Озарплатились

Как-то в служебной командировке, на самом хребте Россиюшки нашей, на Урале, в обшарпанном гостиничном номере я познакомился с интересным человеком – Зигмундом Самуиловичем Вернером. Трудился Вернер на ниве высшего профессионального образования. И происходил он из ранее диссидентствовавшей семьи, а на Урал попал прямёхонько из Сибири (родители отсиживали в системе ГУЛАГа). Но речь не о нём, а о том, что он мне поведал в вечернем разговоре – о современной педагогике в высших университетских кругах, и в первую очередь об оплате их нелёгкого интеллектуального труда. Вот что он рассказал.
Университетская челядь готовилась выступить на конференции трудового коллектива против принятия нового Положения об оплате труда. Педагоги и педагогини шептались по углам, собирались небольшими стайками и крупными токовищами кафедр, на которых взахлёб и зачастую перебивая друг друга обсуждали жизненно важный, судьбоносный, по-горбачёвски, вопрос – оплату предстоящего кропотливого и тонкого труда с молодой (во многом пирсинговой) частью нашего общества.
Шаманствовали на этих сборищах, как утверждал рассказчик, несколько заводил. Но в основном в краснобайстве и пророчествах упражнялись два биосоциальных объекта – это Вальдемар Штопельманович Забродин и его верная спутница Луиза Струидзе. Взахлёб, порой наперегонки старались они выплеснуть и выпустить как можно больше помоев и вони в адрес ректората – Олимпа мудрейших.
Забродин – представитель очкастой жидомасонской прослойки университета – с жаром философствовал:
– Ректорат поставлен для нас, а не мы для ректората! – Затем поднимал указательный палец вверх, обращая свой взор к небу, т.е. к потолку, и закатывая свои глазки, похожие на чёрные маслины, и восклицал: – Оплата труда – это мерило, с которым ректоратчики-растратчики относятся к нам, к трудягам интеллектуально-педагогического Клондайка! Оплата труда – это та магистраль, благодаря которой мы сможем доехать до инновационных высот в образовании и воспитании молодёжи. А что делают они, – продолжал златоуст, – они сначала лишают нас части прииска, пардон, золотоносной жилы, снижая учебную нагрузку, а затем ещё кладут на рельсы будущего гири и штанги, создавая препятствия для получения хотя бы прежнего заработка, который в рамках нового Положения об оплате труда выглядит нищенским подаянием.
Луиза Струидзе вторила своему поводырю:
– Их (ректорат) надо закатать газетным катком, хватит молчать! Мы, в конце концов, в России или на острове Слоновой Кости, где эту просвещённую шайку, не побоюсь этого слова, давно бы уже съели?! У нас цивилизованная правоохранительная система и суды, как известно, самые лучшие в мире. А какой Интернет! От кого бы я узнала, что олимпийская чемпионка родила ребёнка от одного из крупных руководителей государства? – любовалась своим красноречием и осведомлённостью госпожа Струидзе.
– Где гласность? – обращался к аудитории Владик Первошапочников. – Читаю это Положение об оплате уже не в первый раз, но в чём методология, в чём новая парадигма, удивляет лишь толстость работы, но как во всём этом разобраться? Обещали какие-то приложения, где якобы всё прописано, но в хвалёном Интернете их так и нет. («Одарённый мальчик совсем недавно защитил диссертацию и до сих пор не может вырваться из сладких опиумных чар госпожи Науки, во всём ищет новую методологическую посылку и научную новизну», – пояснял рассказчик.)
Были и другого рода высказывания и суждения: «Положение несовершенно и требует доработки», но таким заявителям местные интеллектуалы отвечали по Сальвадору Дали: «…Не надо бояться совершенства, его всё равно не достичь». У разработчиков опускались руки, и они прекращали это бесполезное занятие – доработку Положения.
Наконец наступил особый день. К счастью, до скандала, как на поединке Жириновский – Немцов, не дошло, но на конференции было жарко. В душе винили главную разработчицу – Маргарет (так за глаза звали проректора по финансово-экономическим и административно-социальным вопросам, она напоминала Тэтчер), но вслух высказывались корректно. Типа: «не могли бы вы пояснить…» или «в чём здесь вы видите преимущества?..», «не будет ли такой подход снижать трудовую мотивацию?..», «с какого числа вступает новое положение?..» и т.д. и т.п.
Когда «священнодействие» завершилось и в зале начали расходиться, послышались отдельные негромкие высказывания о том, что всё уже было заранее подготовлено, что на конференцию выбрали того, кого надо, и спорить о чём-либо бесполезно, что ректорат можно свалить только на выборах.
И вот после этих с досадой высказанных в пространство упрёков мой рассказчик как-то по-особому заулыбался.
– Вы знаете, Виктор Николаевич, – обратился он ко мне, – Забродин был ошарашен решением конференции и растерянно спрашивал: «Как же так, как же так – большинством голосов?!»
– И что же вы ему ответили? – задал я вопрос собеседнику.
– Я сказал: «Вальдемар Штопельманович, менеджмент – наука для нас с тобой неодолимая, искусство, батенька, а искусство – вещь тонкая, порой божественная».
«Вот сыплет еврейчик, – подумалось мне. – Надо не забыть положить это на бумагу».

Александр СЁМИН
член Союза писателей России