Из «Крымского альбома»
Марина ОРЛОВА
Марина Оливеровна Орлова – поэт, прозаик, сценарист, журналист-культуролог, автор ряда книг, литературно-художественных программ и фильмов. Родилась в г. Саратове. Член Союза писателей России, Ассоциации русских верлибристов (1992). Лауреат Всероссийской литературной премии им. Н. Гумилёва. Лауреат интернет-издания «Российский писатель» (2023). В Москве работала главным редактором общественной редакции молодёжных литературно-художественных программ телеканала «Столица». С 2014 по 2021 год жила и работала в Донецке. С 2021 года – соруководитель съёмочной группы проекта «Литературное ТВ СевСПР». С 2013 года по настоящий момент работает онлайн-сценаристом в АО «ТЕЛЕКОМ», Москва – Крым. Живёт в Севастополе.
Всё решено. Опять бокалы об пол,
Опять дорога, снова на постой.
Горят станицы. Едет в Севастополь
Пока что подпоручик Лев Толстой.
Земля дрожит. Всё громче гул орудий,
Повсюду гарь – куда ни кинешь взгляд…
Он видел, как ложились в землю люди,
Как пил из кружки раненый солдат…
И быт, пропахший старыми бинтами,
И звуки – вровень с полковой трубой –
Всё это стало болью и словами,
Точнее – Словом. А ещё – Судьбой.
В прошлом остались балы и хмельные
пирушки,
Мирно в чулане дуэльные спят пистолеты,
Едет домой Александр Сергеевич Пушкин –
В дом, где живут-поживают большие поэты.
Годы мелькают, как вёрсты, – уже два
столетья…
Что-то уходит, а что-то приходит, наверное,
Может, об этом поёт полустаночный ветер,
Может, об этом писалось в романах
Жюль Верна…
Все мы в дороге. Пора бы присесть на дорожку,
Долго ли, коротко… Ты не смотри с укоризной…
Трётся у ног что-то мягкое… Может быть,
кошка?
Кошки, конечно… они понимают о жизни.
Помнится: в воздухе стылом холодная крошка…
Притормозить бы, свернуть, и возможно –
осечка!
Время пошло, беговые заложены дрожки,
И за пригорком заснеженным – Чёрная речка…
Пушкин смеётся и машет рукою беспечно:
– Всё это временно, что нам времён
скоротечность!
Рано ли, поздно ли, все умирают, конечно,
Только потом начинается спелая вечность.
Вот он и дома. Перо на столе и бумага,
Рядом на блюдце – любимая с детства
морошка,
В тонких морщинках у глаз незаметная влага…
Трётся у ног кто-то тёплый – наверное, кошка…
ГУМИЛЁВ
Над мятущеюся страною
Всё слышнее протяжный лай,
Между Питером и Москвою
Заблудился его трамвай…
Темнота, коридоры, плаха,
Подступающая гроза,
Так белеет его рубаха,
Что от света болят глаза.
Опускает веки – и снова
Неба чистого синева,
На руках его не оковы,
А брабантские кружева…
Солнце, Крым и повсюду море,
А у моря утёс как страж,
Будто стёрли беду и горе
Рукавом рубахи апаш…
Только где-то саднит – так странно,
Будто горла коснулся дым –
Анна, Анна и снова Анна,
Это имя повсюду с ним…
Этот горький и високосный
Год растает под слоем слов…
Впереди – лишь простор да космос
Под названием Гумилёв.
БАЛАКЛАВСКАЯ БУРЯ
У берегов чужой для них земли,
В сиянье молний, как в лучах радара,
Взлетали ввысь и гибли корабли –
Как щепки разлетаясь от удара!
Нет ничего опаснее морей,
Ревущих так, что камни гребни скалят, –
Уже фрегат сорвался с якорей,
Руля лишился и пошёл на скалы…
Кипела пеной тёмная вода,
Вздымая в воздух чёрный ил придонный,
В пучине исчезала навсегда
Победная добыча Посейдона.
И волны хмуро приняли дары…
Кто к нам пришёл с мечом – позор и горе!
И бочки, как крикетные шары,
Катились вниз в разбуженное море…
Когда врагов помножили на ноль
И флаг поник – английский ли, французский,
В нас нет злорадства, есть одна лишь боль,
Поскольку так заведено по-русски…
Опять гроза – уже который год,
Опять война. Пора припомнить, видно,
Стихию, утопившую весь флот
У берегов разгневанной Тавриды.
