Карельские рассказы

Галина Наумович

Родилась в Карелии 16 августа 1946 года. После окончания строительного техникума трудилась на стройке. В 1990 году приехала в Знаменку. Семнадцать лет работала в детско-юношеской спортивной школе. По завершении трудовой деятельности всерьёз занялась разведением цветов и вышивкой. Создаёт удивительные по красоте картины, вышитые цветными нитями и бисером. С 2008 года пишет стихи, а прошедшей зимой попробовала себя в роли автора рассказов. Сегодняшняя публикация – дебют Галины Наумович как прозаика.

Мои литературные познания скудны. Читать в детстве приходилось по ночам ввиду занятости днём по хозяйству. В ночной тишине события и предметы реального мира переплетались с фантазиями. Так рождались мои первые строчки.
Показать своё нехитрое творчество мне было некому, как не у кого было и спросить совета. Также мешала врождённая застенчивость. Так втихомолку и упражнялась в кропании стихов и рассказов. Позже все мои тетрадки были безвозвратно утеряны во время переездов. Но с течением времени детские воспоминания не покидали меня, и желание излить их простым словом на бумаге не проходило.
Рождением на свет цикла «Карельских рассказов» я обязана своим близким, которые приняли моё творчество с пониманием и интересом. Особенно я благодарна моей внучке Юлии Юрченко, которая не только поддержала меня морально, но и помогла в литературном оформлении текстов.

ОСТРОВИТЯНЕ

В северной глуши, среди тайги – огромные пространства светловодных карельских озёр, обильных рыбою; лесов, богатых зверем. Острова драгоценными изумрудами украшают озёра. Девственные леса подходят к самой воде. Одно из чистейших и самых целебных озёр Карелии – Водлозеро. Местные жители, живущие окрест, никогда не знали кожных, костных или суставных болезней, не носили очков.
Особенно красив остров с Ильинским погостом, на котором в 1798 году топором, без единого гвоздя, зодчие возвели деревянную церковь в честь Ильи Пророка. В праздники и выходные с утренней зарёй над озером гудел разбуженный от дремоты колокол. Волнами неслись удары в поднебесье, замирал звон у материка.
Божий промысел занёс человека и в эти суровые края. На островах, со временем обросших домишками, образовались селения. Население, разбросанное по ним, исчислялось десятками, даже сотнями. Островитяне привыкли к особенностям здешнего климата – зимой не бывает дня, летом – ночи. Народ, не ведавший войн, степенный на вид и смышлёный от природы, занимался мирным трудом.
Работы тут всегда было много, но труд никогда не пугал этих людей. Жили со светлыми помыслами и чистой душой. Сеяли и растили на скудной земле хлеб. Но основные занятия – промысел (охота и рыбная ловля) и собирательство грибов и ягод. Рыбу ловили на утлых судёнышках. Когда попадали в полосу непогоды, держались вблизи островов.
С древнейших времён рыба для жителей островов была основным продуктом питания. В Карелии добывали окуня, судака, щуку, плотву, язя, леща, налима, ряпушку и сига, которых поставляли к царскому двору. Обозами везли рыбу в Санкт-Петербург.
Употребляли рыбу в разных видах – свежую, солёную, вяленую, сушёную. Все части рыбы – молоки, икра, печень, рыбий жир – шли в дело, ничего не пропадало. В голодные годы мололи рыбную муку. Солили рыбу в бочках, укладывая её рядами спинками вниз, обильно засыпали крупной солью и, когда рыба пускала сок (тузлук), сверху клали груз, закрывали и ставили в прохладное место – чулан или сени. Зимой солёную рыбу отваривали, предварительно вымочив, пекли рыбники. И дух при этом стоял специфический, в готовом виде запаха не было. Ели с картошкой, калитками (открытые пироги), расстегаями.
Также на зиму сушили рыбу («сущик», местн.) – на поду в тёплой русской печи, снеток (корюшку) – на железных листах, предварительно выгребали угли и золу. Крупную прорезали по спине, вынимали внутренности, голову оставляли. Затем тщательно мыли и давали воде стечь. Сущик хранили на печи или лежанке в холщовых мешках или плетёных корзинах.
Ещё впрок заготавливали грибы и ягоды. Белые грибы сушили, волнушки и грузди солили. Хранили в прохладном месте в чанах. Бруснику и морошку заливали сиропом, клюкву ссыпали в кадушки и выносили на мороз. Чернику и малину сушили на противнях в печи.
В праздники и выходные дни хозяйки стряпали, они были искусными кулинарами. Сказывались привычки и вкусы, уходящие в глубокую древность, делали расстегаи, сканцы, рыбники, пироги и калитки с разной начинкой, колобы, «свательные», или сладкие, пироги, которые пекли, чтобы привечать зятя. Была даже пословица: «Когда зять в доме, стены в масле». Пищу либо тушили, либо варили, либо пекли, но никогда не жарили. Мясо было редким гостем на столе большей части жителей островов.
Для печей и бань заготавливали дрова и веники. Берёзы для веников выбирали с «гладышным» (лечебным) листом – с одной стороны лист гладкий, а с другой – пушистый (берёза повислая).
Добраться с острова на остров или материк сухим путём можно только зимой. Обозами прокладывали путь по льду и снегу, дороги метили вехами.
Главная черта островитян – любовь к чистоте, у каждой семьи была собственная баня. В субботний день их топили по-чёрному. Банные печи – каменки – по-местному назывались «камельницы». Их сооружали, укладывая вокруг котла камни, которые проверяли на прочность огнём и водой. Разводили большой костёр и бросали камни в самый жар, затем поливали водой. Не лопнувшие использовали, и они исправно служили потом долгие годы. Топили бани берёзовыми дровами. Они хорошо прогревали, держали тепло, не давали угара.


Общие редкие радости и совместный труд сплачивали людей. Они помогали друг другу Христа ради, никто никогда ни с кого не спрашивал никакой оплаты. Дома были всегда открыты для всех, замков на дверях отродясь не было. Если хозяев не было дома, у двери стоял «батожок» (небольшая палочка). Воровства в наших краях не знали испокон веков. Друг к другу относились доброжелательно, младшие почитали старших. Учителя и врачи были для остальных полубогами. Я ещё застала те добрые благословенные времена.
После всех жизненных передряг, через которые пришлось пройти моим дорогим землякам, не все из них выдержали тяготы нелёгкой жизни на островах, смогли обрести себя. Многих отвезли на погост, другие покинули родные места в поисках лучшей доли, и нас разметало по свету.
Опустели рыбачьи острова. Осиротели вросшие в землю дома. Остовы лодок, некогда бороздивших седые волны озера, превратились теперь в пристанище чаек. Доволакивают свой век бани, служившие чистилищем душ и тел человеческих. Вид всего этого вызывает невыразимое чувство тоски и печали.
Со временем лес дремучий оденет острова, болота, поросшие вереском, покроются муравой. Как будто и не ступала тут нога человека. Дела рук человеческих пожрут времена времён. Уже другие люди будут удивляться: какой народ тут жил, в каком веке?
Остались ещё часовенки на островах. Неравнодушные земляки установили стелу с картой домов и фамилиями проживавших когда-то на острове Канзанаволок. Теперь здесь раскинулся Водлозёрский национальный парк. За большие деньги едут сюда иностранцы полюбоваться торжеством первозданной природы этого самобытного края, пока ещё не тронутого цивилизацией.

НЕПРОШЕНЫЕ ГОСТИ

Колгостров – один из многочисленных островов архипелага, разбросанного посреди Водлозера. Расположен он в пятнадцати верстах от материка. Самые яркие воспоминания связаны с этим дорогим моему сердцу краем, потому что тут проходило моё послевоенное детство.
Старожилы сказывали, что зимы в те годы были в Карелии суровыми и снежными. Сугробы нарастали вровень с окнами, которые в карельских домах расположены довольно высоко от земли. Голодно было не только нам, звери стаями рыскали по островам в поисках пищи. Тогда в лесах было больше зверя, чем теперь, и был он крупнее. Несмотря на то, что отстрел был разрешён, убить хищника было делом непростым, так как каждый из них был хитёр – стороной обходил капканы и умело запутывал следы. Но бывалые охотники читали снег как открытую книгу, разбирая хитросплетения следовых узоров.
В эту зиму охотничьему промыслу сопутствовала удача. Бригада охотников, которую возглавлял Николай Петрович Данилин, недалеко от острова завалила медведя-шатуна. А на колхозную конюшню пожаловала росомаха, проломив раму в окне вместе с решёткой. Хорошо сторож – он же конюх – Егор Ушков в это время обходил свои владения и, услышав беспокойное ржание лошадей, поспешил посмотреть, в чём дело.
В проёме окна ярко светилась луна, лошади шарахались из стороны в сторону. Он увидел росомаху, сидевшую на одной из них, впустив ей когти в спину. Ружьё было в руках, и сторож наповал сразил непрошеную гостью. Израненную лошадь позже вылечили.
Мы, гурьба ребятишек, с открытыми ртами издали смотрели на распростёртое косматое страшилище. Рыжее и огромное – как нам тогда казалось.
На острове всю зиму псы лаяли, всматриваясь в темноту. Ночи напролёт выли голодные волки. Волнение собак настораживало хозяев. С наступлением сумерек ворота в домах запирались на засов. Поначалу привязанных собак волки загрызали и утаскивали в лес. Почти каждую ночь они подходили к селению и кружили около сараев. Собаками северяне дорожили, их стали запирать. И они, чуя зверя, глухо скулили во дворах.
Отец каждое утро видел на снегу у ворот волчьи следы. В то время у нас жил пёс по кличке Серый – помесь всех лаек и волка, такие были у многих островитян. Высокий, сильный, молодой, добрый. Службу нёс исправно. Мы с братьями на нём катались, он всегда был рядом. Покорно подставлял свою мохнатую голову, мы его гладили. Высвободившись, он, играя, гонялся за нами. Все члены семьи очень его любили.
Отец решил отвадить зверей от дома. Смастерил собаке особый ошейник – широкий, из добротной кожи – и пробил его гвоздями, остриями наружу, чтобы звери не смогли схватить пса за горло.
В один из вечеров он впотьмах привязал Серого у ворот, а сам с двустволкой сел к окну в засаду.
Тёмная ночь опустилась на острова, луны не было видно. Только серебряные звёзды мерцали сквозь редкие облака. Отец бодрствовал на страже. Ждать пришлось недолго, вскоре из мглы во двор метнулась тень. Пёс, оскалясь и грозно взвыв, зарычал, щетиня шерсть, и отважно бросился на зверя. Встав на задние лапы, они сравнялись и сцепились в смертельной схватке.
Пёс находился в большей опасности, так как был привязан. В порыве глубокого волнения отец выстрелил наугад. Всё разом стихло. Он стал ждать рассвета. Утром вышел во двор и, освежённый после бессонной ночи предрассветным порывистым ветром, с любопытством рассматривал поле ночного боя. Перед ним вертел хвостом изрядно потрёпанный пёс, глядя на хозяина преданными честными глазами. Понюхав, он лизнул отцу руки и лёг.
Перевязав Серому раны, отец с охотниками и сворой лаек отправился по окровавленному следу. Зверь был ранен и опасен, но, как оказалось, уйти далеко не смог. Видно было, что последние метры до берега волк полз. Он лежал, уткнувшись мордой в снег, не подавая признаков жизни. Собаки вырвались из рук охотников и неистово лаяли, бросаясь на мёртвого зверя. Пуля прошла под лопатку.
– Матёрый, – разглядывая тушу, говорили охотники.
За шкуру убитого волка платили какие-то деньги. Отец сиял от счастья. Помню, когда на шестах подвесили её сушить, она как раз была до потолка нашего добротного дома. Мы с интересом рассматривали лапы с когтями, трогали огромные клыки. Все жители острова побывали у нас, рассматривали шкуру, с восхищением и некоторым страхом качая головами.
Сколько было радости у нас, когда, зализав раны, наш верный друг Серый вновь гонялся за нами, а мы визжали от восторга и были переполнены гордостью за нашего героического пса.
Вот такой запечатлелась в памяти на всю жизнь та зима.

ЦЫГАНЕ

Наш остров совсем замела и укрыла сугробами метель. Она гуляла в морозном просторе: между небом и землёй вился снежный вихрь. Поутру метели как не бывало. За окном в лучах раннего солнца белела снежная равнина озера.
– Погода наладилась, – проговорила моя бабушка Софья Кузьминична.
Мы с братьями росли подвижными, по возрасту ещё не были обременены занятиями в школе и потому заскучали, проведя по милости метели долгое время взаперти. Теперь, предвкушая возможность порезвиться на воле и впопыхах натягивая одёжку, обгоняя друг друга, мы выбежали на улицу, намереваясь излазить вдоль и поперёк свеженанесённые сугробы. Бабушка послала нам вдогонку:
– Снег мерить пошли, явятся «снеговиками».
Как всегда, она была права. С прогулки мы обычно возвращались сосульками, не способными самостоятельно снять одежду, покрывшуюся ледяной коркой. Старшие стаскивали её с нас, а мы забирались на русскую печь и там оттаивали. Потом перебирались на полати.
В этот день нам не повезло: вдали, со стороны Загорья, пересекая закованное льдом озеро по накатанной тверди дороги, быстро приближался к нашему острову не совсем обычный обоз. Вперив взор, мы разглядывали необычное явление – ныряющие на раскатах из сугроба в сугроб, ухающие цыганские кибитки. Почуяв селение, кони подняли головы, заспешили к жилью.
Мы врассыпную брызнули к своим домам, ни на минуту не усомнившись в том, что в этот раз они приехали за нами. Родители неоднократно сулили за непослушание отдать нас цыганам – те, мол, с нами быстро управятся, накажут кнутами.
Собаки лаяли на чужаков во всех дворах. Наш дом стоял возле проезжей дороги, и обычно тут останавливались все проезжающие. Так было и на этот раз. Цыгане поворотили коней к нашему двору.
– Тпру! – раздалось с козел. Кони остановились, цыганки с детьми быстро обошли дома на острове. Многие были на работе, другие боялись: подать было нечего, а народ чужой.
Цыгане производили впечатление людей, утомлённых жизнью, которая представляла собой полуголодное существование, и удручённых зимними холодами, поэтому они были искренне рады теплу и сочувствию.
Страх перед ожидаемым визитом вынудил младших братьев залезть на печь и там затаиться. Молодой цыган, как потом бабушка рассказывала отцу – «главный», подошёл к воротам и постучал.
– Открыто! – отозвалась бабушка.
Он вырос на пороге дома с морозным ветром, стаскивая с себя лохматую, в инее шапку и тулуп «в пол». Всё это он положил на скамейку возле двери. Одежда на нём была добротная. Его вид и обращение располагали к доверию. Поборов волнение, которое первоначально охватило меня, я приблизилась к посетителю и, заложив руки за спину, неподвижно его разглядывала.
Цыгану было лет за тридцать. Крепкий, высокий, очень красивый. Чёрная кудрявая голова, огромные тёмные глаза, усов и бороды не было. Белозубая улыбка освещала его смуглое лицо.
– Проходи, проходи, – увещевала бабушка.
Мама возилась у печки. Меня заинтересовали его белоснежные валенки, которые я разглядывала, затаив от восхищения дыхание. Таких я отродясь не видела. Они были выше колен, собранные в складки. Я завидовала цыгану белой завистью – такие высокие голенища были только у рыбацких сапог.
Мой взгляд встретился со взглядом молодого человека. Он наклонился ко мне, потрепал мои волосы и спросил:
– Понравились?
Я, кивнув головой, ответила:
– Ага.
– Откуда путь держите? – спросила бабушка.
– Из Архангельска. – И, помолчав, добавил: – В дальние странствия отправились. Сейчас едем в Куганаволок, но он ещё неблизко.
Бабушка сказала:
– До материка вёрст пятнадцать будет, до сумерек доберётесь. По озеру дорога вехами обозначена, а снег ветер смёл. – Она подала мужчине завёрнутый в полотенце свежеиспечённый, ещё тёплый каравай.
Он растрогался оттого, что его приветили добрым словом. Окинул нас благодарным взглядом и, на ходу подхватив шапку и тулуп, быстро вышел на крыльцо. Когда он вскочил в кибитку, где его попутчики уже зарылись глубоко в сено и одеяла, обоз на отдохнувших лошадях проворно двинулся дальше.
Эти люди не причинили нам никакого вреда, а нам больше нечем было скрасить их участь. Судьба одарила этот народ удивительными тайнами. Осознавая это, они были довольны собственным укладом и не хотели ничего менять. Где-то далеко, в тёплых краях, их ждала весёлая вольная жизнь.
В морозном воздухе было отчётливо слышно, как фыркали кони, прибавляя шаг. Табор постепенно исчезал из виду, а снег, взвивающийся из-под копыт, заметал следы.

ЛЕСНЫЕ ДУХИ

Потянуло свежим ветром, зыбкий туман сполз с небосвода. Серая мгла стала таять, оседая алмазной росою на землю. В просветлевшем голубом поднебесье с востока выплывает солнце. Первыми лучами поворотила весна к короткому северному лету. «Июнь – ещё не лето, июль – уже не лето», – говаривали старожилы. По-новому засверкала природа, в тёплые дни Карельский край особенно красив. Озёра постоянно разные – то как хрусталь прозрачные, то сизые и буйные. На острова лёг изумрудный ковёр из сочной травы в пёстрых цветах. Тут, как ни в каком другом месте, ощущаешь связь с первозданной природой.
Я росла в окружении братьев застенчивой и дикой, большой мечтательницей, любила уединение. Летом спала на чердаке под пологом на самотканом матрасе, набитом душистым сеном, чуть прикрываясь рядном (домотканое одеяло). В укромном уголке фантазии захлёстывали. В открытом окне мелькали ласточки и тихо щебетали около гнёзд. Они тоже облюбовали чердак и покидать его не собирались. Так и жили рядом: они не боялись нас, а мы не трогали их гнёзд.
Помню, как-то раз в полдень я собралась сходить в лес на Великое – так называлось болото, растянувшееся на половину острова. Мне на тот момент было лет одиннадцать. Домашним пообещала, что скоро вернусь. Лес на острове я знала хорошо. По дороге, проходящей через него, мы бегали за три километра в школу. Не раз ходила на болото по ягоды, собирала грибы.
Свободная и счастливая, отправилась через поле. Лес, гостеприимно принявший в свои объятия, приветствовал меня шелестом листьев и пением птиц. По знакомой тропинке, здороваясь с деревьями и тихо напевая, спустилась к болоту. Морошка росла на кочках, торчащих из изумрудной трясины недалеко от твёрдого берега, и я могла дотянуться до неё руками.
Доверху наполнив плетёную корзинку жёлтыми ягодами, весело направилась в обратный путь – как мне казалось, в сторону селения. Шла по тропе, скорее похожей на звериную, как вдруг местность вокруг стала казаться мне незнакомой. Я решила сменить направление и продолжить путь, но тут совершенно отчётливо поняла, что заблудилась.
В один миг на меня обрушилась страшная тоска. Вдоль тропинки тянулась бесконечная лесистая равнина. Синеватый прозрачный туман плотно окутал пространство до самых вершин. Деревья, до этого шумевшие на ветру, как море, вдруг стихли, и в воздухе повисла зловещая тишина. Вскоре, словно с цепей сорвалась нечистая сила, среди веток замелькали тени невиданных существ. Я вдруг увидела себя словно со стороны: хрупкая девочка в сужающемся с каждой минутой кольце страшилищ, тянущих со всех сторон свои липкие желеобразные руки. Закрыв от ужаса глаза, я почувствовала, как нестерпимый холод сковал меня. Казалось, что я слышу звуки потустороннего мира, которые то налетали, как волны, то таяли где-то вдали. У меня звенело в ушах, кружилась голова, разум затуманило, а руки-ноги совсем не слушались.
И вдруг я услышала звон колокольчиков. Он доносился откуда-то сверху, быстро приближаясь и усиливаясь. Какая-то невидимая сила резко толкнула меня, и я глубоко вздохнула. Чуть живая и совершенно обезумевшая от страха, будто сбросив неимоверную тяжесть, приходя в себя, я из последних сил ухватилась за цепкие колючие кусты и повисла на них. Не слыша хруста потревоженных мной веток, сама не помнила, как выбралась на узкую тропинку, по которой, было видно, давно никто не ходил. Пёстрая ящерка с длинным хвостом юркнула из-под моих ног. Страх, который сковывал меня доселе, начал проходить, и на смену ему пришло спокойствие, вызванное ощущением, что где-то неподалёку должен быть наш дом. Сидевшая на мшистом пне бабочка легко вспорхнула и закружила возле меня.
«Откуда тут бабочка?» – подумала я и протянула ладонь. Бабочка доверчиво опустилась на мой палец, обхватив его шершавыми лапками и хоботком ощупывая мои ноготки. «Её привлёк аромат ягод», – подумала я. Своими голубыми крылышками с позолоченной каймой она напомнила мне маленькую фею. Бабочка иногда слетала с руки и кружилась надо мной, а я шла за ней, сама не зная куда. Но вот она взлетела в последний раз и, кружась, стала подниматься всё выше и выше, пока не пропала из виду – растаяла, как светлый дух.
Я растерялась и перепугалась, что опять осталась одна. На глаза навернулись слёзы, и я остановилась. Терзаемая разочарованием и досадой, опустилась на корточки, прислонившись спиной к берёзке. Опустив голову, вспомнила бабушку, которая часто напоминала нам: «Когда отправляетесь в путь – куда бы то ни было – никогда не произносите слова «скоро вернусь». Лесные духи этого не любят: будут морочить и водить, как бы в забытьи. А то и того хуже – могут здоровью навредить».
Так со мной и случилось – потешилась надо мной нечистая сила. В удручённом настроении обратилась к Богу: «Боженька, меня дома ждут. Помоги!» Подняла взгляд и застыла от изумления. Оказывается, сижу я на опушке леса, на том самом месте, где в него и входила. Через поле видно было селение. Тут я окончательно пришла в себя, корзинки рядом не было. Меня осенило – бабочка, кем бы она ни была, указала мне путь к дому. Перевела взгляд в сторону клуба: по флагштоку скользил вниз красный флаг – сигнал, означающий, что время обеда закончилось. В то нелёгкое бедное время часов у островитян не было. Только ходики, да и то не во всяком доме. Поэтому начало и окончание обеда обозначалось подъёмом и спуском флага, который был виден с любой точки острова.
Когда мы остались с бабушкой вдвоём, я рассказала ей о своих блужданиях по лесу. Она очень серьёзно выслушала меня и попросила больше не искушать судьбу и не подвергать себя опасности. Мне было очень интересно, кто же выручил меня из беды, и я спросила об этом бабушку. Она на минутку задумалась, а потом посмотрела на меня и сказала:
– У каждого человека есть свой ангел-хранитель. Вот и мне не раз помогал мой добрый ангел. Он способен творить непостижимое, его нельзя видеть простому человеку, но он всегда рядом, как верный страж. При рождении ангел принимает на своё попечение маленького человечка и оберегает его на всём жизненном пути. А по окончании земной жизни передаёт душу человека на суд Божий.

БЕЗЛЮДЬЕ

Среди величественного безмолвия улавливается холодное дыхание севера. Всё вокруг пребывает в сказочных объятиях зимы. На льдистый покров она разметала белоснежный пух. При малейшем движении порхают ажурные снежинки, сияя в прозрачном воздухе. Озеро превратилось в искрящуюся и переливающуюся хрустально-скользкую долину. Лес, точно выкупанный в жидком серебре, оцепенев, спит на островах. В поднебесье сквозь редкие облака солнечные лучи играют радугой. Хороша Карелия в серебряном венце – жемчужина царства седого Борея! Если это место, озарённое столь очаровательными красками, – не только грёзы, то стоит непременно побывать здесь и, замирая от восторга, воочию полюбоваться красотами северной природы.

Декабрь 2016 года

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.