Татьяна Маликова. Душа — как хлеб

Маликова Татьяна Олеговна

Родилась в 1980 году. Поэт, член Союза писателей России. Закончила Высшие литературные курсы Литературного института имени А. М. Горького (семинар поэзии Ю. П. Кузнецова – В. В. Сорокина). Печаталась в журналах «Подъём», «Российский колокол», «Юность», «Юность плюс», «Вестник Международного сообщества писательских союзов», «В литературном кругу», в «Тамбовском альманахе», в сборниках «Золотая строка Московии», «Антология одного стихотворения», в «Литературной газете», в тамбовской периодике. С 2013 по 2015 годы возглавляла Тамбовское региональное отделение Союза писателей России.

Автор трёх поэтических сборников, либретто и песенных текстов к мюзиклам и музыкальным спектаклям: «Рукопись Мастера» по черновикам романа М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита», «Хрустальное сердце» по мотивам сказки Г. Х. Андерсена «Снежная королева», «Мэри Поппинс с Вишнёвой улицы», «Антигона. Next edition» по пьесе Ж. Ануя, «Цирк Судьбы», «Царь Соломон».

В настоящее время работает в историко-культурном музейном комплексе «Усадьба Асеевых».

Роженица-луна

Роженица-луна простыню голубую измяла –
Потаённые стоны и алые пятна зари…
Я лежала в крови и кричала, от страха кричала,
И искала губами набухшие груди земли.

Я росла не по дням, наливаясь и мёдом и ядом.
Всеми песнями трав отзывался мой сбивчивый слог.
Я училась читать по изломам черёмух и яблонь –
Как слепая, касаясь ладонью морщинистых строк.

Окрестили меня в тихой церкви, где свечи и шёпот,
Где святые смотрели – кто грозно, кто с лаской со стен.
Окунаясь в купель, я смывала гордыню и ропот,
А навстречу мне солнце вставало с распухших колен.

Сладкий Благовест, мати, – я чувствую звонкую силу!
Мне бы время замедлить – ладонью воды зачерпнуть.
Корни судеб людских прорастают в плакучие ивы…
Корни трав напою, чтобы к солнцу продолжить свой путь.

Душа – как хлеб

Душа – как хлеб: рождается в печи,
И с каждым часом – черствеет и стынет.
Искрошится, истрётся в ком земли –
Пшеном погостным перекрестят имя…

Душа – как хлеб: из печи да на стол –
Родильный, белый, кипенный, крахмальный…
А после – чёрный, скорбный, поминальный –
Под плач старух и карканье ворон.

Приходит смерть в пурпурных башмачках,
И пляшет, пляшет, хлеб ломая, крошит!
Я шорох платья ощущаю кожей,
Стук клювов, чёток, имя на губах.

Душа – как хлеб: Ломай её и рви!
Пусть будут сыты – птицы, псы, бродяги!
Животвори причастием любви –
В миру, в дому, над хлебом, на бумаге.

Красное озеро

По легенде жил в конце XVIII века в Тамбове комендант Булдаков, отличавшийся особой жестокостью. Поговаривали, что и не человек он вовсе, а волк-оборотень. И не было ему большей радости – чем мучить и истязать своих пленников. Тела убитых слуга Булдакова сбрасывал по его приказу в озеро. От крови вода озера становилась красной. Так его и прозвали…
Историю о коменданте Булдакове и Красном озере можно прочитать в книге «Легенды и предания Тамбовского края» А.В. Сохранского.

***
В Красном озере вода – солона на вкус.
Зачерпнёшь рукой – не пей – выплесни в песок.
Наклонился над водой волчьих ягод куст.
С-под него ручьи бегут – мёртвый и живой.

В Красном озере вода – вязкая, как боль.
По запястьям оплетёт – сердцу не вздохнуть.
Бьётся, мается, зовёт – голос ли прибой –
Ближе к краю подойти, в омут заглянуть…

В Красном озере на дне не увидишь дна,
Бойся ноги замочить – чуешь ли беду?
А наклонишься к воде, лучше бы не знать –
Берега зачем круты, чьи тайны берегут.

Полоснёт по камышам солнца острый серп,
Брызнет тёплая заря и окрасит плёс.
В Красном озере вода – сладкая, как смерть.
Поминальным киселём стынет сок берёз.

Тополиных свеч канон гаснет на ветру,
Ржавью спекшейся саднят раны у рябин.
Вспомни всех по именам, кто схоронен тут,
Месяц хлебом надломи – помолись по ним.

В Красном озере вода – тихая, как стон.
Плач ли шёпот по волнам рябью пробегут
Ветер сдавленно вздохнёт, да не скажет он –
Берега зачем круты, чьи тайны берегут.

Круги на воде

В хриплом голосе звёзд слышу имя – пытаюсь понять:
Не меня ли зовут? Не за мной ли – ладья на причале?
Золотой капитан обнимает в ладье – не меня.
Я стою. Я смотрю, как луна белой лодкой отчалит.

Город-кот за спиной жмурит жёлтые сонно глаза.
Я боюсь разбудить, но меня выдаёт птичий посвист.
В этом городе – дом. Потаённое не рассказать…
Он из сказок и снов – нераздельное «до», «есть» и «после».

В доме – дети и то, от чего я бежала всегда.
Уходила в рассвет, тихо скрипнув незапертой дверью.
И меня ждал вокзал, и попутчики, и поезда,
И дорога, и зов, и погоня за собственной тенью…

Я её догнала. И схватила за пыльный рукав.
И она покорилась. И мы поменялись местами.
И с тех пор – мне понятен язык солнца, ветра и трав.
И с тех пор – я боюсь встретить полдень, в котором растаю.

И когда ты пришёл, поняла, что боялась не зря.
Чтобы не передумать, нырнула – как в воду, с разбега.
И с тех пор – мне понятно, что носит под сердцем земля:
Её боль, и надежда, и слёзы весеннего снега.

В моих окнах – рассвет шторкой ситцевой бьётся в стекло
И торопит меня обещаньем успеть с пирогами.
И до следующей ночи мне в доме – легко и светло,
Пока новое имя не канет – не станет кругами.

В Рождество…
памяти Виктора Ивановича Герасина

И птицы летели,
и падал снег,
и не было смерти…
Не ты изменился,
а мы не те –
из плоти и сплетен.
Дыхание сбито
и губ не разжать:
что скажешь – всё мелко.
С бумажного венчика
смотрит Мать,
я рядом – подделка.
Душа моя лжива,
дела горьки.
Что я ей отвечу?
Ты голубя кормишь с пустой руки.
Ты – светел.
Ты – вечен.
А я у приступка
смотрю на свет –
запомнить пытаюсь:
Как птицы летели,
и падал снег –
неспешно… не тая…

Жатва

Осыпается август переспевшими зёрнами звёзд –
Разотри их в ладони. Не чуда хочу я – а хлеба.
Сколько сжато колосьев! – к утру будет полная горсть…
Я тебе испеку эту сдобную полночь в полнеба.

Я хочу, чтоб ты знал, что меня заставляет молчать –
Мой несбывшийся дом и звенящую алую жажду.
Ни губам, ни ручьям не дано эту пытку унять –
Только в полночь одну, только хлебом, и только не с каждым.

Посмотри на меня – мои руки чернее земли.
И сама я – земля, разве что не покрыта цветами.
Я их всех узнаю – все живущие – дети мои.
Голоса их зовут – и ни ночью, ни днём не смолкают.

– Прогони мою смерть!
– Успокой мою боль!
– Полюби!
– Спеленай меня!
– Выкорми!
– Плачь обо мне на погосте!..

И не сердце в груди, отбивая минуты, кровит –
Это чётки, стучат имена о молельные кости.

Я хочу, чтоб ты знал мой отчаянный страх – не успеть –
Не услышать того, кто надеждой на эхо отравлен.
Так ломай же ломоть – как ломают замок или клеть.
Ты – тот самый не каждый – мне к жатве полуночной явлен.