Смерч революции

Правда и вымысел о жизни и смерти графини Татьяны Константиновны Толстой (публикуется в сокращении)

По поводу ключевых моментов биографии графини Татьяны Константиновны Толстой (урождённой Шиловской, по первому мужу Котляревской) существует значительное количество публикаций, в том числе и в Интернете: поверхностных по сути, страшно далёких от действительности и поголовно компилятивных хотя бы по причине того, что в основе почти всех их лежат исключительно воспоминания Т. А. Аксаковой (Сиверс) «Семейная хроника» (в двух частях), изданные в Париже в 1988 году, а не архивные или какие-то другие источники.

Однако, принимая во внимание их широкую популярность среди настоящих и мнимых поклонников творчества графини, я вольно или невольно вынужден буду, ссылаясь на них или пространно цитируя, заочно полемизировать с автором по поводу некоторых спорных или требующих разъяснения моментов.

Волею судьбы оказавшаяся в наших краях после большевистского октябрьского переворота 1917 года графиня Т. К. Толстая на собственном трагическом опыте постигла, что же представляет собой изнутри «русский бунт, бессмысленный и беспощадный».

Часть I. Правда и фантазии

1 Происхождение. Детство. Культурное окружение

По отцовской линии предки Т. К. Толстой, урождённой Шиловской, включая её деда – майора Степана Степановича Шиловского (1822–1870) – и некоторых других его ближних и дальних родственников, принадлежали к числу дворян Тамбовской губернии. Или, по крайней мере, владели на Тамбовщине имениями и крепостными крестьянами. Кроме того, сам С. С. Шиловский владел прекрасно обустроенным имением Глебово в Подмосковье, которое впоследствии перешло по наследству к его детям. Супругой С. С. Шиловского и бабушкой Татьяны Константиновны была известная в России исполнительница романсов Мария Васильевна Шиловская, урождённая Вердеревская (1825–1879). Их старший сын, Константин Степанович, женившийся на светлейшей княжне Имеретинской Марии Константиновне, и стал отцом Татьяны Константиновны и двух её братьев – Александра и Владимира.
Имение С. С. Шиловского, которое он получил по наследству от своего покойного брата коллежского секретаря Ивана Степановича в 1855 году, находилось в деревне Усово на территории современного Бондарского района. Населённый пункт упоминается в документах 10-й ревизии (1858). С. С. Шиловскому принадлежали 200 душ мужского пола и 195 – женского. В деревне было 46 домов. А знаменитым имение стало потому, что туда в течение 6 лет подряд (в 1871–1876 годах), обычно в июле-августе, приезжал отдохнуть и поработать большой друг всех без исключения членов семьи Шиловских композитор Пётр Ильич Чайковский. Именно в Усово им были или начаты, или вчерне написаны произведения, получившие впоследствии всемирное признание: Вторая симфония, симфоническая поэма «Буря» и другие.
Помимо прочего, С. С. Шиловскому достались по наследству, и также от покойного брата Ивана Шиловского, крестьяне соседнего сельца Волховщино и сельцо Ивановка Кирсановского уезда (также современный Бондарский р-н). В общей сложности он получил в наследство от брата 901 крепостного (463 д. м. п. и 438 д. ж. п.).
Ключевую роль в культурной жизни семьи Шиловских играла бабушка Татьяны Константиновны, Мария Васильевна, близко знакомая с целой плеядой известных в России середины – второй половины XIX века деятелей искусства. В её московском доме c 1858 года бывали, помимо П. И. Чайковского, А. Серов, Н. Рубинштейн, И. Тургенев, А. Островский, А. Чехов, П. Садовский.

В имении Шиловской-Вердеревской ставились любительские оперные спектакли под управлением дирижёра Мариинского театра К.  Н. Лядова (отца композитора А. Лядова), устраивались литературно-музыкальные ­вечера.

В музыкальных кругах Москвы и Петербурга её знали как одну из лучших исполнительниц романсов М. Глинки.

М. Глинка, познакомившись с Вердеревской в 1849 году, был восхищён её талантом. М. Мусоргский посвятил певице романс «Что вам слова любви» (1860) и аранжировку тосканской песни «Я в субботу затеплю свечу» (1860), М. Балакирев – романс «Исступление» (Вердеревская выступала с композитором в концертах; также выступала в авторских концертах А. С. Даргомыжского). Репертуар певицы включал балладу А. Рубинштейна «Отворите мне темницу», произведения итальянских композиторов. По воспоминаниям современников, она, за 50 лет до Шаляпина, была «Шаляпиным в юбке».

С 1870-х годов тамбовским имением, быстро пришедшим в запустение, владел младший сын Шиловских Владимир Степанович (1852–1893), также близкий друг и ученик П. И. Чайковского, которому последний посвятил две фортепианные пьесы.

Отец Тюли (домашнее прозвище графини) Константин Степанович Шиловский, имевший у современников репутацию крайне талантливого и столь же беспутного человека, был автором и исполнителем цыганских романсов. Как и его младший брат, дружил с П. И. Чайковским, является соавтором либретто оперы «Евгений Онегин». Обладал, помимо вокальных данных, вполне достойными актёрскими способностям. Это был взбалмошный, увлекающийся всем и вся, бросающийся из одной крайности в другую человек. В последние 6–7 лет жизни под псевдонимом Лошивский играл сначала в театре у Корша, а затем – в Малом театре. Умер, если верить источникам, в 1893 году, в один год со своим младшим братом Владимиром, раньше него на 1–1,5 месяца.

От отца Татьяна Константиновна и её похожий на цыгана брат Александр, получивший военное образование, унаследовали музыкальные способности. Романс стал смыслом её жизни. Она писала неплохие для своего времени стихи, а также музыку к ним и к стихам Бальмонта, Фета и других поэтов. И сама божественно исполняла романсы.
Брат же занимался творчеством нерегулярно. Одним из самых известных его произведений является романс «Ночные цветы». Другой брат, Владимир, был женат на княжне Елизавете Васильевне Оболенской.

2 Юность. Первое замужество

Супружеская жизнь родителей Татьяны Константиновны продолжалась недолго, и вскоре они развелись. Татьяна стала жить у матери в Петербурге, училась в пансионе. По словам Т. А. Аксаковой-Сиверс, училась Т.  К. Шиловская вместе с двоюродной сестрой её мамы – Натой Штер. Отсюда – знакомство с семьёй Сиверс, впоследствии предопределившее брак, давший Шиловской титул графини.

Первым её супругом стал Пётр Михайлович Котляревский, лейб-гусар гвардии полка Его Величества. Событие это, по мнению многих, произошло примерно в 1882 году, когда Т. К.  Шиловской исполнилось 20 лет. Это в том случае, если считать годом её рождения ­1862-й. Что, забегая вперёд, скажу, маловероятно.

Вот как охарактеризовала этот союз Т.  А. Аксакова: «Трудно представить себе людей более разных, чем эти супруги: Татьяна Константиновна, высокая, грузная, спокойная и даже медлительная, с изумительными по красоте и выразительности глазами, тёмным пушком на верхней губе и прелестной улыбкой, не была красивой в полном смысле этого слова, но ей сопутствовало какое-то своеобразное очарование. Когда же она брала в руки гитару (а без гитары я её себе не представляю), тут уж было «всё отдай, да мало!»

Пепа Котляревский с виду напоминал игрушечного гусара. Он был невелик ростом, складен фигурой и лицом, не очень умён, очень богат и ещё более тщеславен. Из-за своего «фанфаронства» он умудрился в несколько лет спустить своё состояние на приёмы, устраиваемые с большой пышностью, для офицеров гусарского полка с великим князем Николаем Николаевичем Романовым (младшим, прозвище – Лукавый. – В. К.) во главе. У Котляревского всё должно было быть лучше, чем у других, а это стоило больших денег. Не довольствуясь обедами и вечерами в Петербурге, он от времени до времени заказывал экстренный поезд и вёз всех гостей «на пикник» в своё имение в Полтавской губернии. Туда же одновременно ехал и хор цыган.

Особого единения между супругами Котляревскими, кажется, никогда не было, а как только, по причине нехватки денег, кончился вечный праздник, отношения дали трещину. Как раз в это время Татьяна Константиновна встретила у нас Николая Толстого, а Котляревский, со своей стороны, сильно увлёкся венгеркой по имени Эрмина…
По причине всего вышеизложенного Котляревские решили полюбовно разойтись… Из остатков своего состояния Пётр Михайлович купил жене небольшое именьице в Звенигородском уезде при селе Бабкино (известное по пребыванию там Чехова), и как только закончился развод, Тюля обвенчалась с Толстым и переехала на удельную дачу в Быково. Счастье было полное».

Однако здесь опять что-то не сходится. Всё дело в том, что великий князь Николай Николаевич начал службу в упомянутом полку с 1878 года, а с мая 1884 по ноябрь 1890 года был его командиром. Развелись же супруги Котляревские не позднее середины 1906 года. Следовательно, «праздник жизни» продолжался около 18 лет или чуть меньше, а вторым браком Татьяна Константиновна сочеталась в возрасте примерно 38 лет. Но для этого ей нужно было родиться во второй половине 1860-х годов!

3  Второе замужество. Зрелость

Новым мужем Татьяны Константиновны стал имевший тамбовские корни граф Николай Алексеевич Толстой. Вот его портрет, созданный вдохновенным пером всё той же Т. А.  Аксаковой: «Граф Н. А. Толстой выдающимися способностями не обладал, но не нравиться не мог. Его открытое лицо облагороженно-монгольского типа было очень привлекательно. Толстой вырос в степном Борисоглебском уезде Тамбовской губернии, немного занимался хозяйством, много охотился, рано женился, был плохим мужем и хорошим сыном.

Материальные дела были далеко не блестящие. Имение Бурнак, где жила старая графиня с младшим сыном Никитою, было сильно заложено, пришлось поступить на службу. В 1905 году Николай Толстой был назначен управляющим Быковским удельным имением и стал бывать на Пречистенском бульваре (место расположения удельного ведомства. – В. К.). С женой в то время он разошёлся, и случайная встреча у нас в доме с Татьяной Константиновной Котляревской изменила ход жизни обоих».

Счастливо начавшаяся совместная жизнь продлилась всего лишь полгода и закончилась, по словам Т. А. Аксаковой, катастрофой: «Новый, 1907 год они встречали у себя в Быкове. В гостях у них был брат Татьяны Константиновны Владимир Шиловский, С. С. Перфильев, двоюродная сестра Толстого Алина Кодынец и его младший брат Никита. Засиделись поздно, хорошо выпили. Крепко уснули. Утром прислуга, растопляя печки, неосторожно плеснула керосин в огонь. Вспыхнул пожар. Прежде всего загорелась лестница, ведущая во второй этаж. Когда хозяева и гости проснулись и поняли, в чём дело, путь вниз был отрезан. Пришлось прыгать через окна. Пораненная разбитыми стёклами Татьяна Константиновна оказалась на снегу и видела, как её муж и брат, спустившись таким же образом, распоряжались тушением пожара. Вдруг Толстой крикнул Шиловскому: «Вовка! У меня под кроватью сундук с казёнными деньгами! Надо спасать!» Оба они бросились в горящий дом и никогда не вернулись. Крыша обрушилась, похоронив под собою шесть человек (погибли Толстой, Шиловский, Перфильев, Алина Кодынец, лакей и горничная). Живыми остались Татьяна Константиновна и Никита Толстой, спавший в нижнем этаже.
После смерти Толстого Татьяна Константиновна поселилась в небольшой квартирке в Настасьинском переулке (близ Малой Дмитровки). Часть года она проводила в Бурнаке, иногда гостила у своей матери в Петербурге или у великого князя Николая Николаевича в Першине, но с большим удовольствием сидела у себя дома, окружённая собаками и небольшим кругом друзей, среди которых превалировал тип охотника, который свободнее чувствует себя в поддёвке, чем в английском костюме.

В небольшой комнате, сразу из передней, жил вместе со своим приятелем Ваней Пустоваловым Никита Толстой, ставший после окончания гимназии вечным студентом.
К Татьяне Константиновне часто заходили цыгане из Стрельнинского хора вспомнить с нею какой-нибудь старинный напев или спросить совета относительно того или иного аккомпанемента; на диване в столовой постоянно ночевал приехавший из провинции приятель или родственник, словом, обстановка была самая безалаберная. И среди всего этого беспорядка и порою даже убожества восседала Татьяна Константиновна, как некая царица Семирамида, которая всегда остаётся сама собой и над которой внешняя обстановка не имеет никакой власти. Богемный стиль был ей приятен и даже необходим, как «питательная среда», но я не могу представить себе, чтобы Тюля могла опуститься и позволить себе жест или интонацию, которые были бы, как говорят англичане, quise the thing («не  совсем то, что надо»)».

В 1914 году началась Первая мировая война, которую современники называли Второй отечественной. Автор и исполнитель песен А. Вертинский вспоминал о своей работе в 68-м санитарном поезде союза городов имени Марии Саввишны Морозовой: «Поезд ходил от фронта до Москвы и обратно… Несколько первых рейсов с нами ездила в качестве старшей сестры графиня Толстая, Татьяна Константиновна <…> Это была очаровательнейшая, седая уже, добрая и благородная барыня. Она очень любила цыган и цыганские песни и пляски – крестила у них детей, женила их и вообще была «цыганской матерью». Её скромная квартирка в Настасьинском переулке всегда была полна цыган. Кроме того, она сама писала неплохие по тому времени романсы. А её знаменитую «Спи, моя печальная» на слова Бальмонта пела вся Москва».

Пожалуй, стоит упомянуть, что начальником этого самого поезда был деверь Татьяны Константиновны, или, говоря иными словами, брат её погибшего мужа, Никита Толстой.

4 Последние годы жизни. Смерть

«Февральская революция на короткий миг показалась очистительной грозой. Но следом за ней на Россию обрушился Октябрьский переворот. Татьяна Толстая с трудом пробирается (курсив мой. – В. К.) на Тамбовщину. Там она надеялась спастись от того, что творилось в столицах. Вблизи Бурнака её ожидало именьице, небольшой дом с садом.

Поезд подходил к Бурнаку не спеша. Она всматривалась в лица солдат и не узнавала тех, кого она ещё недавно спасала от смерти, перевязывала и утешала ласковым словом и песней. «Теперь бы я для них и чихнуть бы отказалась», – с горечью напишет она. «Всё стало бессмысленным и зыбким. Отныне ничего нельзя считать своим, даже собственную жизнь. Придут, отберут, украдут, прикажут сдать под угрозой тюрьмы и расстрела». Жизнь казалась страшным миражом. И бежать от неё было некуда.

Графиня Толстая научилась ходить на охоту. Возвращалась с добычей. «Если бы я не любила охоту и природу, я подохла бы в деревне… Уже имею четыре лисьих шкуры своей охоты», – писала она друзьям в Москву. Что-то ей удавалось выменять на бурнакском базаре или в уездном Борисоглебске. «На днях у нас в Борисоглебске, – пишет Татьяна Константиновна, – разгромили винный склад – 64 тысячи вёдер спирта и водки. Нечаянно подожгли погреба – в огне и в спирту погибло больше 500 человек. Остальные долго продавали по рублю за бутылку, и всё кругом пьяно».

 

По сообщению местной прессы, «пьяный разгул сопровождался беспричинной стрельбой, грабежами, убийствами, погромами и расхищением частновладельческих имений». И защищаться было невозможно. Лозунг дня гласил: «За одну каплю революционной крови выпустим ушаты крови эксплуататоров и врагов!» В «эксплуататорах и врагах» числились едва ли не все друзья Татьяны Толстой, которые иногда добирались до её усадьбы из соседних имений, где надеялись спастись от голода и разрухи. Пустоваловы, Оболенские приходили к ней отдохнуть душой, вспомнить старое, послушать её пение.

В 1919 году прибился к ней Пётр Викторович Лодыженский, друг Рахманинова и Шаляпина, муж цыганки Анны Александровой. Ему она посвящает целый цикл своих стихов.
Сад Татьяны Толстой примыкал к железной дороге. В двух шагах от забора проходили поезда, набитые мешочниками и солдатнёй. Женщину, гулявшую в саду, они, разумеется, приветствовали на самом отборном языке. Надежды снова попасть в Москву не было никакой. Когда в двух верстах от неё ограбили и убили помещицу Пустовалову, мать одного из самых близких её друзей, она поняла, что конец приближается. «Не правда ли, весело жить под дамокловым мечом? – пишет Татьяна Константиновна в одном из своих последних писем. – К риску быть ограбленной и даже убитой я уже притерпелась». Её сначала внесли в список заложников.

В 1921 году вышел указ о сдаче всяческого оружия, за несдачу – расстрел на месте. Когда-то муж привёз из-за границы женский браунинг и подарил ей. Она и забыла, что незаряженный старый браунинг где-то лежит в столе. Когда к ней в усадьбу нагрянул отряд и спросили её, есть ли оружие, она сказала: «Нет, можете проверить».

Солдаты стали шарить в комнате и в столе обнаружили злополучный браунинг. Сразу убивать её не стали, сначала попросили её попеть. Она пела всю ночь. Но командиры оказались стойкими и не поддались размягчающему воздействию музыки романсов. Утром ехавшая к ней подруга встретила телегу, нагруженную трупами заложников. Татьяну Толстую она узнала по руке, которая свешивалась с телеги».

Вот в таком ключе или несколько иначе (а разница лишь в штрихах), проявляя почти полное отсутствие представления о том, что же творилось в Тамбовской губернии в конце 1910-х – начале 1920-х годов, Т. А. Аксакова (Сиверс) и её многочисленные сегодняшние последователи описывают последние годы, месяцы и дни жизни графини.
Однако, не боясь быть подвергнутым критике, можно уверенно утверждать, что если не всё, то очень многое было иначе…

Часть II. От фантазий к действительности

1. Рождение Т. К. Шиловской-Котляревской-Толстой

Как бы странно это ни звучало, но до сегодняшнего дня мне не приходилось видеть сообщений, бесспорно подтверждающих хотя бы год рождения нашей героини, не говоря о месяце и числе. Обычно упоминаются ­1860-е годы или, без всяких объяснений, 1862 год. Также почти ничего не говорится о точном месте её рождения и детских годах.

На свой страх рискну предположить, что будущая графиня родилась во второй половине 1860-х годов, но не ранее 1867-го и не позднее 1868-го. На это позволяет надеяться год рождения её отца – 1848-й. По этой причине в 1862 году ему было всего лишь 14 лет, и ни с кем в браке он, естественно, состоять не мог. А временем рождения младшего брата Татьяны – Владимира, третьего ребёнка в семье Константина Степановича Шиловского, является, если верить современникам, 1870 год. Следовательно, «цыганской внешности брат Александр» не мог появиться на свет ранее 1869-го.

Детские годы Татьяны Константиновны прошли не только в Усово, но и, преимущественно, в подмосковном сельце Глебово. Оно и Санкт-Петербург – два возможных места её рождения. Хотя лично я склоняюсь ко второму.

Вот что писал 27 мая 1877 года П.  И. Чайковский так страстно обожавшей его баронессе Надежде Филаретовне фон Мекк: «Я еду в воскресенье в деревню к К. С. Шиловскому, очень милому человеку, живущему со своей не менее милой супругой и семейством в своём имении близ Нового Иерусалима. Я буду иметь в своём распоряжении целый флигель и фортепиано. Хочу усердно приняться за сочинение оперы. Шиловский, по моему указанию, составляет мне либретто, взятое из поэмы Пушкина “Евгений Онегин”… Адрес мой следующий: Моск[овская] губер[ния], в заштатный г. Воскресенск, оттуда в сельцо Глебово, Константину Степановичу Шиловскому».

Не об этом ли райском уголке Подмосковья говорил неведомый мне современник, характеризуя причуды её отца? «Это был крайне увлекающийся и безалаберный человек. То он погружался в алхимию, занимался чёрной магией и изучал быт древнего Египта, а то вдруг переносился в допетровскую Русь, начинал ходить летом в своём имении в боярском костюме и налаживать весь свой дневной обиход под древнерусский стиль».

Имением Шиловских ещё в конце 1850-х годов восторгался М. П. Мусоргский, а А. П. Чехов и вовсе называл его маленьким Версалем.

2. Семейство графов Толстых в Борисо-глебском уезде Тамбовской губернии

Сегодня местность, где около 1860 года или несколькими годами ранее граф Алексей Николаевич Толстой, кандидат прав Московского университета, получил землю и основал деревню, сохранившую неофициальное название «Графская» (д. Толстых), входит в административную черту г. Жердевки, районного центра Тамбовской области. Посёлок 2-й Савальский и деревня Толстых, фактически с ним соединившаяся, находятся в восточной части Жердевки.
В действительности же этот населённый пункт расположен приблизительно в двух километрах от районного центра.
«Владея Тамбовской губернии Борисоглебского уезда недвижимым имением, я желаю принадлежать к числу дворян Тамбовской губернии <…> и покорнейше прошу распоряжения <…> о занесении меня в надлежащую часть дворянской родословной книги сей губернии с семейством моим…» – писал в заявлении на имя губернского предводителя дворянства граф А. Н. Толстой в декабре 1878 года. Семейство его, помимо супруги Анастасии Николаевны, включало троих малолетних детей: сына Николая и дочерей – Дарью и Татьяну. Второй сын, Никита, родился после 1878 года (точная дата не установлена) и даже в начале XX века находился на попечении матери. В заявлении о нём ничего не говорится.
Именно Николай Алексеевич Толстой, первый ребёнок графа А. Н. Толстого, и стал вторым мужем Т. К. Котляревской (Шиловской). «По метрическим книгам села Бурнака Борисоглебского уезда за 1873 год <…> граф Алексей Николаевич Толстой и законная жена его Настасья Николаевна, оба православные, у них родился сын Николай 12 (24-го по н. с. – В. К.), а крещён 13 (прошлого) мая священником Дмитрием Григоровичем с причтом», – говорится в справке, выданной Тамбовской духовной консисторией и подписанной протоиереем Алексеем Петровым. Справка датирована 30 декабря 1878 года.
Таким образом, второй муж Татьяны Константиновны был моложе её не менее чем на 5 лет!

3. Имение графов Толстых-Бурнак

До отмены крепостного права в 1861 году вновь образованное крошечное поселение в течение непродолжительного времени находилось на территории Бурнакской волости. Село Бурнак, как и раскинувшийся рядом с ним знаменитый липяг, можно было видеть из окон деревни Толстых.

Освобождение крестьян сопровождалось изменениями в административном устройстве деревни. В селениях бывших помещичьих крестьян создавались органы управления, низовым звеном которого являлось сельское общество. Несколько сельских обществ образовывали волость, которая, как правило, совпадала с церковным приходом.
Сельские общества, как и волости, имели свою администрацию. Всего в масштабах страны была образована 8751 волость. Новые волости чаще всего создавались за счёт раз­укрупнения уже существовавших, что и произошло с Бурнакской, территория которой значительно уменьшилась.

Новым волостным центром стало старинное, преимущественно заселённое однодворцами село Сукмановка, объединившее вокруг себя все населённые пункты прихода церкви Николая Чудотворца.В 1862 году в нём было 608 дворов и проживало 2762 души мужского пола и 2771 – женского.

В волость вошли 15 селений, образовавших 14 обществ, число землевладельцев равнялось 32, число крестьян (душ мужского пола) – 611.
Реальное освобождение крестьян началось не сразу, а спустя два года, т. е. после того, как был сформирован институт мировых посредников и составлены уставные грамоты. Сам глава семейства являлся мировым посредником 1-го участка, и его заверенная печатью подпись имеется на некотором количестве уставных грамот.

Деревня Толстых почти всегда представляла собой крошечный населённый пункт: даже в 1911 году, спустя полвека после основания, в ней насчитывалось 16 дворов, в которых проживали 76 мужчин и 64 женщины. Это если верить епархиальным сведениям. По другим данным, в 1911 году в деревне было всего 13 дворов и 109 душ обоего пола (58 мужчин и 51 женщина).

Название «Бурнак» имение (или, как его теперь уменьшительно называют, ­«именьице») получило не по одноимённому населённому пункту, а после 1869 года, когда почти рядом проложили железнодорожную ветку Грязи – Борисоглебск протяжённостью в 199 вёрст. Первый пассажирский поезд прошёл по ней 4 декабря 1869 года, а находившаяся неподалёку станция вплоть до ноября 1905 года называлась Бурнак. И лишь потом – Жердевка! На карты Борисоглебского уезда второй половины XIX века название Бурнак нанесено дважды – как железнодорожная станция и как населённый пункт!

Поэтому выражение «Поезд подходил к Бурнаку не спеша…» обнаруживает незнание автором этих тонкостей. С тех пор многое вокруг изменилось, но и по сегодняшний день держащие курс на юг поезда, проходя мимо села Бурнак, прибывают на станцию Жердевка всё той же Юго-восточной железной дороги. А покинув её, через 2,5–3 километра пробегают мимо ещё одной, спрятавшейся за деревьями справа по ходу и располагавшейся некогда на берегу рукотворного пруда усадьбы. Вернее, мимо того, что о ней напоминает. И мало кто подозревает, что на месте части современной улицы Парковой посёлка Сахарный Завод когда-то находилось перешедшее к Т. К. Толстой перед революцией имение, включавшее дом, пруд, сад, хозяйственные постройки. Увы, до наших дней дожил только пруд. Да и то не в лучшем виде.

А деревня Толстых (Графская) остаётся слева (и чуть сзади) на расстоянии примерно 1,5–2  километров. Именно оттуда всё и начиналось.

4. Раздел имения. Залог

В начале XX столетия семейство Толстых испытывало серьёзные материальные трудности, начавшиеся, как и у большинства дворян империи, после мучительной для первого сословия отмены крепостного права.

Для поддержания дворянского земле­владения путём предоставления кредитов дворянам под залог имений в России был открыт Государственный дворянский земельный банк (положение от 3 июня 1885 года). Спустя полгода, 21 декабря 1885 года, в Тамбове открылось его отделение.

А почти двумя годами ранее, 31 января 1884 года, в губернском центре появилось отделение Государственного крестьянского поземельного банка, осуществлявшего покупку помещичьих земель и выдачу ссуд на приобретение земли крестьянам, крестьянским обществам и товариществам (положение от 18 мая 1882 года).

Постановлением совета банка от 16 декабря 1904 года было принято решение «под залог имения графов Никиты и Николая Толстых» выдать братьям ссуду «в 60% оценки в размере 35000 рублей сроком на 66 лет и 6  месяцев с тем, чтобы был пересрочен остающийся на имении долг и были погашены недоимки по ссуде № 87192». Эта ссуда была не первой и выдавалась «по специальной оценке», требовавшей предоставления большого количества всевозможных документов. Среди них – удостоверение, засвидетельствованное борисоглебским нотариусом Долговым 3 февраля 1905 года по реестру № 256 на основании решения дворянской уездной опеки от 29 января 1905 года за № 13, «о назначении графини Анастасии Николаевны Толстой попечительницей над личностью графа Никиты Алексеевича Толстого».

Следовательно, на момент выдачи ссуды ему было лет 14–15 или чуть более. То есть Никита родился около 1890 года и учился в начале XX века в гимназии. Возможно, в Москве. Окончить её он, по-видимому, смог в год гибели старшего брата, т. е. в 1907 году, после чего стал «вечным студентом» и прочно осел в квартире своей снохи в Настасьинском переулке.

По состоянию на 18 января 1905 года долгов и земских сборов на имении братьев числилось 1038 руб. 42 коп. А по трём закладным крепостям – двум на имя И. К. Вольского (12000 руб.) и одной на имя Ф. М. Преклонского (3000 руб.) – пришло время платить.

Ссуда потому и не выдавалась заёмщикам полностью, что из оставшейся её части банк выплачивал их долги по заявлениям тех, у кого они деньги одалживали. Правда, для этого требовалось обращение в банк поверенного должников и лиц, предоставлявших наличные средства.

После уплаты долгов с имения было тут же снято запрещение, внесённое банком ещё в 1901 году.
Факт выдачи ссуды братьям Толстым «по специальной оценке» под залог имения площадью 520 десятин 1358 квадратных сажен свидетельствует о разделе имения, который был возможен лишь в случае смерти графа А. Н. Толстого. Это печальное событие произошло не позднее 1904 года.

А теперь ещё о нескольких любопытных моментах. Имение Толстых находилось, как видно из заголовка дела, «при сельце Ивановка» (а ещё правильнее – сельцо Ивановское). Нельзя путать с селом Ивановкой (Татаново тож) всё той же Сукмановской волости, которое до 1863/64 годов было деревней.

В описываемое время сельцо Ивановское уже получило и второе, ставшее впоследствии основным название – Радищево (д. Радищевская). Сейчас посёлок Радищево – составная часть Жердевки!

Эта дача появилась в результате генерального межевания 1783 года, земля (1531 дес. 2096 кв. саж.) в начале XIX века принадлежала ротмистрше М. И. Мосоловой. А в исследуемое время большая часть её перешла во владение господ Фёдоровых.

Имение Толстых находилось в пределах прямой видимости сельца Ивановского ­(­­1–2  версты), их земли были смежными. Скажу больше: именно здесь впоследствии располагалась усадьба графов Толстых, а ещё одна – в деревне Толстых. Там находился двухэтажный деревянный дом, в котором в советское время размещалась школа.

Усадьба «при сельце Ивановском» располагалась в живописнейшем месте, фактически на вершине склона долины, образуемой причудливыми изгибами старого русла реки Савалы, которая отличалась от нынешней, заболоченной и загаженной, глубиной и изобилием рыбы. Вода из пруда стекала прямо в древнее русло Савалы. Стекает она в него и сейчас, но местность изменилась до неузнаваемости! Часть русла, находившаяся менее чем в версте, носила (и носит поныне) название Золотое Озеро. Оно «приклеилось» к ней ещё в XVIII веке.

Сама долина (пойма) была покрыта густым лиственным лесом. Последние его деревья пошли на дрова в годы Великой Отечественной войны.

Вся эта роскошь – с западной стороны, где к тому же всего в четырёх верстах, почти напротив, также на вершине склона, располагались усадьба и белокаменное здание дома небезызвестного Г. В. Кондоиди, перешедшие впоследствии (после 1908 года) к наследникам.

С остальных трёх сторон – плоская степная равнина, иногда перемежающаяся балками, бесконечные, засеянные зерновыми культурами поля, в которых обитало множество зайцев, лисиц и даже волков. Не случайно почти все местные помещики, включая Толстых, были заядлыми охотниками.

О том, что имение находилось именно здесь, свидетельствует ещё одно обстоятельство. При выдаче ссуд составлялась так называемая поверочная опись; одним из пунктов её были «заёмщики», то есть лица, свои ссуды в банке уже получившие, а также оценочная стоимость принадлежавшей им земли. В деле о выдаче ссуды одному из соседей Толстых, П. Н. Есипову, такая опись имеется. «А среди ближайших заёмщиков числятся графы Никита и Николай, Толстые… в 6 верстах… 455 дес. <…> при с. Ивановка… стоимость десятины – 128 руб., владеют с 1904 г.». Также упоминается в деле Есипова и старая графиня: ей принадлежала 181 десятина земли, стоимость каждой из них равнялась 129  руб. 36 коп., а расстояние до заёмщицы также было 6 вёрст.

В графе «Заёмщики» Толстые указаны и в деле «о залоге по специальной оценке имения Сергея, Владимира и Марии Григорьевичей Кондоиди».
Проложенная почти рядом железнодорожная ветка слегка подпортила идиллию, но кто может утверждать, что усадьба не возникла здесь после 1869 года? Несмотря ни на что?! Или же, чего нельзя отрицать, она ­перешла к Толстым после раздела владений Фёдорова на рубеже веков…

Косвенно место расположения усадьбы подтверждается цитатой Т. А. Аксаковой или её последователей: «Сад Татьяны Толстой примыкал к железной дороге…» Вот это – правда. Только её собственностью этот сад стал не сразу…

Следующим интересным моментом является факт выдачи ссуды на имя обоих владельцев попавшего под раздел имения. При этом один из них, Никита, был несовершеннолетним. После гибели Николая в быковском пожаре в январе 1907 года ничего не изменилось. Платёжные поручения из банка выписывались на имя «графов Н. и Н.  А. Толстых».
Так продолжалось до 8 декабря 1910 года. Стоит отметить, что платежи по ссуде вносились дважды в год – весной-летом и осенью-зимой.

Однако 11 марта 1911 года (расчёт № 33106) расчётный лист поступил «его сиятельству графу Н. А. Толстому и наследникам графа Н. А. Толстого». Сумма платежа составила 915 руб. 09 коп.

Единственным наследником, скорее всего, являлась безутешная вдова, графиня Т.  К.  Толстая.
О переходе части земли в собственность «наследников» косвенно свидетельствует «Список потомственных и личных дворян, имеющих право участвовать в первом избирательном собрании для выбора земских гласных с 1910 по 1913 гг.» по Борисоглебскому уезду. Граф Толстой Никита Алексе­евич значился в нём под № 68 (из 69), а количество находившейся в его собственности земли равнялось всего лишь 260 десятинам. То есть в два раза меньше площади, указанной ранее в деле о выдаче ссуды!

В 1914 году граф Никита Алексеевич Толстой уже являлся членом Борисоглебского уездного земского собрания.
Последнее извещение на имя Никиты Толстого поступило 1 июня 1915 года. С осени 1915 года платёжки поступали только на имя Т. К. Толстой.
Тем более странно, что именно в сентябре 1915 года такой же платёжный лист поступил на её имя для уплаты ссуды графини Анастасии Николаевны. Но судя по документам, 9 июня 1915 года старая графиня ещё была жива, уплатив 285 руб. 45 коп. А вот осенью в списках плательщиков она не значилась.

В сентябре-октябре 1915 года графиня Т.  К. Толстая единолично погасила обе ссуды, удачно вскочив на подножку уходящего поезда…
Но мы слегка забежали вперёд, указав в числе заёмщиков графиню Анастасию Николаевну. Её дела оказались также расстроенными. Для преодоления трудностей ей была выдана ссуда в размере 60% оценки её части имения, что составляло 12000 руб.
На деле же ссуда являлась перезалогом по ранее выданной ссуде № 13606, и получила её графиня в один день с сыновьями – 16 декабря 1904 года.
Данный факт свидетельствует об утрате части имения, и прежде всего земли, принадлежавшей Анастасии Николаевне.
Нам неизвестно, в каких отношениях со своей свекровью находилась Т. К. Толстая, почему она приняла на себя долговые обязательства так поздно. Отсутствуют также сведения о дочерях старой графини Дарье и Татьяне. Неизвестна судьба Никиты Толстого.
Но как бы то ни было, в 1915 году именно Т. К. Толстая становится полновластной хозяйкой владений Толстых. Правда, как показала жизнь, на непродолжительное время.

5. Увлечение охотой

Жизнь в браке с Петром Котляревским способствовала развитию увлечения собаководством и охотой. Пётр Михайлович, как отмечалось, служил в одном полку и под началом великого князя Николая Николаевича и был дружен с ним. А тот известен как поклонник и знаток русской псовой охоты.

Но даже после развода с первым супругом и гибели второго мужа Татьяна Константиновна не перестала появляться в имении Першино Тульской губернии.
Имение Першино было приобретено великим князем Николаем Николаевичем Романовым (дядей императора Николая II. – В. К.) в Алексинском уезде Тульской губернии в 1887 году. Это живописнейшее месторождение, расположенное на берегу реки Упы, являлось идеальным для ведения псовой охоты. Вложив немало средств в его развитие и благоустройство, великий князь добился того, что охота стала лучшей в России.

Для борзых и гончих собак здесь были созданы такие условия, которым могли бы позавидовать большинство жителей России.
Не смея утомлять читателей подробностями, замечу, что количество и состав Першинской охоты были строго определены.
В конце своего существования охота состояла из 365 собак, из них 100 гончих, 130 псовых борзых, 15 грейхаундов, 20 сошедших с поля борзых и 100 щенков. Велась кропотливая селекционная работа.

Першинскую охоту обслуживал целый комплекс животноводства и птицеводства: кровные стада коров швицкой породы, английские овцы, табуны кабардинских и арденских лошадей, свиньи тамьер, руанские утки, французские куры и т. д. – всё это содержалось в образцовом порядке и под личным оком великого князя Николая Николаевича.
Для перевозки людей, лошадей, собак, палаток, кухонь, экипажей и многого другого к месту охоты использовался специальный поезд, состоявший из 42 товарных вагонов, включая два пассажирских первого и второго классов. Сам великий князь и его гости прибывали отдельным поездом.

Для ведения охоты содержали 87 лошадей «восточных и английских кровей». На службе в охоте состояли 78 человек, включая управляющего охотой генерала Д. П. Вальцова. Именно он издал в 1913 году блестящие воспоминания о Першинской охоте.

Першинская охота была широко известна за рубежом. В центре усадьбы находился великолепно отделанный в охотничьем стиле дворец, имелась изысканная кухня. Для гостей были созданы комфортные условия. Строго соблюдались старинные охотничьи ритуалы.

Поэтому ремарка о том, что графиня Толстая, прибыв на Тамбовщину в своё «именьице» после известных событий октября 1917  года, «научилась ходить на охоту», выглядит крайне нелепо и даже комично.

Предлагаю читателям включить всё своё воображение и представить графиню идущей на охоту, а затем обменивающей шкуры лисиц на продукты на местных базарах.
Думаю, что люди, писавшие такие строки, не представляли и не представляют, где находятся г. Борисоглебск и с. Бурнак с их базарами и где – д. Толстых и пос. Радищево.
В краеведческой литературе имеются сведения, что «в д. Толстой, или, как сейчас называется, «Графская», она была полно­властной хозяйкой. Дом, пруд, сад, псарня в количестве 50 собак благоприятствовали её игривому настроению, она весело и «покойно» поживала здесь до 1917 года».

Возможно, охота графини и не была столь масштабной, как утверждается. Однако, имея такого покровителя, как великий князь Николай Николаевич, в начале войны являвшийся Верховным главнокомандующим русской армии, чей прах, к слову, весной 2015 года был перевезён из Франции и перезахоронен в России, проблем с поголовьем и качеством гончих и борзых графиня не испытывала.

Сомнения вызывают у меня и процитированные, адресованные неведомым знакомым письма графини. С трудом представляю, чтобы перу её высочества принадлежала фраза: «Если бы я не любила охоту и природу, я подохла бы в деревне…» Но если письма подлинные, было бы чрезвычайно интересно ознакомиться с ними. Как и со стихами, посвящёнными П. Лодыженскому.

6. Борисоглебский уезд и Сукмановская волость в 1917–1918 годах

Прибытие в Сукмановскую волость Борисоглебского уезда не принесло графине ожидаемого покоя. Однако здесь она провела последние годы своей жизни. О подробностях известно не так уж много.

Также мало кому известно, что даже после октября 1917 года влияние большевиков в Тамбовской губернии было минимальным, ибо поддержки «широких народных масс» они здесь не имели. Бал правили эсеры. И вплоть до конца декабря 1917 года проводились заседания Борисоглебского уездного земского собрания. Речи, произнесённые гласными по поводу сложившейся в России ситуации, потрясают воображение глубиной и объективностью. Некоторые из них следует отнести к разряду пророческих.
Но разгул бандитизма, погромы и другие эксцессы, как, впрочем, и по всей России, здесь также имели место.

Не буду вступать в полемику с теми, для кого единственным источником знаний является Интернет. Это просто не имеет смысла. Замечу лишь, что погром казённого винного склада в Борисоглебске 21 ноября 1917 года действительно имел место, но это не являлось чем-то экстраординарным для того времени. Действительно, «погромщики подожгли склад, и огромные цистерны со спиртом стали взрываться. Некоторые люди, пришедшие с вёдрами за спиртом и оказавшиеся в момент взрыва рядом со складом, превратились в «горящие факелы» и погибли. В погроме участвовали солдаты и горожане численностью до 4 тысяч человек. «Пьяный погром» сопровождался расхищением часовых, обувных и готового платья магазинов. Пьяные погромщики врывались в частные дома и производили «всяческие бесчинства». Многие уносили «добычу» по домам, а некоторые «добыли» столько, что нанимали извозчиков и оптом увозили награбленное».

В соответствии с далеко не полной статистикой преступлений, в Борисоглебском уезде только в течение октября – декабря 1917 года произошло 17 краж со взломом, 31 вооружённый грабёж, 23 убийства с кражами и 34 «обыкновенных» кражи. Тогда как раньше «обычная цифра убийств 10–12 в год». Бывали случаи, «как в Мучкапе, когда вырезывали семью в 9 человек». Общая сумма украденного и награбленного превысила 200 тыс. рублей. При этом не вполне понятно, попал ли в статистику случай, связанный с убийством матери И. И. Пустовалова. Читатели должны понимать, что данный факт, если только он имел место, является чистой воды уголовщиной, никак не касаясь большевиков.

Конфискация же помещичьих имений на территории современного Жердевского района началась в конце зимы – начале весны 1918 года. Значительная часть их стала собственностью «победившего народа», а по большому счёту они были разграблены. Вероятно, не избежало этой участи и имение Толстых. Следует также помнить, что трудности у землевладельцев начались ещё при Временном правительстве, примерно с середины – второй половины 1917 года, когда резко активизировались земельные и продовольственные комитеты, поэтому всё валить на большевиков бессмысленно. Но к тому времени многие дворяне всяческими способами избавились от земли. Или же она сдавалась ими в аренду.
В 10 населённых пунктах волости осталось всего 13 частновладельческих имений (подсчёт мой. – В. К.) площадью 5112 дес. Фамилия графини Т. К. Толстой в том списке не значится. Ибо она ещё в первой половине 1917 года успела продать часть земли туголуковскому крестьянину С. И. Комбарову, получившему в банке ссуду. И он не был единственным её покупателем! С. И. Комбаров выкупил всего лишь 9 десятин, И. И. Комбаров – 4 десятины, Д. А. Рязанов приобрёл у графини Т. К. Толстой 21,5 дес., а большая часть земли оказалась в руках «Туголуковско-Чикаревского, 33 домохозяев товарищества», получившего ссуду на приобретение 528 дес. 1925 кв. сажен.

Всю эту землю в конце августа 1913 года графиня Анастасия Толстая вместе с сыном Никитой пытались продать этому же обществу самостоятельно, но в итоге землю с публичных торгов приобрела её сноха Татьяна Константиновна, которая впоследствии этому же товариществу её и продала. Но уже единолично за 156 516 рублей!

Татьяна Константиновна не стеснялась одалживать деньги и у простых людей. Примерно в это же время она уплатила долг в 36 000 руб. по расписке от 11 февраля 1915 года Александре Павловне Протопоповой, вдове крестьянина Кирсановского уезда Соколовской волости.

Пожалуй, стоит добавить, что поверенным во всех делах предприимчивой снохи Толстых выступал дворянин Алексей Викторович Лодыженский, действовавший по доверенности, а Никита Толстой, как выяснилось, заложил Татьяне Константиновне своё недвижимое имущество по закладной крепости, утверждённой старшим нотариусом Тамбовского окружного суда ещё 25 октября 1911 года, на сумму 15 тыс. руб. из 12% годовых.

Но самая первая доверенность, выданная на имя Лодыженского, датируется 16 декабря 1909 года и заверена, как и почти все последующие, московским адвокатом Соколовым! То есть времени напрасно Татьяна Константиновна не теряла!

Время на дворе стояло тревожное, смутное, но пока ещё не настолько, чтобы жить за счёт охоты. К тому же на её содержание необходимы были средства. Возможно, для большинства дворян и наступили «голодные» времена по сравнению с тем, что они имели на своих столах в недалёком прошлом. Но продуктовый кризис, по крайней мере в Сукмановской волости Борисоглебского уезда Тамбовской губернии, во всей красе пока ещё не проявился. А многочисленные большевистские продотряды хлынули в губернию, творя беспредел, ближе к осени 1918 года.

7. Обстоятельства смерти графини Т. К. Толстой

Село Сукмановка было одним из центров антоновского восстания (1920–1921) крестьян Тамбовской губернии против большевиков, которое В. В. Самошкин назвал последней крестьянской войной в истории России. Одной из главных причин восстания стала бесчеловечная политика продразвёрстки, обрекавшая население губернии на голодную смерть. Из 33 волостей Борисоглебского уезда восстанием было охвачено 27. Его пик пришёлся на февраль – март 1921 года.

Не вдаваясь в подробности, подчеркну, что перелом произошёл лишь после того, как в сорокадневных боях (конец мая – начало июля 1921 года) были в основном разгромлены обе антоновские армии. Для чего потребовалось задействовать несколько десятков тысяч бойцов регулярной Красной армии.

Процедура изъятия повстанцев была чётко изложена в дошедшем до нас приказе № 9 уполиткомиссии 3-го боевого участка, изданном 1 июня 1921 года на основании приказа войскам Тамбовской губернии от 29 мая того же года № 26.

Где-то здесь, около ограды взорванного впоследствии сукмановского храма Николая Чудотворца 1856 г. постройки, 25 сентября 1921 г. были расстреляны графиня Т. К. Толстая и ещё четверо заложников. Фото 1900 г.
Где-то здесь, около ограды взорванного впоследствии сукмановского храма
Николая Чудотворца 1856 г. постройки, 25 сентября 1921 г. были расстреляны
графиня Т. К. Толстая и ещё четверо заложников. Фото 1900 г.

Пункт 4-й приказа гласил: «в каждом оккупационном районе изъятие бандитов, их семейств из сёл производится в порядке виновности сёл».
Пункт 8-й требовал «никакого митингования, голосования, резолюции на первом сходе не допускать. Прочесть приговор Уполномоченной комиссии или уполиткомиссии и приступать к установлению отсутствующих, выделению бандитов, разоружению, аресту имущества».

В основе обоих упомянутых приказов лежал обнародованный ранее «знаменитый» приказ М. Н. Тухачевского № 130 от 12 мая 1921 года, который требовал от повстанцев немедленного прекращения сопротивления Красной армии, сдачи оружия и выдачи своих главарей. Одновременно с ним было распространено постановление «О высылке семей и конфискации имущества бандитов».

Как известно, абсолютного результата обнародование приказа № 130 не дало по причине саботирования его в той или иной форме крестьянами, научившимися не только укрывать повстанцев и их имущество, но также уклоняться от общения с представителями власти. Крестьяне, особенно в «злобандитских» селениях, отказывались называть свои имена и фамилии, что лишало возможности военных и местные власти составлять списки повстанцев.

Видя, что такое пассивное, но крайне эффективное сопротивление сводит на нет все усилия по исполнению приказа № 130, Полномочная комиссия ВЦИК издала 11 июня, пожалуй, свой самый бесчеловечный приказ № 171. Подписали его председатель Полномочной комиссии ВЦИК В. А. Антонов-Овсеенко, командующий войсками Тамбовской губернии М. Н. Тухачевский, председатель Тамбовского губисполкома А. С. Лавров, секретарь губкома РКП(б) Б. А. Васильев. Отпечатанный тридцатитысячным тиражом, он сразу же сделался достоянием гласности.

При этом пять из семи пунктов приказа № 171 были расстрельными.

Не сразу поверившее в выполнение таких угроз население вскоре смогло убедиться, что бросать слов на ветер Полномочная комиссия не намерена.

Так, по свидетельству В. В. Самошкина, 26  июня при занятии села Туголуково «особо организованной политпятёркой были взяты заложники и населению предложено немедленно выдать бандитов и оружие. По истечении двухчасового срока на глазах населения было расстреляно 5 заложников. Расстрел произвёл на население сильнейшее впечатление, крестьянство приступило немедленно к выдаче бандитов и оружия. За 2 дня, 26 и 27 июня явилось добровольно бандитов без оружия – 231, с оружием – 8, дезертиров – 99, выдано населением бандитов – 68, дезертиров – 88. При содействии населения была устроена засада, в которую попал и был убит известный бандитский главарь Богуславский».

Однако эффект поголовного перехода жителей сёл на сторону красных даже с помощью массовых казней достигался не сразу и не везде. В деревне Андриановке Борисоглебского уезда, по словам В. В. Самошкина, «потребовался расстрел в два захода, 16 заложников, а в соседней Кулябовке – даже трёх партий заложников (всего 23 человека)». Но самая большая партия заложников за всё время подавления антоновского восстания (80 человек) была расстреляна красными в «злобандитском» селе Парёвка Кирсановского уезда.
Самый знаменитый по составу, породивший впоследствии множество слухов и легенд, а ныне почти всеми позабытый, но далеко не первый расстрел заложников в Сукмановке произошёл в конце первого осеннего месяца. В этом смысле село резко отличается от почти всех подвергшихся оккупации населённых пунктов Тамбовской губернии. Ибо расстрелы заложников в нём состоялись после приостановления 20 июля 1921 года Полномочной комиссией ВЦИК исключительных мер своего приказа № 171 и после проведения 25–28 июля в Тамбове 1-й общеармейской конференции коммунистов войск Тамбовской губернии, на которой М. Н. Тухачевским были подведены итоги борьбы с антоновщиной.

При большом стечении согнанного по этому случаю народа приговор был зачитан жителям Сукмановки в воскресенье, 25 сентября 1921 года: «…Взяты в заложники по Сукмановской волости как антисоветский элемент в количестве 5 человек: 1) Толстая Татьяна Константиновна (графиня). 2) Шаталов Яков Иванов (шпион и укрыватель бандитов). 3) Щербаков Тимофей Михайлов (главарь в поломке ж. д. линии). 4) Калягин Василий Степанов (бывший заводчик, эксплоататор). 5) Алтухов Кондратий Иванов (негодный элемент).

сновываясь на материале, данном Сукмановским волревкомом, комиссия постановила: вышеуказанных лиц в количестве пяти человек публично расстрелять ввиду не сдачи оружия населением с. Сукмановка и невыдачи активистского элемента и бандитского имущества в 2-х часовой срок, предложенный комиссией по оккупации Сукмановской волости. Настоящий приговор привести в жизнь немедленно командиру 3-го эскадрона 3-го Приуральского кавполка тов. Шлыкову в 14 часов 20 минут дня 25 сентября 1921 г. на площади с. Сукмановка (место сбора граждан). Подписи комиссии: уполномоченный Уисполкома Удалов; начпобрига 1 Тамбов А. Власов; представитель особого отдела 1  отдельной Тамбовской кавбригады Седов; председатель райревкома и райком(парта) Каширин; бригадный командир 3-го эскадрона 3-го кавполка Шлыков. Настоящая копия с подлинным верна. Секретарь волревкома…» (подпись неразборчива. – В. К.).

К приговору впоследствии был приложен «Акт 1921 года сентября 25 дня»: «Комиссия в составе старшего милиционера по Сукмановской волости тов. Колмакова, члена Сукмановского волревкома тов. Елагина и коменданта 1-й Тамбовской кавбригады тов. Трифонова составила настоящий акт в следующем: сего числа нами был произведён осмотр расстрелянных граждан, при которых оказалось следующее: у гражданина Василия Степанова Калягина одно золотое кольцо и двадцать три тысячи 750 руб.; у Татьяны Константиновой Толстой восемнадцать тысяч пятьсот руб. А потому постановила: вышеозначенное кольцо и деньги передать в распоряжение уполномоченного Политкомиссии тов. Удалова. Подписи: Трифонов, Елагин, М. Колмаков. Секретарь…» (подпись неразборчива. – В. К.).

Сохранилась также и расписка, которая собственноручно была дана уполномоченным по оккупации Удаловым комиссии по составлению описи имущества в том, что «от них получено золотое кольцо и 42250 руб. денег с расстрелянных». Вот только помечена она 26 сентября.

Полное имя человека, отдававшего приказ подчинённым, было Родион Фёдорович Шлыков. Известно, что ещё в июле 1921 года он занимал должность помощника командира вышеупомянутого эскадрона и «за бой под селом Воронцово», состоявшийся 7 июля, был награждён орденом Красного Знамени (№ 9736).

На мой взгляд, обыск расстрелянных заложников с дальнейшей «конфискацией» очень сильно смахивает на мародёрство, возведённое в ранг государственной политики.
Представьте себе этих полуграмотных и похотливых «членов комиссии», выворачивающих карманы и «шарящих» в потаённых и интимных местах у расстрелянных заложников, в том числе и у графини Т. К. Толстой… Бррр…

Всё вышесказанное означает, что заложники были выставлены на всеобщее обозрение в 12 час. 20 мин., а жителей Сукмановки красноармейцы начали «собирать» на сход около церкви ещё раньше. Двухчасовое стояние и многочисленные увещевания «политпятёрки» успеха не возымели, после чего заложники были хладнокровно расстреляны. С точностью до минуты. И, по-видимому, выстрелами в затылок с расстояния в 5–7 шагов. Впрочем, если вглядеться пристальней в список заложников, то выяснится, что у большинства жителей волости и невольных «зрителей», все вместе или отдельно взятые, они не могли вызвать какого-либо глубокого сочувствия – уж слишком много ненависти накопилось у жителей Сукмановки и её окрестностей к потенциальным жертвам экзекуции. В их глазах приговорённые к смерти были кровопийцами и эксплуататорами.

Ибо по сегодняшний день немногочисленные «старожилы», появившиеся на свет в районе 1930–1935 годов и слышавшие о событиях 1920-х годов от своих родителей и дедов, родившихся во второй половине XIX – начале XX века, называют барыню, проживавшую неподалёку от станции Жердевка, не иначе как «Графчиха». За непостоянный нрав, любовь к разудалым забавам и презрительно-высокомерное отношение к простым смертным. Многие из них вполне искренне полагают, что это её фамилия. И вряд ли кто из местных жителей догадывается, что «графчих» здесь было несколько!

Кроме того, в памяти народа сохранилось название балки (низины) в сукмановских полях – «Колягинская вершина», а фамилия Шаталов вызывает крайне противоречивые ассоциации с именем известного советского космонавта, чьи далеко не самые неимущие предки в своё время проживали в Сукмановке. Чего уж тут скрывать!

Тем не менее на местном уровне сохранилась легенда о том, что вышестоящими органами якобы был отдан приказ об отмене расстрела заложников, по крайней мере относительно графини Толстой. Но гонец с пакетом по какой-то причине опоздал на несколько минут, застав бездыханное тело графини лежавшим на земле неподалёку от церкви.
И кажется, шёл дождь…

Не раскрывая до конца всех нюансов, замечу, что это был далеко не последний случай расстрела заложников в Сукмановской волости. К тому же графиня Т. К. Толстая не является единственной представительницей прекрасного пола, расставшейся с жизнью на сукмановской земле по вине карательных органов большевиков!

Но и это не всё! Сохранились воспоминания бывшего жителя села В. К. Полякова (род. в 1910), которому на момент расстрела было 11 лет и который видел всё своими глазами. Однако он ничего не говорит по поводу женщины. Думаю, по причине расстояния, на котором он находился, и возраста. Но в том, что это был тот самый расстрел, сомневаться не приходится. Лакмусовой бумажкой является упоминание о Якове Ивановиче Шаталове. Этот человек был хорошо известен в кругах Тамбовской губернской ЧК.

«Я присутствовал при двух крупных расстрелах. Один раз после разгрома банды Антипова в село приехала так называемая «политпятёрка», требовавшая от населения сдачи оружия, которое, безусловно, имелось почти в каждом доме. Оружие сдавалось плохо. «Пятёрка» решила проучить село. Созвали сход на площади с восточной стороны церкви, полукольцом к церковной ограде стояла кавалерия – сотни две-три, в три-четыре ряда. Я, как и многие ребята, между ног лошадей проникли вовнутрь этого полукольца и увидели: стоят 5 или 6 человек затылками к ограде, перед ними лицом к лицу стоят пехотинцы с заряженными винтовками. На импровизированной трибуне стоял небольшого роста человек в кожаной тужурке, весь перепоясан ремнями, в сапогах и красных галифе, громогласно требовал сдачи оружия (наше село считалось бандитским), объявив, что у приговорённых к расстрелу, якобы обнаружено несданное оружие (курсив мой. – ­В. К.). Тут же последовала команда о расстреле, предварительно повернув приговорённых лицом к ограде. Падали расстрелянные каждый по-своему, но один оказался жив (осечка), проживший потом многие годы. Одного из расстрелянных я знал хорошо. Это Яков Иванович Шаталов, хозяин дома, где потом стала почта. После расстрела оратор обратился к собравшимся: «Вы хотите этой крови?» Мужики дружно закричали: «Нет, нет!»… «Она будет, если вы немедленно не сдадите оружие!»»

Вот так! Как говорится, ни убавить, ни прибавить! Думайте что хотите, дорогие читатели, но лично я не верю, что сукмановские мужики восклицали искренне! Ни оружия, ни повстанцев никто не сдал и не выдал!!! Ведь они (мужики) были живы! А вероятность возмездия со стороны односельчан-антоновцев оставалась чрезвычайно высокой!
Как не верю я и в красивую сказку о ночном пении графини под гитару накануне смерти, а также в свидетельство некоей подруги, опознавшей Татьяну Константиновну по руке, свесившейся из телеги с расстрелянными заложниками. Ибо документального подтверждения этим слухам нет. Единственным настораживающим моментом является прозвучавшая с обеих сторон фраза о якобы несданном оружии. Даже если и так, то который из мужей, а главное, когда подарил ей злополучный браунинг? А может быть, это было банальным сведением счётов, или, как говорят сейчас, подставой?

Возможно, доля истины в этом и есть. Однако замечу, что список из 28 фамилий заложников, в котором значился Я. И. Шаталов, был составлен ещё 4 августа. Но расстреляли (5 августа 1921 года. – В. К.) совсем других людей – «рангом» пониже, несмотря на то, что его фамилией список открывался! И это более чем за полтора месяца до описываемых событий!

А вот имени графини Толстой мне не удалось обнаружить ни в одном из списков заложников!

Правдой является и то, что на местах уполномоченные вместе с командирами расквартированных воинских частей зачастую действовали по своему усмотрению, не отчитываясь перед вышестоящими органами и не сообщая им о произведённых расстрелах. По этой причине точное количество расстрелянных в губернии заложников неизвестно и поныне. В выписке из доклада Борисоглебского уездного политбюро за сентябрь 1921 года о произведённом в Сукмановке расстреле заложников сведений не содержится.

Касательно указа 1921 года, на который голословно ссылаются отдельные, не в меру ретивые «поклонники» творчества графини, никогда не работавшие в архивах, могу сказать, что, во-первых, никакие указы в то время не издавались, а во-вторых, это был приказ, далеко не единственный по счёту на эту тему, изданный уездными властями, предпринимавшими, в свою очередь, малоуспешные попытки уменьшить численность находившегося на руках у гражданского населения оружия. Борисоглебский уездный революционный комитет ещё 2 февраля 1921 года издал приказ из четырёх пунктов, предписывавший партийным и ответственным работникам, административным учреждениям «в трёхдневный срок зарегистрировать оружие», остальным гражданам уезда «сдать в семидневный срок». Особо подчёркивалось, что «все не исполнившие настоящий приказ будут беспощадно расстреливаться». Можно подумать, что население, вынужденное защищаться самостоятельно от множества угроз, бросилось его немедленно исполнять.

И в заключение ещё об одном моменте. О месте упокоения графини. Как человек, достаточно долго изучающий антоновское восстание на микроуровне, не смею утверждать, что в абсолютном большинстве случаев трупы расстрелянных заложников возвращали для погребения родственникам. Зачастую родственники расстрелянных сами «изымались» из общества и оказывались в концлагерях. Хотя случались и исключения.

По состоянию на 8 августа 1921 года в Борисоглебском концлагере содержались 524 заложника, а 16 августа их оставалось всего лишь 106. Кроме того, в концлагере находилось «бандитов – 1544, дезертиров – 181, прочих арестованных – 239». И если к этому числу присовокупить 100 дезертиров, содержавшихся при укомзёме, то общее количество заключённых составит 2170 человек.

Что же касается тела графини, то я полагаю, что по причине отсутствия родственников оно могло быть похоронено на местном (Сукмановском) кладбище в безы­мянной могиле. Подчёркиваю, что это всего лишь версия. Ибо, по свидетельству всё того же В. К. Полякова, многочисленные трупы заложников, расстрелянных во время прохождения через село конницы генерала К. К. Мамонтова (14 августа 1919 года. – В. К.), были сожжены в овраге.

Могли «победители» и просто прикопать трупы где-нибудь в чистом поле на скорую руку, не утруждая себя и не мучаясь угрызениями совести.
А закончить повествование о судьбе графини Т. К. Толстой я хочу её собственными, слегка вырванными из контекста, но оказавшимися пророческими словами: «Завеса спущена! Не надо притворяться! Окончен жизни путь, бесцельный и пустой! Нет сил надеяться, нет сил сопротивляться. Настал расплаты час с бездушною судьбой».

Василий КРАСНОВ,
кандидат исторических наук

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.