Пушкин Александр Сергеевич

(1799 – 1837), поэт, прозаик, драматург, публицист, критик, основоположник новой русской литературы, создатель русского литературного языка.
Родился 26 мая (6 июня н.с.) в Москве, в Немецкой слободе. Отец, Сергей Львович, принадлежал к старинному дворянскому роду; мать, Надежда Осиповна, урожденная Ганнибал, была внучкой Абрама Петровича Ганнибала – «арапа Петра Великого».
Воспитанный французскими гувернерами, из домашнего обучения вынес только прекрасное знание французского и любовь к чтению. Еще в детстве Пушкин познакомился с русской поэзией от Ломоносова до Жуковского, с комедиями Мольера и Бомарше, сочинениями Вольтера и других просветителей XVIII века. Любовь к родному языку ему привили бабушка, Мария Алексеевна Ганнибал, превосходно говорившая и писавшая по-русски (явление редкое в дворянских семьях того времени), и няня Арина Родионовна. Раннему развитию литературных склонностей Пушкина способствовали литературные вечера в доме Пушкиных, где собирались видные писатели.
В 1811 году Пушкин поступил в только что открытый Царскосельский лицей – привилегированное учебное заведение, предназначенное для подготовки по специальной программе высших государственных чиновников из детей дворянского сословия. Здесь Пушкин впервые почувствовал себя Поэтом: талант его был признан товарищами по лицею, среди которых были Дельвиг, Кюхельбекер, Пущин, наставниками лицея, а также такими корифеями русской литературы, Державиным, Жуковским, Батюшковым, Карамзиным.
После окончания лицея в июне 1817 в чине коллежского секретаря Пушкин был определен на службу в Коллегию иностранных дел, где не работал и дня, всецело отдавшись творчеству. К этому периоду относятся стихотворения «Вольность» (1817), «К Чаадаеву», «Деревня» (1819), «На Аракчеева» (1817 – 1820), которые, хоть и не публиковались, были настолько известны, что, по свидетельству И. Якушкина, «в то время не было сколько-нибудь грамотного прапорщика, который не знал их наизусть». Еще до окончания лицея, в 1817, начал писать поэму «Руслан и Людмила», которую закончил в марте 1820.
В мае он был сослан на юг России за то, что «наводнил Россию возмутительными стихами». Он едет в Екатеринослав, где знакомится с семьей Раевских, затем вместе с ними – на Кавказ, оттуда – в Крым и в сентябре – в Кишинев, где живет в доме генерала Инзова, наместника Бессарабского края. В Кишиневе Пушкин знакомится и общается с будущими декабристами, много работает. За три года ссылки написаны «Кавказский пленник» (1821), «Бахчисарайский фонтан» (1823), а также «Узник», «Песнь о вещем Олеге» (1822) – образцы романтической и гражданской лирики – и многие другие стихотворения; начат роман в стихах «Евгений Онегин».
В июле 1823 Пущкина переводят под начало графа Воронцова, и он переехал в Одессу. Сложные отношения с графом привели к тому, что он по просьбе Воронцова был удален из Одессы, уволен с государственной службы и выслан в имение матери «под надзор местного начальства». Здесь поэт вел уединенный образ жизни, однообразие которой скрашивало лишь общение с соседями – семьей Осиповых-Вульф – и няней, рассказывавшей ему сказки по вечерам. В Михайловской ссылке Пушкин сформировался как художник-реалист: продолжил писать «Евгения Онегина», начал «Бориса Годунова», написал стихи «Давыдову», «На Воронцова», «На Александра I» и другие.
17 декабря 1825 узнает о восстании декабристов и аресте многих своих друзей. Опасаясь обыска, он уничтожил автобиографические записки, которые, по его словам, «могли замешать многих и, может быть, умножить число жертв». С глубоким волнением ждал вестей из столицы, в письмах просил друзей «не отвечать и не ручаться» за него, оставляя за собой свободу действий и убеждений. Дни томительного ожидания закончились в сентябре 1826, когда Пушкин получает с фельдъегерем приказ Николая I немедленно прибыть к нему в Москву (император был коронован в Кремле).
Напуганный всеобщим неодобрением казнью и ссылкой дворян-офицеров, Николай I искал пути примирения с обществом. Возвращение поэта из ссылки могло способствовать этому. Кроме того, император надеялся привлечь Пушкина на свою сторону, сделать его придворным поэтом. Как о великой милости, он объявил Пушкину, что сам будет его цензором. Цензорство царя обернулось полицейским надзором: «Борис Годунов» был несколько лет под запретом; поэту было запрещено не только издавать, но и читать где бы то ни было свои произведения, не просмотренные царем. Тяжелые раздумья поэта отражены в стихах этого периода: «Воспоминание», «Дар напрасный, дар случайный», «Предчувствие» (1828).
В мае 1828 Пушкин безуспешно просил разрешения поехать на Кавказ или за границу. В то же самое время поэт сватается к Наталье Гончаровой, первой красавице Москвы, и, не получив определенного ответа, самовольно уезжает на Кавказ. Впечатления от этой поездки переданы в его очерках «Путешествие в Арзрум», в стихотворениях «Кавказ», «Обвал», «На холмах Грузии…». Возвратившись в Петербург, поэт получил от шефа жандармов Бенкендорфа письмо с резким выговором от императора за поездку без разрешения, раскрывшее со всей ясностью враждебное отношение Николая I к Пушкину.
В апреле 1830 Пушкин вновь сделал Наталье Гончаровой предложение, которое на этот раз было принято, и в сентябре уехал в свое имение Болдино, чтобы устроить дела и подготовиться к свадьбе. Эпидемия холеры вынудила его задержаться здесь на несколько месяцев. Этот период творчества поэта известен как «Болдинская осень». Испытывая большой творческий подъем, Пушкин писал своему другу и издателю П. Плетневу: «Уж я тебе наготовлю всячины, и прозы, и стихов» – и сдержал свое слово: в Болдине написаны такие произведения, как «Повести покойного Ивана Петровича Белкина», «Маленькие трагедии», «Домик в Коломне», «Сказка о попе и о работнике его Балде», стихотворения «Элегия», «Бесы», «Прощение» и множество других, закончен «Евгений Онегин».
18 февраля 1831 в Москве Пушкин обвенчался с Н.Гончаровой. Летом 1831 вновь поступил на государственную службу в Иностранную коллегию с правом доступа в государственный архив. Начал писать «Историю Пугачева» (1833), историческое исследование «История Петра I».
Последние годы жизни Пушкина прошли в тяжелой обстановке все обострявшихся отношений с царем и вражды к поэту со стороны влиятельных кругов придворной и чиновничьей аристократии. Чтобы не лишиться доступа в архив, Пушкин был вынужден смириться с назначением его камер-юнкером двора, оскорбительным для поэта, т.к. это придворное звание обычно «жаловалось» молодым людям. За поэтом следили, перлюстрировали его письма, все более ухудшались материальные дела семьи (у Пушкина было четверо детей – Мария, Наталья, Александр и Григорий), росли долги. Но, хотя в таких тяжелых условиях творческая работа не могла быть интенсивной, именно в последние годы написаны «Пиковая дама» (1833), «Египетские ночи», «Капитанская дочка» (1836), поэма «Медный всадник», сказки.
В конце 1835 Пушкин получил разрешение на издание своего журнала, названного им «Современник». Он надеялся, что журнал будет способствовать развитию русской словесности, и делал все для достижения этой цели – художественный уровень журнала был необычайно высок: такого собрания блистательных талантов не знала еще русская периодика (Жуковский, Баратынский, Вяземский, Д. Давыдов, Гоголь, Тютчев, Кольцов).
Зимой 1836 завистники и враги Пушкина из высшей петербургской аристократии пустили в ход подлую клевету на его жену, связывая ее имя с именем царя, а затем и с именем пользующегося расположением Николая I барона Дантеса, нагло ухаживавшего за Натальей Николаевной. Чтобы защитить свою честь, Пушкин вызвал Дантеса на дуэль, которая состоялась 27 января (8 февраля н.с.) 1837 на Черной речке. Поэт был смертельно ранен и через два дня скончался. «Солнце русской поэзии закатилось», – написал В. Жуковский.
Опасаясь демонстраций, царь приказал тайно вывезти тело Пушкина из Петербурга. Гроб сопровождали жандарм и старый друг семьи поэта, А. Тургенев.
Похоронен Пушкин на кладбище Святогорского монастыря, в пяти верстах от села Михайловское.

Интересные факты из жизни Александра Сергеевича Пушкина

В семье родителей Пушкина всего родилось восемь детей, из них только трое прожили достаточно долго, пятеро умерли в младенчестве. Кроме самого поэта, остались его сестра Ольга и брат Лев. Они были дружны между собой, особенно тесно Александр общался с сестрой, которую считал первым другом.
До семи лет Александр по характеру был тихим, скромным, молчаливым ребенком. Он не любил участвовать в шумных играх, бегать и прыгать со сверстниками, а предпочитал проводить время с бабушкой и няней.
В Царскосельский лицей Пушкина взяли благодаря протекции его дяди, Василия Львовича Пушкина, близко знакомого с министром Сперанским, основавшим лицей. Набирали тогда всего 30 отпрысков дворянского сословия для подготовки высших государственных чиновников.
После выпускных экзаменов в списках учеников по успеваемости Пушкин занял одно из предпоследних мест, показав успехи из 15 сданных предметов только в словесности русской и французской, и в фехтовании.
В еде Александр Сергеевич был непривередлив и любил простую русскую еду: домашние кашу и суп, запеченный картофель, моченые яблоки, лесные ягоды. Летом часто ходил собирать грибы.

По материалам сайта: Интересные факты со всего мира http://kartinkinaden.ru

К ДРУГУ СТИХОТВОРЦУ

Арист! и ты в толпе служителей Парнаса!
Ты хочешь оседлать упрямого Пегаса;
За лаврами спешишь опасною стезей
И с строгой критикой вступаешь смелое бой!
Арист, поверь ты мне, оставь перо, чернилы,
Забудь ручьи, леса, унылые могилы,
В холодных песенках любовью не пылай;
Чтоб не слететь с горы, скорее вниз ступай!
Довольно без тебя поэтов есть и будет;
Их напечатают – и целый свет забудет.
Быть может, и теперь, от шума удалясь
И с глупой музою навек соединясь,
Под сенью мирною Минервиной эгиды
Сокрыт другой отец второй «Тилемахиды».
Страшися участи бессмысленных певцов,
Нас убивающих громадою стихов!
Потомков поздних дань поэтам справедлива;
На Пинде лавры есть, но есть там и крапива.
Страшись бесславия!–Что, если Аполлон,
Услышав, что и ты полез на Геликон,
С презреньем покачав кудрявой головою.
Твой гений наградит – спасительной лозою?
Но что? Ты хмуришься и отвечать готов;
«Пожалуй,– скажешь мне,– не трать излишних слов
Когда на что решусь, уж я не отступаю,
И знай, мой жребий пал, я лиру избираю,
Пусть судит обо мне как хочет целый свет,
Сердись, кричи, бранись,– а я таки поэт».
Арист, не тот поэт, кто рифмы плесть умеет
И, перьями скрыпя, бумаги не жалеет.
Хорошие стихи не так легко писать,
Как Витгенштейну французов побеждать,
Меж тем как Дмитриев, Державин, Ломоносов,
Певцы бессмертные, и честь и слава россов,
Питают здравый ум и вместе учат нас,
Сколь много гибнет книг, на свет едва родясь!
Творенья громкие Рифматова, Графова
С тяжелым Бибрусом гниют у Глазунова;
Никто не вспомнит их, не станет вздор читать,
И Фебова на них проклятия печать.

Положим, что, на Пинд взобравшися счастливо,
Поэтом можешь ты назваться справедливо:
Все с удовольствием тогда тебя прочтут.
Но мнишь ли, что к тебе рекой уже текут
За то, что ты поэт, несметные богатства,
Что ты уже берешь на откуп государства,
В железных сундуках червонцы хоронишь
И, лежа на боку, покойно ешь и спишь?
Не так, любезный друг, писатели богаты;
Судьбой им не даны ни мраморны палаты,
Ни чистым золотом набиты сундуки:
Лачужка под землей, высоки чердаки
Вот пышны их дворцы, великолепны залы.
Поэтов – хвалят все, питают – лишь журналы;
Катится мимо их Фортуны колесо,
Родился наг и наг ступает в гроб Руссо;
Камоэнс с нищими постелю разделяет;
Костров на чердаке безвестно умирает,
Руками чуждыми могиле предан он:
Их жизнь – ряд горестей, гремяща слава сон.

Ты, кажется, теперь задумался немного.
«Да что же,– говоришь,– судя о всех так строго.
Перебирая всё, как новый Ювенал,
Ты о поэзии со мною толковал;
А сам, поссорившись с парнасскими сестрами,
Мне проповедовать пришел сюда стихами?
Что сделалось с тобой? В уме ли ты иль нет?»
Арист, без дальних слов, вот мой тебе ответ:
В деревне, помнится, с мирянами простыми,
Священник пожилой и с кудрями седыми,
В миру с соседями, в чести, довольстве жил
И первым мудрецом у всех издавна слыл.
Однажды, осушив бутылки и стаканы.
Со свадьбы, под вечер, он шел немного пьяный;
Попалися ему навстречу мужики.
«Послушай, батюшка,– сказали простяки,–
Настави грешных нас – ты пить ведь запрещаешь,
Быть трезвым всякому всегда повелеваешь,
И верим мы тебе; да что ж сегодня сам…»
– «Послушайте,– сказал священник мужикам,–
Как в церкви вас учу, так вы и поступайте,
Живите хорошо, а мне – не подражайте».

И мне то самое пришлося отвечать;
Я не хочу себя нимало оправдать:
Счастлив, кто, ко стихам не чувствуя охоты,
Проводит тихий век без горя, без заботы,
Своими одами журналы не тягчит
И над экспромтами недели не сидит!
Не любит он гулять по высотам Парнаса,
Не ищет чистых муз, ни пылкого Пегаса;
Его с пером в руке Рамаков не страшит;
Спокоен, весел он. Арист, он – не пиит.

Но полно рассуждать – боюсь тебе наскучить
И сатирическим пером тебя замучить.
Теперь, любезный друг, я дал тебе совет.
Оставишь ли свирель, умолкнешь или нет?..
Подумай обо всем и выбери любое:
Быть славным – хорошо, спокойным – лучше вдвое.

ПИРУЮЩИЕ СТУДЕНТЫ

Друзья! досужный час настал;
Всё тихо, всё в покое;
Скорее скатерть и бокал!
Сюда, вино златое!
Шипи, шампанское, в стекле.
Друзья, почто же с Кантом
Сенека, Тацит на столе,
Фольянт над фолиантом?
Под стол холодных мудрецов,
Мы полем овладеем;
Под стол ученых дураков!
Без них мы пить умеем.

Ужели трезвого найдем
За скатертью студента?
На всякий случай изберем
Скорее президента.
В награду пьяным – он нальет
И пунш и грог душистый,
А вам, спартанцы, поднесет
Воды в стакане чистой!
Апостол неги и прохлад,
Мой добрый Галич, vаlе!
Ты Эпикуров младший брат,
Душа твоя в бокале.
Главу венками убери,
Будь нашим президентом,
И станут самые цари
Завидовать студентам.

Дай руку, Дельвиг! что ты спишь?
Проснись, ленивец сонный!
Ты не под кафедрой сидишь,
Латынью усыпленный.

Взгляни: здесь круг твоих друзей;
Бутыль вином налита,
За здравье нашей музы пей,
Парнасский волокита.
Остряк любезный, по рукам.
Полней бокал досуга!
И вылей сотню эпиграмм
На недруга и друга.

А ты, красавец молодой,
Сиятельный повеса!
Ты будешь Вакха жрец лихои,
На прочее – завеса!
Хотя студент, хотя я пьян,
Но скромность почитаю;
Придвинь же пенистый стакан,
На брань благословляю.

Товарищ милый, друг прямой,
Тряхнем рукою руку,
Оставим в чаше круговой
Педантам сродну скуку;
Не в первый раз мы вместе пьем,
Нередко и бранимся,
Но чашу дружества нальем –
И тотчас помиримся.

А ты, который с детских лет
Одним весельем дышишь,
Забавный, право, ты поэт,
Хоть плохо басни пишешь;
С тобой тасуюсь без чинов,
Люблю тебя душою,
Наполни кружку до краев,
Рассудок! Бог с тобою!

А ты, повеса из повес,
На шалости рожденный,
Удалый хват, головорез.
Приятель задушевный,
Бутылки, рюмки разобьем
За здравие Платова,
В казачью шапку пунш нальем –
И пить давайте снова!..
Приближься, милый наш певец,
Любимый Аполлоном!
Воспой властителя сердец
Гитары тихим звоном.
Как сладостно в стесненну грудь
Томленье звуков льется!..
Но мне ли страстью воздохнуть?
Нет! пьяный лишь смеется!

Не лучше ль, Роде записной,
В честь Вакховой станицы
Теперь скрыпеть тебе струной
Расстроенной скрыпицы?
Запойте хором, господа,
Нет нужды, что нескладно;
Охрипли? – это не беда:
Для пьяных всё ведь ладно!

Но что? Я вижу всё вдвоем;
Двоится штоф с араком;
Вся комната пошла кругом;
Покрылись очи мраком…
Где вы, товарищи? где я?
Скажите, Вакха ради…
Вы дремлете, мои друзья,
Склонившись на тетради…
Писатель за свои грехи!
Ты с виду всех трезвее;
Вильгельм, прочти свои стихи,
Чтоб мне заснуть скорее.
КУПЛЕТЫ НА СЛОВА «С ПОЗВОЛЕНИЯ СКАЗАТЬ»

С позволения сказать,
Я сердит на вас ужасно,
Нет! – вы просите напрасно;
Не хочу пера марать;
Можно ль честному поэту
Ставить к каждому куплету:
«С позволения сказать»?

С позволения сказать…
Престарелые красотки,
Пересчитывая четки,
Станут взапуски кричать:
«Это что?» – Да это скверно!
Сочинитель песни верно,
С позволения сказать…

С позволения сказать,
Есть над чем и посмеяться;
Надо всем, друзья, признаться,
Глупых можно тьму сыскать
Между дам и между нами,
Даже, даже… меж царями,
С позволения сказать.

С позволения сказать,
Доктор мой кнута достоин.
Хоть он трус, хоть он не воин,
Но уж мастер воевать,
Лечит делом и словами,
Да потом и в гроб пинками,
С позволения сказать.

С позволения сказать,
Моськина, по мне, прекрасна.
Знаю, что она опасна:
Мужу хочется бодать;
Но гусары ведь невинны,
Что у мужа роги длинны,
С позволения сказать.

С позволения сказать,
Много в свете рифмодеев,
Всё ученых грамотеев,
Чтобы всякий вздор писать;
Но, в пример и страх Европы,
Многим можно б высечь…
С позволения сказать.

ПРОРОК

Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился,
И шестикрылый серафим
На перепутье мне явился;
Перстами легкими как сон
Моих зениц коснулся он:
Отверзлись вещие зеницы,
Как у испуганной орлицы.
Моих ушей коснулся он,
И их наполнил шум и звон:
И внял я неба содроганье,
И горний ангелов полет,
И гад морских подводный ход,
И дольней лозы прозябанье.
И он к устам моим приник,
И вырвал грешный мой язык,
И празднословный и лукавый,
И жало мудрыя змеи
В уста замершие мои
Вложил десницею кровавой.
И он мне грудь рассек мечом,
И сердце трепетное вынул,
И угль, пылающий огнем,
Во грудь отверстую водвинул.
Как труп в пустыне я лежал,
И бога глас ко мне воззвал:
«Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей».

КЛЕВЕТНИКАМ РОССИИ

О чем шумите вы, народные витии?
Зачем анафемой грозите вы России?
Что возмутило вас? волнения Литвы?
Оставьте: это спор славян между собою,
Домашний, старый спор, уж взвешенный судьбою.
Вопрос, которого не разрешите вы.
Уже давно между собою
Враждуют эти племена;
Не раз клонилась под грозою
То их, то наша сторона.
Кто устоит в неравном споре:
Кичливый лях иль верный росс?
Славянские ль ручьи сольются в русском море?
Оно ль иссякнет? вот вопрос.
Оставьте нас: вы не читали
Сии кровавые скрижали;
Вам непонятна, вам чужда
Сия семейная вражда;
Для вас безмолвны Кремль и Прага;
Бессмысленно прельщает вас
Борьбы отчаянной отвага –
И ненавидите вы нас…
За что ж? ответствуйте: за то ли,
Что на развалинах пылающей Москвы
Мы не признали наглой воли
Того, под кем дрожали вы?
За то ль, что в бездну повалили
Мы тяготеющий над царствами кумир
И нашей кровью искупили
Европы вольность, честь и мир?
Вы грозны на словах – попробуйте на деле!
Иль старый богатырь, покойный на постеле,
Не в силах завинтить свой измаильский штык?
Иль русского царя уже бессильно слово?
Иль нам с Европой спорить ново?
Иль русский от побед отвык?
Иль мало нас? Или от Перми до Тавриды,
От финских хладных скал до пламенной Колхиды,
От потрясенного Кремля
До стен недвижного Китая,
Стальной щетиною сверкая,
Не встанет русская земля?..
Так высылайте ж нам, витии,
Своих озлобленных сынов.
Есть место им в полях России,
Среди нечуждых им гробов.