Севооборот по-аэрофлотски
Молодой человек с отпоротыми нашивками (места их нахождения заметно выделялись) на синем пиджаке-кителе, то ли военного института, то ли института гражданской авиации (как выяснилось потом), в погожий весенний день, пружинисто раскачиваясь «на своих двоих», прохаживался по крыльцу первого корпуса сельскохозяйственного института, разместившегося на самом высоком месте города Свердловска – Вознесенской Горке. Он был выше среднего роста, спортивного телосложения, худощавый, с голубыми добрыми есенинскими глазами, которые от яркого солнечного света иногда становились такими синими, что одноклассницы называли его «Здравствуй, синее море!». Но институтская братия об этом, конечно же, не знала.
Паренек на отведенной вузовской территории не вызывал никакого интереса у вечно снующих по институтским корпусам беззаботных студентов и всегда озабоченных преподавателей. Глядя на него, можно было подумать, что это студент-аграрник старших курсов, просто вышедший подышать свежим весенним воздухом или покурить (в ту пору, начала семидесятых, в агрошколах свободно курили, где вздумается). Но никто, кроме Бога, не мог знать, что творится в его молодой и светлой душе, какие его одолевают думы и терзают противоречия. Он явно страдал, что перевелся в эту колхозную высшую школу из престижного Рижского авиационного института.
Остановившись у скульптуры дородной двухметровой колхозницы, стоявшей тут же, при входе в главный корпус института, Владимир (так звали молодого человека) уже в который раз с сожалением начал вспоминать, как студенты – будущие первоклассные авиационные инженеры – с удовольствием и нескрываемым восторгом посещали в Риге не только лекции знаменитого академика Постникова, работавшего с самим Курчатовым, но и многочисленные бары и «кофушки» рижского взморья, где на скорую руку можно было перекусить и насладиться светлым рижским пивом «Сэнчу», а вечером, как пелось в той известной песенке, «…в узких улочках Риги…» направиться с молодой и обаятельной (как ему в ту пору казалось) спутницей в один из ночных ресторанов. И не только эти воспоминания будоражили душу. Ему вспоминалась веселенькая команда КВН «Рижане», для которой он написал лирическую песню «”Аннушка” заходит на посадку», по сути, ставшую визитной карточкой команды. Владимиру, как переведенному из другого вуза студенту, предстояло досдать в сельхозинституте ряд дисциплин, он как раз в эти весенние дни пытался сдать «Основы растениеводства».
– Володька, я тебя потеряла, ты где бродишь? – обратилась к нему Наташа, джинсовое от головы до пят создание, девица из партийно-номенклатурной прослойки, его однокурсница, прихватившая паренька с первых дней его появления в высшей агрошколе. – Нашел, где мечтать, – фыркнула она, увлекая Владимира к пищеблоку. Она очень любила поджаристые пончики с сахарной пудрой и банальный лимонад.
Парочка, добравшись до столовой, разместилась за четырехместным столом у окна, из которого легко и порой интересно было наблюдать за влюбленными парочками и молодыми мамочками с колясками, гулявшими в саду Вайнера.
– Ну что, боишься экзамена? – обратилась Наташа к товарищу.
– Да, есть небольшой мандраж, но придется включать форсаж и за одну ночь постараться выучить, чем отличается рожь от пшеницы и почему теперь нельзя разбрасывать удобрения с самолетов. Да, судьба мне уготовила хорошенький вираж, боюсь, как бы не рассыпались шпангоуты, – пытался Владимир сразить эрудицией и замысловатой терминологией авиации свою спутницу.
Наташенька отхлебывала большими глотками лимонад из граненого стакана, она очень любила, чтобы многочисленные пузырьки газа обжигали и щекотали ее острый язычок и нёбо. Свою джинсовую кепочку блондинка положила на подоконник, а джинсовую жилетку фирмы «Монтана» аккуратно повесила на спинку весьма просиженного стула студенческой столовой. Очень часто и явно демонстративно для спутника и других студентов она поправляла свою мини-юбку, привезенную любимым папой из Югославии, в то время считавшейся полукапиталистической страной.
– Вовчик, а может, бросить всё с этими экзаменами и пойти вечером на танцы, а еще лучше в ресторан, я так мечтаю с тобой потанцевать без наших завистниц однокурсниц…
– Натали, ты, конечно, молодец, но не получится ли так, как у нас на студенческом капустнике в сценке, где педагог заявлял студенту, да еще в стихах:
Тебя, студент мой, сколько ни учи,
Ты, как и прежде, неучем остался,
Ты лучше рот закрой и помолчи,
Отцу ж скажи, чтоб впредь предохранялся!
Ты знаешь, Наташка, я пытаюсь готовиться к экзамену, но так тоскливо читать про эти, как их там, семенные обороты, что ли. Я вот вчера схватил свежий журнал «Юность», чтобы отвлечься от этой мутоты, а там такой рассказец, ну сплошная ржачка. Хочешь послушать? Журнала, правда, у меня с собой нет, но давай я тебе так расскажу. Слушай. Там, значит, папашку вызывают в школу, у него сын плохо учится. Приходит, значит, батя в школу, а классный руководитель и говорит: «Присядьте за парту сына, я вам принесу его контрольную по математике». Подает тетрадь, а в ней условия задачи, которые сочинил его сынок. Причем учительница просила ребят условия задачи связать с проведенными выходными днями и цифрами более 100. Чадо пишет, что в воскресный день они в третий раз со всеми родственниками отмечали папин день рождения, и мама выставила на стол: кагора – 800 граммов (1 бутылка), портвейна – 7 500 граммов (10 бутылок), «Столичной» водки – 2 500 граммов (5 бутылок) и еще 1 500 граммов (3 бутылки) других крепких напитков. Затем в условиях задачи школьник пишет, что тетя Ванда «отрубилась» через 120 минут (2 часа), выпив 250 граммов вина, дядя Зенон – через 180 минут (3 часа), выпив 500 граммов водки, а через сколько же минут или часов «отрубился» дедушка-фронтовик Петя, который с мая 1945 года не прекращал принимать фронтовые 100 граммов ежесуточно?
Отец пацана после такой читки весь покраснел и сидел с виноватым видом, опустив голову. Учительница, заметив сильнейшее смущение папашки, сделалась еще более напористой и продолжала атаковать родителя: «А вот, например, дорогой отец, возьмем урок пения. Я попросила ребят спеть любимые песни своих родителей. И что же запел ваш мальчик?
Встретил я любовь свою в Париже,
С ней мы познакомились поближе,
С девушкою огненною рыжей,
В баре на двадцатом этаже.
А проснулся утром – ни сантима,
Вот так всегда любовь проходит мимо,
И осталось лишь колечко дыма,
Ну а я остался в неглиже…»
Когда классная дама читала эти строки, папик невольно тихонечко, возможно, мысленно, подсвистывал мотивчик этой его любимой с юности, слегка приблатненной песенки.
Придя домой, он готов был выпороть сына, но, бухнувшись на диван, взял свежую газету и стал читать раздел «Юмор» (так ему советовал врач-психотерапевт сбивать надвигающиеся стрессы). Читая газетенку, он дошел до такого анекдота. Отец подзывает сына показать ему дневник. Сын приносит «лицо ученика», отец читает: математика – 2, русский язык – 2, пение – 5.
Смотри, Наташа, какова реакция отца: «Сынок, ну ты совсем обнаглел, так ты еще при этом и поешь?!»
– Да, Вовчик, пора сматываться по домам, как бы ты завтра у нас сам не запел после экзамена.
И они разъехались по своим жилплощадям.
Наступил день экзамена. Владимир Коротков неспешно направился в старое здание института, где располагалась кафедра растениеводства и агрохимии, отыскал нужный кабинет и постучал в дверь.
– Входите, – раздался голос за дверью.
Студент Коротков вошел в просторный кабинет заведующего, стены которого были обвешаны многочисленными дипломами и грамотами. На шкафах в значительном количестве стояли снопы каких-то засушенных зерновых культур. Профессор курил.
Следует отметить, что курил он как-то по-особенному, когда он подносил папиросу или сигарету к своим губам, было в этом жесте что-то величественное, даже культовое. Отдельные педагогини называли такое курение «весьма интеллигентным». Для более глубокого понимания этого образа отметим, что он не курил сигареты, как это делают, например, хирурги, – наспех, во время или после операции, когда сигарета держится в медицинском зажиме, а медсестра подносит ее к губам курящего, хотя в этом жесте тоже есть что-то необыкновенное. Это не было похоже, конечно же, и на то, как это делают хулиганистые мальчишки-школьники, чтобы их не застукали учителя, так называемое «курение в рукав».
– Ну-с, приступим, – выдохнув очередную порцию дыма, обратился профессор к досдающему.
Дым препод пускал хорошими, густыми кольцами, то в потолок, где они долетали до облупившейся штукатурки и плавно растекались по ней полупрозрачным туманчиком с серо-голубым отливом, то направлял свой дымовой заряд в форточку, но он практически не доходил до нее, а постепенно расползался по кабинету, источая запах дорогих сигарет.
– Ну что вы стоите, молодой человек, берите билет и садитесь поближе к окну, – прозвучал уверенный, с легкой хрипотцой голос педагога.
Володя взял билет, подсел к окну и стал читать первый вопрос. «Ну, так и знал», – мелькнуло в его сознании. Первый вопрос звучал примерно так: «Севообороты и их роль в повышении эффективности отрасли растениеводства». Второй вопрос был попроще, и он сосредоточил все усилия на первом.
«Что же значит “севооборот”? – задавался он вопросом и сам же себе отвечал: – В этом слове как бы два слова, – рассуждал Владимир, – “сев” и “оборот”, значит, посеял столько-то, а затем получил еще столько-то, и какой же оборот семян при таком севе? Надо бы записать какую-нибудь формулу, тогда я смогу показаться профессору грамотным, знающим студентом», – терзался он мыслями. Приближалось время для ответов.
Профессор что-то разглядывал в полуоткрытом окне и думал, что вряд ли этот молодой человек может сказать что-то новое, наверняка, как и все, заговорит об опытах Прянишникова, которые он заложил еще в 1912 году в Тимирязевской академии. В его вариантах полевые культуры возделывались как бессменно, так и в севообороте, как с удобрениями, так и без них. За 52 года наблюдений урожай ржи при монокультуре без удобрений составил только 3,7 ц/га; при севообороте без удобрений – 16,3; в севообороте с полным удобрением – 29,9; в севообороте с удобрением и известкованием – 33,3 ц/га. Наверняка скажет и о том, что только за счет разумного чередования посевов урожаи можно значительно увеличить.
Но профессор ошибался. Владимир рассуждал, излагая свои мысли на бумаге: «Да вот, например, посеяли 5000 семян, а собрали уже 10000. Так какой же здесь оборот? Обернули вдвое, что ли? Поделим 10 000 на 5 000, получим двойку, вот он мне ее и поставит вскоре за такие рассуждения. А где гектары? Лучше усложнить задачу. На 1 га умещается, например, 50 000 колосьев, в каждом колосе по 36 семян, умножаем 36 на 50 000, получаем: 1 800 000 семян с гектара. В формализованном виде это всё лучше записать, больше поверит, что я что-то да знаю». Володя вывел формулу:
где
Nоб – севооборот, ед. (коэффициент);
K1сем и Kсем – число семян, полученных в колосе фактически; число семян, высеваемых по нормативу на 1 га;
S1 – число колосьев, полученных на 1 га после всхода посевов;
S – площадь посева, га.
«Ох, слава Богу, что хоть какая-никакая да формула пришла мне в голову», – рассуждал вспотевший от волнения и дыма студент-переводник. И всю эту чушь о севооборотах он попытался изложить в своем ответе, начав его еще за спиной профессора. Весьма удивленный такими познаниями, профессор повернулся и подсел к студенту поближе. Владимир знал, что профессор Предплужников любил, когда студенты начинали самостоятельно рассуждать или делать расчеты в присутствии педагога. И он уверенно добавил к уже сказанному.
– Герасим Васильевич, я считаю, что приведенную мной ранее формулу следует усложнить, так как на такой севооборот воздействует значительная гамма факторов. – И он прямо на глазах у экзаменатора сделал следующую запись:
а затем дополнил ее еще и формулой Жуковского (подъемной силой крыла) для большей убедительности, так как колосья зерновых культур постоянно шевелит ветер и может возникнуть подъемная сила.
Формула юного мыслителя приняла вид:
Профессор от удивления пришел в восторг.
– А как же подсчитать эффективность? – спросил он, уже ничему не удивляясь.
– Это, профессор, совсем просто. Давайте возьмем наш севооборот и рассмотрим его с других позиций, то есть представим его как разницу посеянных и фактически полученных семян. Это будет своего рода дельта, которую мы перемножим на цену реализации зерна, а затем разделим на затраты, которые необходимы для получения заданной прибавки (дельты). Это и будет эффективность севооборота.
Профессор попытался сделать легкую подсказку:
– А как же быть с чередованием культур?
Ответ последовал незамедлительно:
– Профессор, это устаревшие подходы.
Улыбка уже не сходила с лица профессора.
– Да ты, парень, большой теоретик. Предмет ты абсолютно не знаешь. Откуда ты приехал, говоришь, из института гражданской авиации? Это значит аэрофлот. Я бы назвал твои севообороты севооборотами по-аэрофлотски. Ты такими «замечательными» ответами и рассуждениями заметно расширил нам понятийный аппарат, – еле сдерживал смех маститый профессор. – За смелую и дерзкую идею поставлю тебе, так уж и быть, троечку.
Об этом экзамене как-то узнали практически все студенты. Как известно, в этой среде «цыганская почта» работает отменно, как, кстати сказать, и в самой педагогической. Общага от ржачки, где жил переведенный, просто лежала.
Александр Сёмин,
член Союза писателей России
