Шутки Пушкина

Шутки бывают разные. И авторы их тоже. Вот Александр Сергеевич, например…
Большой шутник и мастер эпиграммы.
Жанр эпиграммы тогда был в ходу. Ни дня без короткой фразы, где обязательно смешная черта характера или неловкий случай обрушит несчастного в постепенное публичное посмешище… И пойдут переписывать эпиграммы от руки, в письмецо другу, в альбомчик с цветами, шепотком в коридоре и… царю, и папеньке с маменькой… Не щадить ни мужчин, ни женщин, ни старцев, ни юных девиц…
Образ жизни. Род игры. Или даже дуэли. Придавало остроту и пряность. Способствовало выделению желудочного сока или оттоку желчи.
Ну вот, например:

Полу-милорд, полу-купец,
Полу-мудрец, полу-невежда,
Полу-подлец, но есть надежда,
Что будет полным, наконец.

Одна из четырёх эпиграмм на графа М.  С.  Воронцова.
Уже только это – «одна из четырёх» – говорит о том, что Пушкин был внимателен к Воронцову и «награждал» его острым и даже ядовитым словцом, и отношения эти комплиментарными не назовёшь.
Вот список этих эпиграмм:
«Полу-милорд, полу-купец» (январь – март 1824); «Сказали раз царю, что наконец» (май 1824); «Певец Давид был ростом мал» (май – июнь 1824); «Не знаю где, но не у нас» (1827).
Было бы нечестно строить домыслы по поводу причин такой активной неприязни. И включались ли в это третьи лица, не известно никому. Как говорится, истина в последней инстанции безмолствует, как тот народ в «Борисе Годунове», эмоции утекли в песок или спрятались в снегах, зацепившись за слова эпиграмм перьями и кружевом.
Просто иногда – «ищи, где проще». Можно предположить, что Воронцов ему просто «не нравился». Богатый, удачливый и красивый человек, умница, хорошо образован, а не нравится! И что? Это может унижать? Это может раздражать. Исторически конфликт не подтверждён, кроме факта письма в Петербург с просьбой отозвать Пушкина из Одессы, где тамошнее общество развращало, по мнению Воронцова, его лестью и действовало разрушительно на его талант и нравственность. Вот в этих словах примерно Воронцов попекается о благополучии Пушкина.
По мнению Пушкина, это было некрасиво. Тот, кто заботился о его нравственности, сам был не вполне комильфо, ибо писал письмо канцлеру Нессельроде, почти донос. Донос, который к тому же влиял на судьбу поэта.
А отношения между Пушкиным и Воронцовым, как ни крути, были отношениями между начальником и подчинённым. Вот и саранча эта привязалась некстати, а что делать? Послали выяснить масштабы бедствия. Бригада чиновников. И Пушкин с ними. А Пушкин к тому времени уже написал и «Руслана и Людмилу», и четыре южные поэмы, и стихов без счёта. У него уже было Имя. И внутренне он ощущал себя РАВНОЦЕННЫМ тому же Воронцову. Воспринял как унижение, однозначно.
Вернёмся к эпиграмме. Образ из неё «выглядывает», скажем честно, омерзительный.
А каким он был, граф Михаил Семёнович Воронцов? Аристократическая фамилия. Тётка его – знаменитая Е. Воронцова-Дашкова, учредительница Российской академии наук, проект века, можно сказать, дядя – канцлер России. Смысл жизни – служение императору и Отечеству. Третьего не дано.
Первые 20 лет он жил в Англии с отцом, который занимался его образованием по своему плану и не сдал в Итонскую школу только потому, что в ней разрешались телесные наказания и был «военный уклон». Да, языки, история, математика, геометрия, русская литература, физическая культура, юриспруденция, экономика… Отец воспитывал его как человека долга и чести. Для государственной службы. И Воронцов стал государственным деятелем высшего звена, эффективным, как сейчас бы сказали, топ-менеджером государства Российского.
Достаточно вспомнить его военные походы, в т.ч. во Францию, когда ему пришлось продать имение, чтобы заплатить долги офицеров его полка, погулявших всласть, благоустройство Крыма, а это дороги, строительство, виноградники, установление отношений с местным населением; управление Кавказскими территориями во времена Шамиля. Одесса и Тифлис. И Санкт-Петербург.
Михаил Семёнович стал светлейшим князем за заслуги перед Отечеством, а не угождая власти. И он не заслужил такой эпиграммы. Когда его не стало, солдаты говорили: «До Бога высоко, до царя далеко, а Воронцов умер».
Формально конфликта между поэтом и графом не было. Но эпиграмма – это факт. Это выстрел. И на пустом месте она бы не возникла. Пушкин играл на чужом поле, да ещё без денег, да с темпераментом, да с талантом… да угораздило в России… Но самое главное – он не был человеком «системы». А Воронцов им был. И по-другому не мыслил и не жил. Пушкин был ЧУЖОЙ, как все гении. Система этого не прощает.
И всё-таки Воронцов, своим письмом отодвинувший Пушкина в Михайловское, сослужил ему службу. Пушкин, писавший «и я бы так мог» – о декабристском восстании, – был исключён из этой истории механически. Был убережён и сохранён для творчества.
Но вот ещё пример шутки.
Эпиграмма на друга поэта, тоже поэта, Фёдора Глинку.

Наш друг Фита, Кутейкин в эполетах,
Бормочет нам растянутый псалом:
Поэт Фита, не становись Фертом!
Дьячок Фита, ты Ижица в поэтах!

Написал, отослал Карамзину, сказал, что любит Глинку, что нельзя эту эпиграмму показывать, а сам… Глинка узнал и страшно обиделся.
Кажется, ну и что, фита какая-то, ижица, ферт… У шутки есть своя история.
Фёдор Глинка – военный человек, полковник, писатель, поэт. Участник войны 1812 года. Благочестив, и очень. Любил писать стихи на духовные темы. И что? Это плохо? Это ему нравилось.
Написал несколько выдающихся стихов. Например, «В лунном сиянии», «Не слышно шума городского», «Вот мчится тройка почтовая». Это классика русского романса. Это будет всегда.
Ну почему Пушкин решил над ним подшутить ТАК?
Псевдонимом Глинки была буква «фита». До реформы 1918 года в русском алфавите было 37 букв, а не 33, как сейчас. Вместо одной «ф» было две: «фита» (Θ) и «ферт», написание которой соответствовало современному «ф». Имя адресата эпиграммы – Фёдор – начиналось с фиты. Буква эта иногда считалась неприличной для мужчин – если помните, Ноздрёв у Гоголя обзывает своего зятя Межуева «фетюк» – это от буквы «фита». Если приличными словами отдалённо передать иносказательный смысл ругательства – баба, тряпка. Но источники говорят, что буква эта считалась неприличной по другой причине: она напоминала мужской половой член. Фертик же – это чёртик, молодчик разудалый, руки в боки. А ижица – последняя буква тогдашнего алфавита (фита – предпоследняя). Обидел Пушкин друга. Зачем? И по благочестию его прошёлся, и буквами «изувековечил»… Остро и даже едко. Не мог не пошутить. Так хотел, не удержался. Хорошо, что Глинка всё-таки простил его. А ведь Пушкин был не прав: не был Фёдор Глинка ижицей в поэтах. Но «достал» его своим благочестием. Иначе бы до «Кутейкина в эполетах» (персонаж из «Недоросля» Фонвизина) не дошло.
При этом Глинка был человеком системы, как все военные, а потом находящиеся на службе у государства. Вот это факт. А Пушкин был ч у ж о й.
И, наконец, совсем жестокая шутка.
Маленькая трагедия «Моцарт и Сальери» – замечательная драматургическая история, в которой Сальери – образ завистливой посредственности. И как-то укоренилось: ОНО, страшное, чёрное, убившее великое и светлое…
Но Сальери не отравлял Моцарта. Вот в чём дело!
Сальери был придворным композитором и капельмейстером Итальянской оперы в Вене, считался одним из лучших дирижёров Европы, написал более 40 опер, был отличным педагогом (Лист, Шуберт и др., даже Бетховен считал его своим учителем!).

Моцарт в своём последнем письме жене описывает восторженную реакцию коллеги на оперу «Волшебная флейта» как нечто весьма важное для себя. Известно, что во второй половине 80-х годов Сальери дирижировал несколькими произведениями Моцарта, он же в 1791 году стал первым исполнителем Симфонии № 40, а после своего назначения капельмейстером придворной оперы в 1788 году прежде всего вернул в репертуар «Свадьбу Фигаро» Моцарта (которую считал лучшей его оперой). Существовало даже сочинение – кантата для голоса и фортепьяно «На выздоровление Офелии», – написанное совместно Моцартом и Сальери по случаю возвращения на сцену певицы Анны Стораче. Сын Моцарта, по его желанию, был отдан на обучение к Сальери.
НЕТ ОСНОВАНИЙ полагать, что между Моцартом и Сальери когда-либо существовала особенная вражда, выразившаяся в смертоубийстве. Тем более что Сальери не был посредственностью.
А всё же музыку его не играли в России долго. А музыка-то хорошая? Хорошая музыка. Сальери остаётся злодеем в русском сознании. Он убил ГЕНИЯ. Хотя и не убивал. И Пушкин не хотел сделать никому ничего дурного, в т. ч. и Сальери. Моцарт не мог умереть от банальной болезни или как-то ещё, но мог быть сражённым неведомой силой, чёрным человеком, заказавшим Реквием, или удачливым и богатым Сальери… тоже человеком системы. Пушкин… пошутил.
Шутка оказалась серьёзной. Позднее, после пьесы Шеффера и фильма Милоша Формана, в Италии даже состоялся суд, который разбирал «дело Сальери» и вынес вердикт: «Не виновен». Это было в 1979 году.
При размышлении на эту тему становится грустно, потому что «от судеб защиты нет».
Можно пошутить и до смерти, можно и при смерти. Можно нанести удар, а можно и получить его в самое сердце.
Как ни странно, тот, кого вышучивают, тоже человек. И потому для меня всегда остаётся вопрос: можно ли быть добрее, а значит, сильнее, в своём движении к миру? Можно ли быть добрым в остроумии, зная «заточки» языка на исполнение сказанного?
Ведь сказанное таинственным образом входит в узор жизни и не всегда украшает его.
Но при этом семена гения оплодотворяют, дают плоды, «над ВЫМЫСЛОМ слезами обольюсь», дают ВОСПИТАНИЕ ЧУВСТВ.
Уместно ли заглядывать в гроб к Пиковой даме? Сейчас-то мы уже знаем, что она нам подмигнёт… И это будет шутка Гофмана…
И «от судеб защиты нет», а у гениев свои законы. И свои шутки. И не надо заглядывать в тот гроб, откуда вам могут подмигнуть или показать язык. А просто: «мы рождены для вдохновенья, для звуков сладких и МОЛИТВ!»
Правда, вдохновение в этих строках всё-таки на первом месте.

Татьяна Осинцева,
г. Екатеринбург