купленные по случаю на выставке-продаже Тамбовского творческого союза, есть в частных коллекциях. Увы, я не из числа коллекционеров. Однако в моём личном архиве есть голос Нины Сергеевны – записи диалогов, сделанные при подготовке радиопередач для Тамбовского радио – радио России «Тамбов». Для меня эти записи сродни художественным коллекциям. Вот и предлагаю «пройтись» по звуковому ряду в моём пересказе.
В Тамбов Нина Сергеевна приехала из края ивановского ситца уже известным художником-прикладником: за создание высокохудожественных образцов тканей на Ивановском хлопчатобумажном комбинате, где она дослужилась до старшего художника, Балагурова награждена Государственной премией имени И. Е. Репина. Её веселые ситцы и сатины выделялись на выставках и ярмарках советского текстиля за границей.
А художница буквально не вылезала из командировок по стране, изучая колорит национального рисунка, создавая ткани с украинским, казахским, грузинским орнаментом. Но её любовью оставался русский текстиль: нарядные кумачовые ализариновые сатины и ситцы, изысканность мильфлёров (мелкие цветы на каком-либо фоне), пышная узорчатость мотивов турецкого огурца. Лучшие текстильные рисунки – ситцевое многоцветье – сложные и чёткие, гармоничные, изящные, колористичные.
Нина Сергеевна в разговорах не хвасталась своими успехами. Достижения её творчества были любимой темой искусствоведов, а мы – зрители – приглядывались, прислушивались, вникали и любовались. Кстати, не только её работами, а к тому времени творческие интересы мастера – это и ткани, и гобелены, и монументально-декоративное искусство, и живопись. Так вот, любовались и внешностью художницы, во всяком случае автор этих строк: в городе ли, на выставке увижу её и украдкой рассматриваю сочетание узора, цвета русской юбки и кофты, шали или платка, янтарных или коралловых бус, серёжек, перстней. Не припомню Нину Сергеевну в современной городской одежде. А юбки и блузы свободного, сельского покроя не портили её осанистой фигуры. Признаюсь, в своих нарядах Нина Сергеевна напоминала мне русскую барыню. Не барыньку, а статную, величавую барыню. Но обсуждать эту тему было не принято, даже если микрофон выключен.
…То, что переселение из Иваново в Тамбов неизбежно, она поняла в первый же приезд, когда в окошке низенького домика увидела занавески из своей ткани. Аж сердце зашлось. То был хороший знак. Ведь художнику важно не только устройство личной жизни, но и продолжение творческой.
В Тамбове она раскрылась как мастер гобелена. «Урожай», «Хлеб», триптих «Изобилие», «Земля Тамбовская», «Память» – не просто подобранные к месту жительства названия. В них глубокие сюжеты о щедрости и изобилии даров русской природы, каждая композиция – поэтический образ: мотив раскрытых ладоней колосьев в «Урожае» или осеняющие крылья полотенца в «Хлебе»…
До капитального ремонта областной библиотеки имени Пушкина в зале на четвёртом этаже висел её роскошный гобелен «Весна», вытканный в сине-зелёной гамме: сквозь ветви просматривался красивый девичий лик в цветочном венке. Вот она, молодость, весна, счастье! Но обращаться с произведением искусства тоже ведь искусство, которое дано лишь специалистам. И гобелен со временем убрали от греха подальше в хранилище, доживать своё время. А вот в моей памяти он остался аллегорией весны…
Ткать гобелены – работа тяжкая, издавна ею занимались только художники-мужчины. Эмансипация внесла коррективы. Но не случайно же творческая тропа привела Балагурову к этому искусству: повторяю, родом она из Иваново, где испокон века ткали холсты. На всю жизнь запомнились Нине мать и бабушка за прялками.
Так и сложилось – Тамбовское отделение Союза художников получило художника свое­образного поэтического созерцания, «семидесятницу» (переехала она в начале 1970-х) Нину Сергеевну Балагурову.
Когда не стало хватать сил на гобелены, она вновь вернулась к живописи и продолжила поиск цвета.
– Часто бывает, художник работает в одном каком-то цвете, – поясняла она. – Трудно сказать – почему, это неисповедимо. Кто-то ведёт художника, а кто? Иногда поставишь натюрморт, сделаешь один, второй мазок, и тебя уводит в другой цвет. Я начинала с коричневой палитры. А потом заболела светлой. Решила светлую пастельную гамму довести до белого цвета. И кажется, достигла, чего хотела. Насытилась и потянулась к более густому цвету. Я ведь цветовик, дано мне это, наверное, свыше. Если в тебе нет чувства цвета, никакая академия не поможет… Я всю жизнь ищу гармонию цветовой гаммы.
Не люблю сиреневый цвет, а жёлтый – прекрасен, – продолжала моя собеседница. – Жёлтый очень люблю – цвет трудолюбия, в нём столько оттенков. Видите – жёлтые бубенчики, по цвету ни один не похож на другой…
Нина Сергеевна потянулась к картине, словно хотела погладить любимые цветы, и улыбнулась.
Меня завораживали голос, жесты рассказчицы, и я, зная её дар поэтизировать свою живопись, прошу рассказать историю какой-нибудь работы.
Как-то на академической даче поехала она с Сергеем Ефимовичем искать пейзаж. Набрели на село Терпигорево, затерянное в летних духмяных полях. Красотища! Приют дала пожилая крестьянка. Накануне Троицына дня попросила она убрать избу к празднику. Нина развесила между фольговыми иконами берёзовые ветки, старинные полотенца. Утром проснулись – всё сияет-горит в солнечных лучах. Нина – к холсту. Пока писала, в комнату тихохонько зашли соседки, а потом разговоры потекли о молодости, романах и радостях жизни. В праздник вспоминалось только хорошее. Так и родилось название – «Преданья старины глубокой, или Троицын день».
Почему-то в деревне ни у кого не было иконы Николая-угодника, и художница по памяти выткала небольшой гобелен в голубоватых тонах с изображением святого. Бабушки с удовольствием наблюдали, как работает Нина Сергеевна, украдкой крестились, от радости прослезились. Позже, на выставках, где участвовала эта работа, Балагурова вспоминала тихое очарование первых зрительниц.
Академические дачи – творческие базы, обитель вдохновенного труда художника. Нет большего счастья, чем заполучить творческую путёвку. Сенеж, Старая Ладога, Пере­славль Залесский, сама Академичка имени Репина были в её жизни. После первой же поездки муж, разбирая холсты, одобрительно сказал: «А ты изменилась…» И это было очевидно.
Постепенно, но не случайно зарождался цикл «Крестьянский натюрморт». И ещё одна история – «Дверь в житницу».
– Этой житнице 150 лет. Я любила её неимоверно! Когда дожди шли – писала в ней. И вот поставила натюрморт: вернулись люди с покоса, прислонили к стене косы, грабли. Наверху, на стене, уздечка висит, значит, лошадка в хозяйстве была. Внизу расстелила красный платок с черникой, принесённой из леса. Рядом поставила крынку с молоком, только что из погреба достали. Сейчас будут ужинать, – поясняла Балагурова свой замысел. – Позвала бабушек посоветоваться – правильно ли? А они в ответ: «Нинушка, а так и было».
– Раньше крестьяне ничего не выбрасывали и всякую утварь держали на чердаке. С того чердака я и «питалась»! И всё, что вы видите – косы, грабли, прялку, чугунки, короба, – всё оттуда. И обязательно совет держу с бабушками – не наврала ли чего в своей композиции. Они всплеснут руками: «Нинушка, а так и было! Откуда это у тебя?»
…Рассматриваю «Жёлтые бубенчики». Фон для цветов – композиция, составленная автором, – достоверная картина крестьянского житья-бытья. Так и было!..
– Хм, откуда, – я усмехнулась, – да Нинушка-то из крестьянского сословия.
А Нина Сергеевна кивает головой:
– Гены сказались…
– Интересно, что теперь на том чердаке…
– Да изба-то сгорела.
– Как же так?
– Такие страсти разыгрались… Муж из ревности подпалил дом. Запер дверь. Сам сгорел и жена… полдеревни выгорело… Так что не только у итальянцев классические трагедии бывают.
Когда издали смотришь на галерею балагуровских работ – пестрят цветы, буйствуют краски. А приблизишься – что ни холст – литературный опус: «В горнице моей светло», «Всё васильки, васильки, васильки, как же их Оля любила», «Свеча горела на столе…»
– Хочется писать по стихам, – признавалась Нина Сергеевна, – я ведь сначала в педагогический техникум поступала. Зазывали меня туда. Но всё получилось иначе. Я когда пишу, думаю не только о цвете. Надо чтоб было внутреннее содержание.
Русская художница Нина Балагурова поклонялась русскому ржаному полю с русскими васильками. Очередная «академичка» заканчивалась, и Нина на прощанье пошла прогуляться в поле, а там такая синь от васильков – мимо не пройти. Нарвала охапку. Прибежала в столярку (мастерскую) схватила первый попавшийся холст. Поставила букет прямо в ведро и в чугунок, сзади фартучек прикрепила, ситец прикинула. Натюрморт готов.
– Зову академиков. Они: «О-о-о, это невозможно писать, очень сложная композиция. И в цветовом решении…» А я написала. Опять приходят. Смотрят – ну и что?! И оставили меня ещё на месяц за хорошую работу. А мои «Полевые цветы» очень много выставок прошли, с большим успехом. Работа в мастерской висит, я её не продаю. Это как визитная карточка.
Среди прочих талантов у Балагуровой было врождённое чувство композиции. Поразила меня юбилейная выставка, когда она достала из сундука оставшиеся ивановские запасы сатинов, ситцев, задрапировала ими стены большого зала картинной галереи, подобрала к ним работы. И на оригинальном фоне развесила всё самое любимое. Оттеночное сочетание простенков и самих произведений – потрясающее. Вот он, художник-колорист!
– Двум художникам трудно уживаться вместе, это давно известно, – рассказывала Балагурова, когда речь зашла о Сергее Ефимовиче. – У нас бывало по-всякому. Наверное, выручала разножанровость. Конечно, спорили на прогулках, советовались, вместе планировали, на пейзажи ездили. А вот ушёл Серёжа и всё это унёс, я теперь почти не гуляю. В год его 70-летия решила сделать выставку. Она получилась камерной, потому что главные хранители его монументальных работ – краеведческий музей и картинная галерея – ничего не дали. Тогда я собрала всё, что было у меня в мастерской – малую пластику, знаменитого «Дядю Пашу», автопортрет «Раздумье», другие станковые портреты, графику, живопись, он ведь по первому образованию живописец…
Экспозиция «Свеча горела на столе…» получилась очень трогательной: на круглом столике стояла зажжённая свеча, на подставке разложены стеки скульптора, золотая роза – творение его рук. По периметру пространства – гипсовые отливки. В витринах – множество предметов, о существовании которых мало кто знал, они-то и стали эксклюзивными экспонатами, пробудили столько воспоминаний!

В день рождения, 29 августа, Сергей покупал огромный арбуз, – улыбается Нина Сергеевна, – народу в мастерскую набивалось, шум, смех, говорили тосты, пели романсы, опять спорили, радовались летним дарам природы-матушки, веселились от души. Сергей Ефимович наслаждался этим весельем друзей.
Были в нашей жизни и моменты сотворчества. Он заканчивал скульптурную композицию из дерева «Арженские птичницы». Устал безумно, просто безумно, говорит: «Нина, что-то ещё надо сделать, что-то ещё, а я не найду нужный резец…» Времени до открытия выставки оставалось в обрез, он из мастерской приходил чуть ли не за полночь. Я его обедами кормила прямо возле скульптуры. Пыталась как-то подсказать, в общем, трудно всё шло. Зато результат отличный: его композиция «Арженские птичницы» в фондах Третьяковской галереи хранится.
А как-то он по заказу Пушкинской библиотеки делал бюст поэта Пушкина, и не получались кудри. Стеки летели во все стороны, он кричал: «Как эти чёртовы кудри делаются?!»
– Ну давай я попробую. – Взяла стек, он в ответ: «Нет, не так, ты ничего не понимаешь в искусстве!» Кончилось тем, что Пушкин с моими кудрями остался…
На августовской выставке 1999 года по случаю 70-летия художника С. Е. Лебедева возник вопрос, есть ли в Тамбове улица его имени. Лет шесть как скульптора не было в живых, а в центре города на Октябрьской площади с мая 1970 года стоит монумент «Вечная слава», над которым скульптор работал с архитектором А. С. Куликовым, на крутом берегу Цны возвышается памятник писателю С. Н. Сергееву-Ценскому, учреждения и здания города украшены мемориальными досками, экспозициями, бюстами прославленных земляков – всё авторские работы скульптора С. Е. Лебедева.

Нина Сергеевна, взглянув на ещё горевшую выставочную свечу, печально улыбнулась.
– Мы, художники, уходим, а наш след – наш труд – остаётся. Жаль, конечно, что имена художников, работавших для города, не вписались в его географию, жаль.
Мне тоже искренно жаль, что «прочтение» магнитофонных записей прижизненных встреч с народным художником России Ниной Сергеевной Балагуровой заканчивается на грустной ноте, и тем не менее «печаль моя светла», как светел след художника Н. С. Балагуровой в её неповторимых гобеленах, трепетных пейзажах, крестьянских натюрмортах. Постепенно у красок появляется патина времени, они словно сцепляются, колорит меняется, становится драгоценным. Праздник остаётся с нами.

Лариса ШМЕЛЁВА