Александр Сухачёв. Рассказы

ТРУДНО БЫТЬ МЕДВЕДЕМ

Вертолёт Ми-8 с небольшим грузом и людьми на борту ясным апрельским днём летел из «Пионерского» в посёлок Центральный Лугинецкого месторождения. Внизу, насколько хватало глаз, расстилалась необозримая болотистая тайга, уходящая за сиренево-дымчатый горизонт. При практически полном отсутствии ориентиров. Разве что трасса зимника, петляющая внизу параллельно курсу, да извилистые таёжные речки и белые проплешины многочисленных озёр, встречающиеся по пути, разнообразили однотонный земной пейзаж. Да, «кругом тайга, одна тайга и мы посередине…»

Весна вступала в законные права и в этих северных широтах. Снежный покров приобретал грязноватый оттенок, темнел, подтаивал, обнажая на припёках бурые проплешины.
Экипаж вертолёта внимательно оглядывал знакомые до мелочей таёжные ландшафты. И не из праздного любопытства. Начинался так называемый пожароопасный период, и всему лётному составу малой авиации, работающей в нефтеносных районах, было предписано особенно внимательно обозревать землю во время полётов. На предмет своевременного обнаружения лесных пожаров. И любых других аномальных явлений. И, между прочим, самим строго соблюдать в воздухе правила пожарной безопасности, то есть не курить и не бросать с высоты непогашенные окурки.

Строгий запрет на табакокурение в небесах последовал сравнительно недавно, после того как один дотошный лесник с картой в руках доказал, что лес горит летом исключительно вдоль трасс местных авиалиний. Поскольку же воздушные суда заподозрить в распространении огненных катаклизмов оказалось невозможным в силу полного отсутствия с их стороны пожароопасных выбросов, то сам собой напрашивается вывод, что виной всему окурки, легкомысленно раскидываемые экипажами и пассажирами вертолётов. Не успев погаснуть, никотиновые отбросы цивилизации, долетая до земли, с ужасающей наглядностью подтверждают истинность давнего ленинского утверждения по поводу искры, с диалектической неизбежностью перерастающей в пламя.

На основании гипотезы, выдвинутой и документально обоснованной склонным к аналитике защитником лесных ресурсов, и было наложено строжайшее табу на курение во время полётов. Страшно подумать, суровая епитимья касалась даже начальства.

Экипаж Ми-8 неукоснительно следовал последним инструкциям и, само собой, не спускал глаз с простирающихся внизу небогатых оттенками красот. Уже на подлёте к посёлку Центральный командир вертолёта заметил странный серебристый фонтан. Мощная струя, вырываясь из земных недр, поднималась выше векового кедрача.

Те же инструкции предписывали лётному составу, пролетавшему над нефтяными месторождениями, фиксировать и малейшие утечки «чёрного золота» из скважин либо нефтепроводов. Однако обнаруженный гейзер не подпадал ни под одно из многочисленных печатных описаний выбросов нефти или газа. К ярко горящим газовым факелам непонятное явление также явно не имело никакого отношения.

В салоне вертолёта между тем поднялся заметный переполох. Среди пассажиров оказался представитель горнотехнической инспекции. Он, едва узрев загадочный фонтан, сразу определил его природу.
– Выброс сеномана! – заволновался инспектор. – Надо срочно радировать на землю! Поднимать всех на ноги! Вплоть до генерального директора.

Вскоре начальник ТУРБа в Пудине, начальник НГДУ «Васюганнефть» в Стрежевом и генеральный директор объединения «Томскнефть» в Томске читали срочные радиограммы с тревожным сообщением о самопроизвольном выбросе сеномана из скважины номер такой-то в квадрате таком-то месторождения такого-то.

Аварийные рычаги объединения незамедлительно пришли в движение. К месту выброса сеномана устремились люди и техника из нефтяных подразделений, работающих в районе Лугинецкого месторождения. Джинна, вырвавшегося из-под земли, требовалось срочно законопатить обратно. Задача людей в борьбе со стихией изрядно облегчалась тем, что им пришлось иметь дело всё-таки с водой, насыщенной различными солями, а не с выбросами нефти или газа.

В данном случае упрощало укрощение скважины ещё и то обстоятельство, что оказалась цела колонна её оголовка, которая нередко срезается на время консервации. Теперь следовало лишь на фланец этой колонны прикрутить задвижку. Задача не слишком лёгкая, учитывая громадное давление рвущейся наружу воды. Но всё, в общем, было сделано как надо – задвижка прикручена, скважина закупорена специальным раствором, вместо сорванной с оголовка бетонной подушки залита новая, более надёжная.

Причину аварийной саморасконсервации старой скважины тоже установили. За два десятка лет, прошедших с момента её бурения, трубы проржавели, в них прорвался сеноман, залегающий на полуторакилометровой глубине и поэтому находящийся под огромным (порядка 150 атмосфер) давлением. Вот он и вышиб все закупорки скважины, словно пробку шампанского. Так примерно гласило официальное заключение комиссии.

Однако один мой знакомый таёжник настаивал на собственной версии развития событий на старой скважине. Причём утверждал, что являлся очевидцем злополучного происшествия.

…Медведь был голоден и зол. Свалявшаяся шерсть стояла на его загорбке дыбом. Он пёр напролом по вешней тайге, не разбирая дороги. Матёрого, но сильно отощавшего за зиму зверюгу злило абсолютно всё – и рыхлый рассыпчатый снег, ещё довольно глубокий в распадках, и быстрые пенистые ручьи, и корявые валежины, преграждавшие ему путь. Главной же причиной скверного настроения Михайлы Иваныча было то, что разбудили его совершенно не вовремя. Виновата безалаберность водителя вездехода из нефтеразведочной экспедиции. Врюхавшись по самую кабину в раскисшую колдобину прямо у берлоги, разбитной первопроходец принялся газовать, натужным рёвом дизеля распугав таёжное зверьё. Мощная машина, выбравшись на сухое место, деловито покатила дальше.

А Михайло Иваныч, разбуженный диким грохотом, несмотря на героические попытки, снова заснуть не сумел. Шумное исчадие рук человеческих к тому же прокоптило окружающую чащобу выхлопными газами. Вонючий смрад скоро проник и в берлогу, пришлось хозяину тайги ломиться наружу подобру-поздорову. Свежий лесной воздух, в свою очередь, мгновенно разбудил и зверский аппетит. Суровая зимняя диета, заключающаяся в сосании собственной лапы, спору нет, способствует сжиганию чрезвычайно вредных для организма жиров и шлаков. Важно лишь не увлекаться, не возводить борьбу с лишним весом в абсолют. Медведь и не собирался увлекаться. Голод погнал его на поиски пищи. Но жиры с углеводами в столь неподходящую пору в тайге не валяются. Ни ягод тебе, ни грибов, ни свежих побегов на деревьях.

А какую ни на есть живность промыслить – нет мочи. Осталась слабенькая надежда на муравьиные кочки. Правда, от них проку, что бурундук наплакал, да ещё потревоженные мураши пребольно кусаются.

Шатун (и хоть, коню понятно, шатун не по собственной воле, но всё-таки шатун) брёл, поводя носом поверху. Он чутко улавливал малейшие ароматы, тончайшие оттенки знакомых с детства таёжных запахов. Медведь считал себя хозяином довольно обширной территории. Регулярно обходил суверенные дебри вдоль и поперёк, бдительно следил, чтобы никто из нагловатых сородичей не преступал обозначенных им границ. В случае вероломного вторжения нарушителя ждал скорый и жёсткий отлуп, непрошеный гость с позором изгонялся за пределы удельных владений. Сила – убедительный и единственный аргумент, признаваемый лесными обитателями при разрешении спорных вопросов.

Человек шарахнулся от него с громкими воплями. Михайло Иваныч решил, что эти странные двуногие существа не доставят ему и в дальнейшем особых хлопот, посему решил особого внимания на них не обращать. Хлипковаты для конкурентов.

Ошибся шерстяной абориген. Незваных пришельцев становилось всё больше. Они принялись бесцеремонно хозяйничать в его исконной вотчине – валить лес, воздвигать непонятные сооружения. Подобная дерзость чрезвычайно не понравилась таёжному старожилу. Он вознамерился было шугануть развязных гостёчков, отвадить от своих владений. Но те взяли моду передвигаться на огромных стальных чудовищах, громкий лязг и грохот коих вкупе с клубами синего вонючего дыма напрочь отбивали охоту даже приближаться к одиозным детищам прогресса. Сравнив широкие рубчатые следы, оставляемые металлическими страшилами, со своими, Михайло Иваныч впервые в жизни почувствовал собственное бессилие и унизительный страх перед непонятными пришельцами.

Если бы он читал газеты или слушал бы радио, то наверняка узнал бы, что в его владениях обосновались нефтяники. С помощью современной техники они рьяно принялись осваивать новое месторождение, получившее название Лугинецкого, по имени одного из первооткрывателей здешней нефти – Ивана Лугинца.
Но масс-медиа до неблагоустроенной берлоги косолапого бедолаги ещё не дотянули вездесущих щупальцев, потому испытывать симпатию к вахтовикам у медведя оснований не существовало. Плюс отвратительные запахи железа, мазута и отработанных газов. Правда, среди запахов, связанных с людьми, были привлекательные и даже аппетитные. Например, кухонные. Он подолгу со смаком втягивал их носом, тем, однако, и ограничиваясь.

И вот теперь ноги сами несли его в заветном направлении. Ему оставалось лишь перей­ти небольшой быстрый ручей, и он окажется у вагончика котлопункта. Но страх, необоримый страх снова остановил его на полдороге. Потоптавшись в нерешительности, недовольно заурчал, повернул в сторону и подался в обход посёлка нефтяников.
Попадись ему здесь и сейчас человек, ужо воздалось бы хомо сапиенсу за поломанную медвежью судьбину.

Разворошив со зла несколько муравьиных кочек, слегка заморив червячка, Михайло Иваныч вышел на обширную поляну, где опять ему в нос шибанул застарелый запах мазута. На глаза ему попался серый шершавый монолит, вроде валуна. Только правильной четырёхугольной формы, сравнительно небольших размеров. Судя по запаху, непонятная штуковина явно имела отношение к двуногим захватчикам, последних он уже физически терпеть не мог. Следовательно, валун подлежал немедленной порухе и уничтожению.

Михайло Иваныч для начала небрежно толкнул каменюгу одной лапой. Каменюга не шевельнулась. Толкнул ещё раз, посильнее – эффект тот же. Только лапу, без того изрядно покусанную злыми муравьями, зашиб. Неудачи вызвали у Топтыгина сильный прилив упрямой ярости. Обхватив неподатливый валун обеими передними лапами, попытался опрокинуть его, поднатужившись изо всех сил. Попытка вновь оказалась безуспешной…

Что за чертовщина? Бывало, сгоряча вон какие лесины с корнем выворачивал, а тут с чепуховой ерундой справиться не может. Ослаб за зиму аль приболел?
Войдя в раж, наш Сизиф со злым остервенением раз за разом бросался на безответный кусок бетона. Раз за разом неудачно. Утомившись, он решил завалить злополучную каменюгу чем ни попадя, чтоб не мозолила глаза. Схватив увесистый, в несколько метров длиной, обрезок ржавой толстостенной трубы, он со всей дури грохнул им по валуну. Покуражился чудненько, на загляденье оттопырился!

А уж эффект-то и вовсе превзошёл самые смелые ожидания косолапого вандала. Послышался пронзительный свист, вслед за тем валун взмыл вверх аки пёрышко, обнажив трубу, из которой с громким рёвом вырвался мощный водяной фонтан, взметнувшийся выше леса. На обалдевшего от неожиданности Михайлу Иваныча обрушился горячий солёный дождь. Бедняга опрофанился, с перепугу пустил злого духа, затем бросился наутёк что есть мочи…

Мой знакомец случайно оказался у места происшествия. Насмерть перепуганный медведь едва не налетел на него, проскочив совсем рядом и обдав весьма непотребными запахами. Сам же рассказчик, по его словам, тоже изрядно трухнул, когда матёрый медведь чуть не сшиб его с ног. Громадный серебристый фонтан добавил зрелищу незабываемого колорита.
Медведь же, галопом одолев приличное расстояние от проклятого места, поуспокоившись, брёл по ставшему таким опасным лесу. Хотелось ему вернуться в беззаботное детство, хотелось снова прижаться к тёплому материнскому брюху, хотелось забыть, словно страшный сон, пережитый ужас. Хотелось плакать…


ЭКСТРИМ

Димка Старобахин вёл машину по извилистому таёжному зимнику на предельной скорости, поминутно рискуя опрокинуться на очередном вираже или врезаться в ближайшую лесину. Он спешил засветло выбраться из тайги с её коварными сюрпризами. Главное, чтоб не было встречных. На этом глухом сорокакилометровом перегоне между Батурино и Кайлушкой разъездов раз-два и обчёлся. Бульдозеристы, по обыкновению, поленились наделать их сколь положено. Не дай бог, встречная – канители не оберёшься. Придётся кому-то «прыгать» в целик, а другому после разъезда вытягивать его на дорогу. У Димкиного же «зилка» фаркоп и без того слабый, держится на честном слове. Не ровён час, оборвётся, тогда придётся щедро отхлебнуть «вина одинокого горя».

От экстремальной езды спина стала мокрой. Правда, и не клонит в сон, что иногда с Димкой случается. Особенно на ровной дороге и без попутчика. В кабине тепло, укачивает, глаза сами и закрываются. Опытные шофера для бодрости пьют чифирь – чересчур крепко заваренный чай. Но сие средство вредно сказывается на сердце. А Димка бережно относился к своему здоровью.

Лёгкий морозец подстеклил гладко укатанную колею, но наш любитель острых ощущений приноровился к ней, ехал, что называется, умеючи, бесстрашно закручивая замысловатые и рискованные выверты. Движок тянул во все свои сто шестьдесят лошадей. Отсутствие подозрительных стуков и «сверчков» указывало на тщательный и любовный уход за норовистым табуном. Сзади, в кузове, мерно побрякивала берёзовая лыжболванка – груз к толчкам нечувствительный и в меру увесистый. Вроде всё по уму. Только слегка скучновато одному. Сейчас бы попутчика, да поразговорчивей. Ещё лучше – попутчицу. Помоложе и посимпатичней. К сожалению, мечты о незатейливом человеческом общении – из разряда несбыточных. На десятки километров вокруг – одна сплошная дремучая тайга при полном отсутствии жилья.

Но вот впереди что-то замаячило. Похоже, человеческая фигура. Странно. Хотя… Вполне может азартного охотника занести в глухомань надежда на знатный трофей, или егерь обходит поднадзорные угодья. Чего доброго, сам Михайло Иванович припожаловал. От косолапых шатунов, любому коренному обитателю этих мест известно с детства, лучше держаться подальше…

Однако по дороге шёл всё же человек, довольно крупного телосложения, по сезону тепло одетый. На нём был добротный бараний полушубок, собачья шапка и толстые стёганые штаны, заправленные в серые подшитые валенки. За плечами пилигрима висел тощий рюкзачок.

Димка сбросил газ и начал притормаживать. Но машину на обледенелой трассе вот так запросто не остановишь. А мужик, заслышав сзади автомобильный двигатель, обернулся и остановился, словно врос в землю. Живая иллюстрация бессмертному подвигу панфиловцев. Ведь Димке отворачивать некуда. Разве что за обочину, в снег, врюхаться по самое не хочу и сидеть, ожидая очередного пришествия Христа на грешную землю.

– Тебе что, жить надоело?! – отчаянно заорал Димка, высовываясь из кабины.
Незнакомца вопли водителя не впечатлили. Он продолжал стоять истуканом, с отрешённым выражением тёмного бородатого лица, будто не замечая напирающей на него машины. И лишь когда казалось, что сейчас глухой удар возвестит о конце незадачливого камикадзе, он с неожиданным для его неповоротливой с виду фигуры проворством отскочил в снег, а в следующее мгновение уже забирался в кабину. Если учесть, что ЗИЛ продолжал юзить на тормозах по скользкой дороге, номер просто цирковой. Устроившись поудобнее на сиденье, исполнитель трюков из репертуара автомобильных вольтижировщиков по-хозяйски распорядился:
– Давай, газуй.
Голос был неприятно хриплым. Лицо мужчины, грубое, словно топором вырубленное, тоже не внушало симпатии. Пегая, до самых глаз, растительность приятности облику явно не добавляла. Но главное – глаза. Один светлый, зеленоватый, другой – ярко-коричневый. Признайтесь, чрезвычайно редко встречающееся сочетание. При этом взгляд их одинаково источал мрачную тяжесть.

Димке показалось знакомым лицо неожиданного попутчика. Угрюмое лицо с разноцветными глазами определённо кого-то ему напоминало. И в то же время он мог бы с уверенностью сказать, что видит хрипатого субъекта впервые. Впрочем, кто его знает… Может, где и встречал. Мимоходом. На улице, например. Случайно и запечатлелась в уголках памяти малосимпатичная физиономия.
– Рисковый ты мужик, дядя, – едко заметил Димка, включая скорость. – А если бы у меня тормоза отказали? Тебя в морг, меня в тюрьму?
– Хорош базлать! – холодно оборвал его разноглазый. – А тормоза, вьюноша, вообще придумал трус.
– Образованного, оно издалека видно, – не унимался Димка. – В наших краях, вестимо, проездом из города Парижу? – Про Париж было ввёрнуто в связи с недавно прошедшим фильмом о великом комбинаторе.
– Лишние знания умножают старость, – последовал философский отлуп.
– Тогда куда бредёшь, отец? Или подобные вопросы тоже укорачивают жизнь?
– В направлении Кудыкиной горы… – После небольшой паузы последовало: – Сынок.
– Да, не повезло мне с попутчиком, – с деланой грустью констатировал шофёр. – Другие сядут, расскажут анекдот, за жизнь поговорят – глядишь, и доехали. А с тобой… Ну не мой, похоже, день сегодня. Точно не мой.
Однако разноглазый так посмотрел на Димку, что у того отпала охота продолжать разговор.
«Интересно, откуда он здесь взялся? – озаботился водитель, задетый за живое вызывающим поведением странного пассажира. – И вообще, что это за гусь?»
В самом деле, поблизости жилья нет. Нет и ни одной развилки дорог. Допустим, он охотник. Но нет ни лыж, ни собаки, ни ружья, наконец. Рыбак? Но полное отсутствие рыбацких снастей свидетельствовало об ошибочности и этого предположения. К тому же и рыбачить-то в сих забытых богом местах негде – до ближайшего водоёма около пятидесяти километров.
Не рыбак, не охотник. Тогда кто? И какая нелёгкая занесла его на глухое перепутье?

«Да ну его к едрене фене, пупка разноцветного! – в конце концов решил Димка. – Не хочет разговаривать, и чёрт с ним. Переживём, не сорок первый!»
И шофёр всё внимание сосредоточил на дороге. Она, словно живая, бежала навстречу, виляя меж вековыми соснами и елями, увешанными тяжёлыми снеговыми веригами. Вот тайга начала понемногу расступаться по сторонам, дорога пошла прямее и шире. Вскоре впереди, в зыбкой ночной темноте, замигали далёкие огоньки желанного человеческого жилья. Посёлок Первопашенский показался. Он же, впрочем, и Большая Юкса, а ещё и Кайлушка. Первое из наименований таёжному посёлку присвоил райисполком, второе – леспромхоз, имеющий здесь лесоучасток, а третье – народное просторечие. Последнее, как водится, оказалось самым живучим и распространённым.

Приободрённый заветными огоньками, Димка поприбавил скорости. Таёжная дорога изрядно утомила его, организм настоятельно требовал «дозаправки». В Кайлушке столовая ещё работала, да и особый интерес имелся у нашего лихого водилы в этом заведении общепита. Звали «особый интерес» Надей. Светловолосая, привлекательная, фигуристая, с широко распахнутыми голубыми глазами буфетчица ему тоже вроде симпатизировала. Вполне возможно, что она кокетничала с ним просто в силу общительности характера и весёлого нрава, однако именно надежды юношей питают.

Да и, собственно говоря, чем, к примеру, Димка нехорош? В армейской шеренге стоял на правом фланге. Как и положено нормальному сибиряку, в остальных военных дисциплинах являл образцы, с назидательностью использовавшиеся отцами-командирами в качестве обучающих пособий для изнеженных и слабых здоровьем хлипаков, составляющих красу и гордость отечественных мегаполисов. Удар справа если и уступает по силе знаменитому хуку Али, то (спорно, но молодость склонна преувеличивать) совсем немного. Их диспетчер Татьяна, та вообще (вот он, момент истины) говорит, что он внешностью шибает на киноактёра Тихонова. А кто у нас Тихонов? Ни много ни мало секс-символ эпохи (к сожалению, уходящей).

Аутотренинг закончен, пора, пора перекусить и пообщаться с властительницей сладких грёз. Взглянуть в глаза жизнерадостной хохлушки и огорошить давно заготовленной фразой: «Гуд ивнинг, май лав!»
Кайлушка открылась сразу, едва машина выехала из-за последнего таёжного поворота. Тут же замелькали полузаваленные сугробами стандартные двухквартирные домики окраинной улицы, освещённой редкими неяркими фонарями.
Димка начал сбавлять скорость.
– Здесь будем ужинать, – вспомнив про мрачноватого пассажира, сообщил он.
– Не надо суетиться, малыш, – вкрадчиво осадил водителя угрюмый пилигрим. – Ехай дальше! – А вот это прозвучало уже безапелляционным приказом.
– Не понял… – изумлённо протянул в мыслях элегантно расположившийся у буфетной стойки ловелас. – Между прочим, ты не в такси, – стал расставлять точки над «i» Димка. – Поэтому, батёк, прошу в дальнейшем вести себя соответственно. Ежели особо торопишься, попробуй дальше бегом. Есть люди, я слыхал, выдающихся успехов добиваются в этом виде спорта, лошадей обгоняют…
В следующее мгновение правый локоть нравоучителя сдавило, будто железными тисками, перед носом зловеще замерцало остриё охотничьего ножа.
– Паренёк, а вот борзеть не надо! Говорят тебе ехай, значит, ехай.
– Мужик, ты чего, с головой не дружишь? – попробовал артачиться Димка. – Крыша уехала?
– Шустрить, брателло, в морге будешь! Щас вякать погоди.
Локоть сжало ещё сильнее, нож коснулся горла. Димка растерялся, просто оторопел от неожиданности. Слишком резким оказался переход от фривольных фантазий к фантасмагорической действительности. Пока мозг оценивал ситуацию, правая нога, повинуясь инстинкту выживания, нажала на педаль акселератора. Стоило машине набрать скорость, как нож отодвинулся в сторонку, локоть освободился от стальных тисков. Происшедшее заняло не больше минуты. Опомнившись, Димка заметил, что столовая, а с ней и прекрасная буфетчица остались далеко позади, машина выскакивала из посёлка. Навстречу ей снова чёрной стеной надвигалась тайга.

«Называется, легла карта, поди, хвалёные охотники за адреналином со всего мира мечтают о такой прухе, – накручивал себя невольный экстремал. – Неужели слабак я? Нож показали, я и в штаны готов наложить? Ну, погоди, крыса, посмотрим ещё, у кого круче козыри. Только бы дотянуться до баллонника. Тут он, где-то под ногами перекатывается…»
Однако и разноглазый дремать не собирался, словно прочитав мысли шофёра, пресёк рисковые поползновения:
– Братан, сиди смирно! – с уже привычной бесцеремонностью предупредил он. – Дёрнешься – потроха на перо намотаю. Усёк?
Сказано яснее ясного. Словно пригласительный билет в рай выписали. Похоже, парень-то псих ненормальный. Или сильно головой ударился в далёком детстве? Опять же закавыка: далеко не каждому, даже гениальному сумасшедшему, в башку придёт зарезать человека за желание поужинать. Димка ломал голову, пытаясь найти объяснение, казалось бы, беспричинной агрессивности пассажира. Стоп, а словечки-то явно уркаганские. Косит или…

Наконец-то он вспомнил. Точно! Бандитскую харю своего нынешнего «братана» он видел на стенде у горотдела милиции. Под портретом работы неизвестного милицейского фотографа стандартно описывалось, что разыскиваемый преступник является особо опасным рецидивистом. Возможно, вооружён…

Жить становится всё интереснее и веселее! Дорого бы дал Димка, чтобы оказаться подальше от подобной веселухи. Видать, бандюган отсиживался где-то в таёжной избушке до поры до времени, а нечего стало жрать, так и выполз на свет божий из своего логова. Известно, чтобы жить, надо есть, а чтобы есть, надо работать. Похоже, труженик пера и кистеня и направляется на работу, заниматься древним варначьим промыслом. Мужик, видать, резкий, успеет делов поднатворить, пока спеленают.

Надо останавливать. Тем более дело становилось личным. Обращаться с шофёром, представляющим простое, но чрезвычайно уважающее себя племя автомобилистов, будто с шестёркой, – явный перебор, гражданин урка. Переть на рожон, конечно, не стоит. Расклад пока не тот. Охотничий нож, да ещё в умелых руках, аргумент серьёзный. Следует включить мозги, действовать наверняка и с умом.

Тайга кончилась. Дорога вырвалась на просторы чулымского поймища. Кругом белела снежная равнина с рассыпанными по ней стогами и мелкими кустарниками. Лишь по гривам, словно дозорные богатыри, высились могучие сосны в окружении стылых берёзок. Окружающий ландшафт обливал дряблый свет ущербной луны, выглядывающей из-за плотных туч.

Дорога – хоть на боку катись. Обычно этот участок зимой богат на неприятные сюрпризы. Стоило чуть забуранить или потянуть даже слабой позёмке, и пиши пропало – не проехать. Немало снегу шофёрской братией здесь перелопачено, частенько заковыристые матюги сотрясали окружающую благодать, солёный пот проливался тоннами. Но, видимо, недавно дорожный мастер Асиновского ДЭУ Василий Иванович Конев со своими механизаторами здесь поорудовал. А он мужик с соображением, заставляет бульдозеристов не только дорогу чистить, но и с наветренной стороны снежную целину пропахать. Канаву сделать. Поэтому во время бурана её в первую очередь снегом забрасывает, дорога же остаётся проезжей.
Сейчас же, наоборот, снежные заносы на дороге оказались бы ох как кстати. Упёрлись бы в сугроб, и волей-неволей пришлось бы останавливаться и браться за лопату.
А уж лопата-то в умелых руках – аргумент тоже далеко не слабый. Бывает, бывает, и хорошая дорога для шофёра оборачивается чёрным невезением.

ЗИЛ пошёл на подъём. Вскоре впереди замаячили фонари Крутогорки. Шальную мыслишку остановить машину, кликнуть на помощь людей и скрутить рецидивиста пришлось отбросить. Люди-то люди, да что толку? В старых советских фильмах, воспитывающих коллективизм, стоило положительному или вставшему твёрдо на путь исправления отрицательному персонажу оказаться в беде, как окружающие моментально вырастали рядом, подставляя натруженные плечи. Жизнь, к сожалению, немного отличается что от тех фильмов, что от оптимистических американских боевиков с их всепобеждающими суперменами. Степенные деревенские обитатели, управившись со скотиной, теперь сидят перед телевизорами либо ложатся спать. И даже услышав на улице крик или шум, не вот так сразу выскочат. Да и выскочат ли? Кому охота встревать в чужие дела? Тем более в ночное время. Значит, рановато действовать, нужно искать другие шансы.

Крутогорку трасса пересекает поперёк и затем, скатившись с отрога в болотистую низину, снова ныряет в тайгу. И опять они один на один: машина с дорогой, Димка с разноглазым.
Машина между тем продолжала пожирать километры. Остались позади Минаевка, Большой кордон, Новониколаевка, Митрофановка… Рукой подать оставалось до Асино. Не доезжая Челбаковского лога, они нагнали гружёный лесовоз. Прежде чем обогнать тяжело пышущий дизельными выхлопами МАЗ, Димка некоторое время шёл следом, прижимаясь практически вплотную к корявым пикам хлыстов. Стоит лишь резко газануть, и его ЗИЛ врежется в косо обрубленные острые вершины. Передок – вдребезги, вентилятор – на радиатор, им с приблатнённым пассажиром – геройская смерть. Немного поразмыслив, Димка пришёл к выводу, что трагическая кончина в обществе отморозка не самый привлекательный способ ухода из жизни. К тому же неизвестно, что станет с водителем лесовоза. Если даже МАЗ удержится на трассе, попробуй-ка постфактум объясни наличие двух изуродованных трупов, получившихся явно не по вине крупозного воспаления лёгких или неизвестной доселе формы ящура.

Шофёрская солидарность вкупе с желанием жить, абсолютно нормальным для любого живого организма, тем паче молодого, дышащего здоровьем и воспринимающего саму мысль о неизбежности смерти как кощунственную, победили. Вздохнув, заложник пока чрезвычайно пакостно складывающихся обстоятельств поддал газу и пошёл на обгон. Именно во время манёвра, совершенно неожиданно, пришло решение мучившей его проблемы. Сразу полегчало на душе. Хотя план, безусловно, достойный громоподобных оваций мирового сообщества экстремалов, лично ему не сулил ничего хорошего…

Челбаковский лог он проскочил одним махом. На четвёртой. В том же темпе погазовал дальше. Димка прямо упивался скоростью. На поворотах машину заносило, и порой опасно. Он чувствовал, что колёса то с одной стороны, то с другой временами зависают над дорогой, но скорости не снижал, успевая вовремя крутануть баранку в нужную сторону. И машина послушно обретала теряемую устойчивость.

– Э, братка, куда ты гонишь? – не выдержал разноглазый.
– Как куда? – удивился Димка. – В Асино поспешаю. По домочадцам соскучился. Да и ты, мой друг, честно говоря, уже надоел. Из-за тебя натощак ехать приходится.
– Дело твоё. Только мне, один хер, скоро лоб зелёнкой разукрасят, а тебе-то вроде рановато боты застёгивать.
– Не дрейфь, мужик! Суждено быть повешенным – ни за что не утонешь. Проверено.
– Как знаешь, – снова вернулся к философскому восприятию жизни пассажир.
Димка прекрасно понимал, что пока он за рулём, именно он хозяин положения. Видимо, понимал это и его угрюмый спутник, оставивший на время попытки взять ситуацию под контроль. Однако помнил Димка быстроту и ловкость действий своего визави, потому и не обольщался показной апатией опасного соседа. Ухо нужно держать востро, особенно в преддверии Асино, где есть железная дорога, стало быть, отпадёт и необходимость в автомашине. Весёленькая же перспектива убедиться на собственной шкуре в действенности старинного бандитского рецепта по заметанию следов – «мешок на голову, вилы в бок – и в колодец» – нисколько не прельщала. Значит, скорость и ещё раз скорость.

Показалось Асино. Ярко засветили в ночи наружные фонари и глазастые окна бензозаправочной станции. Доведётся ли когда-нибудь здесь ещё заправляться?
– Земеля, в Асино тебе куда? – с деланым безразличием поинтересовался предупредительный водитель.
Ответа не последовало.
– Ты что, оглох?! Али уснул?! – По громкости вопрос уже мог посоперничать с рёвом носорога в африканской саванне.
– Не ори, не дома… – прохрипел разноглазый, оставив вопрос без ответа.
Чувствуя, что развязка приближается, и стремясь не прозевать нужного момента, Димка решил зайти с другого конца:
– Знаешь, мне лично без разницы, куда тебе надо. Я сейчас буду сворачивать в родное АТП. Здесь напрямик – рукой подать. Но до Крайней, по знакомству, мог бы подбросить.
– Братка, не понтуйся, забудь про АТП, – среагировал навязчивый пассажир. – Меня доставишь на место и хиляй куда знаешь. Ясен перец?
– Ясен-то ясен. Только где эта улица, где этот дом? – пропел почти Утёсов.
– На «Нефтебазе».
Ну вот, пункт назначения известен. «Нефтебаза» располагалась на другой окраине города, естественно, у самой железной дороги. Рядом первая остановка пригородных поездов – «Бараки». Понятно стало, куда целит его разыскиваемый милицией пассажир. Сядет ночью в поезд на глухой остановке, где милиция не водится по определению, и покатит прямым ходом до бойкой станции Тайга. Там купит билет на любой проходящий поезд – и ищи ветра в поле. Страна большая, и затеряться в ней – два пальца об асфальт.

С суровой неотвратимостью накатывал решающий момент обыденного поначалу рейса. Наступала пора действовать. Местом для исполнения задуманного Димка определил железнодорожный переезд. И вдруг ему нестерпимо захотелось жить, что называется, накатило. Вспомнил, что ещё и не жил вовсе. Только и успел окончить десятилетку да отслужить в армии, где и получил злосчастную шофёрскую профессию. Небось, работай он, скажем, токарем или слесарем, не было бы и теперешней встречи с разноцветным бандюгой. Вспомнил и про мать. Досталось ей, вырастила его без отца. В последнее время частенько намекала, что давно ей пора внучат уму-разуму учить. А Димка с женитьбой не спешил. Хорошее дело, дескать, браком не назовут. Наконец зацепила Надюха с Кайлушки, дак нет, на пути в тихую семейную гавань обязательно нарисуется бородатая ворюганская рожа.

А может, плюнуть на гражданина рецидивиста? Подбросить его до «Нефтебазы» или там до «Бараков», пусть катится на все четыре стороны. Кто сказал, что шофера должны задерживать опасных преступников, отымать хлеб у нашей доблестной милиции? Опасная и трудная служба, с детства из песен всем известно, у скромных тружеников и незаметных героев Министерства внутренних дел. Водитель, согласно тому же песенному жанру, должен крепко держаться за баранку и наблюдать серую ленту дороги. При этом ни о каких здоровенных уркаганах с охотничьими ножами под боком речи вообще не ведётся.

Однако Димке пришлось со вздохом признать неубедительность приводимых доводов. По большому счёту, дело даже не в самоуважении, задетом самолюбии, достоинстве. Да и не в моральной ответственности за чудеса, кои, безусловно, натворит, оставаясь на свободе, сей бородатый субъект. Вернее, не только в этом. Если уж пацан просчитал намерения матёрого бандюгана, то у опытных уголовников, тем более находящихся в розыске, на подсознательном уровне выработано чутьё на опасность.

К сожалению, Димка представлял прямую угрозу свободе и жизни разноглазого. Так что мирно расстаться, помахав ручкой друг дружке на прощанье, не получится. Достойные представители криминальных кругов в подобных случаях предпочитают расставаться навечно и с гарантией в виде контрольных выстрелов, при отсутствии огнестрельного оружия без затей перережут горло. Ладно, покажем авторитету настоящий экстрим. Замерим толщину прямой кишки землячку.
– До «Нефтебазы» бензину может не хватить, – озабоченно почесал затылок Димка, – указатель уровня врёт безбожно.
– Вези докель хватит, – легко согласился пассажир. – Там, на месте, и сочтёмся.
– Косарь для расчёта приготовил? – кивнул Димка на нож, остриё которого по-прежнему поблёскивало у его живота.
– Не блатуй, парняга, живи мужиком. Всё будет пучком, – осклабился, отодвигая нож, весьма довольный собой разноглазый. И желая окончательно успокоить шофёра, добавил: – Век воли не видать, бродяга, доставишь – и свободен, как сопля в полёте…

Город спал. Дома глядели на улицу чёрными глазницами окон. Редкие уличные фонари кидали на дорогу неяркий рассеянный свет. Машина неслась по городской улице с той же бесшабашной скоростью, что и раньше, благо по-прежнему ни единой живой души видно не было.

Автобусная остановка «Дружба». Против памятника Победы – поворот на улицу Николая Довгалюка, бывшую Трактовую, переименованную так в честь сотрудника милиции, погибшего при задержании вооружённого преступника. Поворот Димка прошёл с ювелирной точностью. Близилась кульминация, участники автородео вышли на финишную прямую. Финиш – железнодорожный переезд, правда, знал о близости финала лишь один участник заезда. На переезде стрелочники дежурят круглосуточно, у них имеется надёжная телефонная связь с дежурным по станции. А одним из условий блистательного апофеоза шоу на колёсах являлось наличие зрителей, можно зрителя, но обязательно с телефоном, позволяющим быстренько связаться с известным и по-настоящему профессиональным ценителем подобного рода зрелищ – абонентом «02».

Впереди показались красные мигающие огни переезда, с быстротой наплывающие навстречу. Двигатель привычно басил на максимальных оборотах. «Пора», – определил Димка, прикинув на глазок расстояние. Близко от переезда, но без ущерба для него – второе условие успешности плана.

Димка вильнул рулём вправо, затем резко вывернул налево. Одновременно нажал на тормоза. Тормоза не подвели. Перед глазами враз замельтешило. Машина опрокинулась. Глухой удар, треск, звон и металлический скрежет слились воедино. Дополнил какофонию испуганный хрип разноглазого бугая:
– Твою мать! Удавлю, па-а-адла-а!!!
Позлорадничать Димка не успел. Яркая вспышка полыхнула перед глазами, наступила чёрная ночь. Он не слышал, как к месту аварии примчались вызванные перепуганной стрелочницей милицейский УАЗ и РАФ скорой помощи, как извлекали его и пассажира из безнадёжно изуродованной кабины, как оказывали первую помощь.

Очнулся он уже на больничной койке, изрядно перемотанный бинтами. Тело саднило и жгло. Голова гудела и будто разламывалась на части. Перед глазами плавали огненные круги.
– Смотри-ка, вроде пришёл в себя! – обрадовалась немолодая женщина с добрым лицом, склонившаяся над ним. И с лёгкой укоризной покачала головой: – Строжится, строжится над вами ГАИ, чтоб вы не лихачили, а вам всё неймётся…
Димкина душа радостно затрепыхала: «Жив! Получилось, значит».
– А как мой пассажир? – забеспокоился он, вспомнив про бандюка.
– Живой, хоть тоже весь израненный, – успокоила медсестра.
– Где он?
– Его почему-то сразу отсюда в Томск увезли. Видать, шишка большая. Да ты не переживай, мы тебя здесь быстрее на ноги поставим, – истолковав его беспокойство по-своему, посочувствовала она. – Главное, что оба живые, так что, поди, и без суда обойдётся.
А машина, знаешь, железо, оно и есть железо…
– Ладно, переживём. Пережить можно всё, кроме своей смерти, – раздвинул пересохшие губы в улыбке пациент. – Ещё говорят, клопа танком не раздавишь, «зилком», оказывается, можно. Экстрим, называется…
Сердобольная медсестра, решив, что аварийщик бредит, заботливо поправила одеяло и вышла из палаты.

Александр СУХАЧЁВ,
город Рубцовск, Алтайский край

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.