Валерий Антонов. Три рассказа

п. Кариан-Строганово

Колюшка

Дядю Колю Киреева, мужа моей тёти Нюры, я помню с начала 60-х годов. В нашей родне было несколько Николаев, для отличия их называли по-разному. К примеру, мой отец – Колька Самохин, дядя Коля Храмцов – Ариныч, а дядю Колю Киреева за его добродушный нрав все звали ласково Колюшкой. Так вот, Колюшка и мой отец жили в большой дружбе, во всём помогали друг другу. Бывало, поросёнка заколют, опалят, разделают, а потом за печёнкой, как водится, долго сидят и ведут степенные разговоры на разные темы. Только почему-то о войне, со времени окончания которой прошло всего около десяти лет, не вспоминали никогда, хотя обоим довелось пройти её дорогами.

Да, «лихая им досталась доля». Дядя Коля моложе отца на 12 лет, к началу войны ему исполнилось 15, а уже в 1943 году он ушёл на фронт, воевал артиллеристом в звании младшего сержанта. Во время одного из боёв, 20 апреля 1945 года, получил серьёзное осколочное ранение левой голени, поэтому победу встретил в госпитале. За боевые заслуги в феврале и апреле 1945 года награждён орденами Красной Звезды. Домой возвратился только в конце августа 1945 года. Полученная травма давала о себе знать всю оставшуюся жизнь: по весне открывалась и кровоточила, доставляя много мук и беспокойства. В 70-е годы он начал добиваться военной пенсии, писал в архивы Ленинграда и Москвы, в 1976 году сам ездил туда, доказывая, что рану получил в бою, а не в пьяной потасовке. Ему дали инвалидность по общему заболеванию, но дядя Коля до конца жизни не смирился с тем, что фронтовое ранение приравняли к обыкновенной бытовой болячке. В конце концов он сумел доказать свою правоту: прислали подтверждение, назначили военную пенсию, но скоропостижная смерть в возрасте шестидесяти с половиной лет не дала воспользоваться её льготами.

Мирная жизнь в первое послевоенное десятилетие для него, как и для всех, была нелёгкой. По возвращении домой вскоре женился, с молодой женой отделились, как тогда говорили, от родителей, поселились в маленькой покосившейся избёнке. От большой любви сразу один за другим посыпались ребятишки – всего семеро. Несмотря на отсутствие даже мало-мальского достатка, дядя Коля построил дом не хуже, чем у других. Казалось бы, живи и радуйся! Да радоваться как-то всё не приходилось: за трудодни ничего не платили, налогами душили, семью кормить нечем, перспективы никакой. Деревня давно уже начала рушиться. Причин тому много, но главная – отдалённость от райцентра, где и больница, и почта, и школа, и прочие блага цивилизации. Вот поэтому стал народ потихоньку-помаленьку покидать насиженные места в поисках лучшей доли.

Из нашей родни мы первыми переехали в Кариан-Строганово, а вслед за нами потянулась остальная родня, в том числе и дядя Коля со своим многочисленным семейством. К слову сказать, надо было иметь много мужества и оптимизма, чтобы в его-то положении решиться на такое. Купили старенькую избушку, и снова началась стройка: всё с нуля, всё своими руками. Построил вначале полдома, потом осилил и вторую половину. Дом вышел на славу – пятистенок, как тогда называли, с горницей, передней, судной лавкой, – да к тому же такой весёлый получился! А сколько трудов это стоило? Стройка стройкой, но главным и постоянным источником дохода оставалась работа слесарем на элеваторе. К тому же имелось, как и у всех, подсобное хозяйство: корова, свиньи, овцы, куры, гуси, утки. А их надо вовремя обиходить, да к тому же на зиму заготовить корма. Тут уже многое переходило на плечи жены и детей. Дети выросли, определились, слава Богу!
Жизнь наладилась. В доме появился некоторый достаток, который позволял дяде с моим отцом иногда распить бутылочку – уже даже и не в праздник… Тут у обоих развязывался язык, начинались воспоминания. Однажды мне довелось услышать рассказ дяди Коли об одном его свидании с будущей женой. Перед встречей зашёл в сельпо, купил 100 граммов самых дешёвых карамелек – «подушечек». Обёрточной бумаги в магазине не оказалось на тот момент, поэтому высыпал их прямо в картуз и нахлобучил его на голову. Встретив невесту, радостно объявил, что принёс ей гостинец. Сняв картуз, обнаружил, что конфеты изрядно подтаяли и намертво прилипли к волосам. Жених мужественно отодрал слипшийся бесформенный комочек и протянул любимой. Потом они вместе со смехом вспоминали, как весь вечер обирали прилипшие волоски со сладких растаявших «подушечек».
Помню ещё один, на мой взгляд, интересный эпизод из жизни дяди. Зашёл как-то раз к нему отец. Тот обрадовался и говорит жене:
– Анна Васильевна, у нас гость. Поднесла бы нам по стаканчику.
Тётя Нюра пошла в закуток, налила по стакану и вынесла им. Выпили, покурили, а душа просит ещё.
– Нюр, а налей-ка нам по второй, чтоб не хромать.
Тётя Нюра по второму стакану принесла из «тайника». Тут дядю Колю, как говорится, «забрало», он и заявил с резоном:
– Анна Васильевна, и чего ты мечешься туды-сюды со стаканами? Поставь трёхлитровушную банку на стол, и пусть она всегда тут стоит. Мы к ней не притронемся даже!
И сказал это так убедительно, так искренне, что великий Станиславский воскликнул бы: «Верю! Верю!» Но тётушка, зная о повадках этой «сладкой парочки», в отличие от Станиславского, не поверила. До сих пор, собираясь на семейные праздники, мы на все лады обыгрываем этот эпизод.

Я уже говорил, что по натуре дядя Коля был очень добрым человеком, любил жену, детей и никогда ни за что не ругал их, к тому же они сами повода не давали для этого. А уж как любил внучат! Кстати, они его тоже. В карманах у деда всегда про запас были конфеты, и они, отлично зная об этом, при встрече сами доставали оттуда «петушки», обильно притрушенные табачной крошкой, и с удовольствием лакомились ими.

В народе говорят, что настоящий мужчина должен построить дом, посадить дерево и вырастить сына, а дядя Коля по всем пунктам в семь раз перевыполнил «план»! Вот вкратце и вся незатейливая история о моём дяде – воине, крестьянине, рабочем: и войну повидал, и в мирной жизни изрядно потрудился. Обидно только, что до бесплатного льготного памятника он не дожил всего пять лет.

Ариныч

Накануне какого-либо большого праздника, советского или религиозного (тогда и те и другие отмечались по-русски широко), отец частенько очень значительно сообщал:
– Ариныч должон приехать…
Говорить старался степенно, но в голосе сквозила такая радость, будто ему премию обещали выдать. Ариныч – это муж его сестры. Однако он не говорил, что Зина с мужем должны приехать, а с нетерпением ждал приезда именно Ариныча, на самом деле Храмцова Николая Анатольевича. (В одном из своих рассказов я упоминал о нём и о происхождении этого прозвища.)

Красивый, нарядный, весёлый, он заходил в дом – и сразу же всем становилось светло и радостно! В этот день устраивалось большое застолье, собирались все родственники. Ариныч – неизменный тамада! Казалось, он выпивал за каждый тост наравне со всеми мужчинами, но ни разу я не видел его пьяным. Бывало, в конце гулянки отец и дядья уже «отдыхают» кто в винегрете, кто под столом, а этот так и рассыпает вокруг себя анекдоты, шутки-прибаутки.

Мы, ребятишки, тоже радовались приезду дяди Коли: во-первых, он всегда привозил гостинцы, во-вторых, с ним приезжали дети – Валя и Слава, с которыми нам интересно было встретиться и поиграть. Кроме того (для меня немаловажная деталь), при нём всегда был фотоаппарат, и в каждый последующий приезд он привозил уже готовые фотоснимки, которые мы с огромным интересом рассматривали. Для нас это была такая диковина! Сейчас, конечно, фотоаппаратом никого не удивишь, почти в каждом доме и чуть ли не у каждого члена семьи имеются новейшие модели этого, как мне тогда казалось, чуда техники.

В то время я уже решил: когда вырасту, обязательно займусь фотографией. Будучи старшеклассником, мечту свою осуществил – приобрёл фотоаппарат «Смена» и всё оснащение к нему, самостоятельно освоил искусство фотографии, которое мне впоследствии пригодилось в жизни.

Когда мы с братом повзрослели, дядя Коля открылся нам с новой стороны – как необычайно интересный, всесторонне развитый человек (кстати, до войны успел закончить всего лишь пять классов), романтик по жизни, притягивающий к себе всех окружающих людей. Это был человек-праздник! Своим оптимизмом, неуёмной энергией, неистощимым юмором он заражал всех, поэтому каждый его приезд был значительным событием для всей родни.

Надо сказать, что в своё время ему пришлось пожить в разных городах, но о родственниках он не забывал никогда, отовсюду стремился к нам, находил возможность приехать. Это сейчас бери отпуск без содержания на любой срок, а тогда на день невозможно было отпроситься без особо уважительной причины. Вот как нуждались в работниках! Но дядя Коля любил знаменательные праздники и события встречать в кругу родных, поэтому ухитрялся заработать отгулы и приехать.

Как-то я был у него в гостях на проводах Славы в армию. Меня очень заинтересовала его библиотека: здесь были собрания сочинений многих поэтов и писателей-классиков, различные энциклопедии и справочники (вплоть до «Справочника акушера»). Встречались также и такие книги, как «Кролиководство», «Пчеловодство» и тому подобные «водства». «А это ещё зачем?» – подумал я. Оказывается, занимаясь, к примеру, разведением кроликов, он, прежде всего, руководствовался советами специалистов. (Замечу: вот так основательно дядя Коля подходил к любому делу.) Я намотал всё это себе на ус и стал собирать свою библиотеку.

В начале 70-х годов Ариныч опять убил всех наповал – заявился с кинокамерой и кассетным магнитофоном! Тут как раз мой брат Виктор переезжал в новую квартиру, и почти вся родня помогала переносить домашний скарб. Это событие было отснято на камеру и записано на магнитофон. Потом дядя Коля, совместив изображение со звуком, смонтировал фильм и в следующий свой приезд продемонстрировал его всем собравшимся родственникам. Как интересно было каждому увидеть себя со стороны! Я тут же решил, что когда-нибудь обязательно куплю себе кинокамеру. И купил. Но уже видеокамеру.

Я очень много мог бы рассказать об этом человеке, но боюсь, места не хватит. Поэтому скажу главное: дядя Коля, сам того не ведая, являлся моим наставником, на своём примере учил, как надо уважать, любить родных и близких, как можно правильно и интересно для себя и окружающих построить жизнь и надолго оставить добрую память в сердцах людей.
Я-то уж точно никогда не забуду о нём: возвращаясь с его похорон, заехал к жене в больницу, а там меня поджидала радостная весть – родился сын! Такие совпадения нередко случаются в жизни: кого-то теряем, кого-то обретаем. Уж так устроен свет… Поэтому каждый год 8 августа я испытываю двоякое чувство: радость по поводу рождения сына и горечь утраты дорогого мне человека.

Забытые ремёсла

В последние годы многие умения, навыки, ремёсла ушли в прошлое. К примеру, мой дед Василий Моисеевич умел катать валенки, делать бочки, сани, телеги, крыть соломой крыши и многое другое, а теперь во всём районе вряд ли сыщешь специалиста, который смог бы сделать хоть что-нибудь из перечисленного. Я не хочу сказать, что дедушка был каким-то особенным умельцем, нет. Такими навыками владел почти каждый работящий мужик в деревне, потому что всё это требовалось в домашнем хозяйстве, а нанимать кого-либо со стороны не позволяло финансовое положение. Хотя, к слову сказать, иногда всё-таки приходилось пользоваться услугами заезжих мастеров. Их приезд был большим событием для всех.

Отчётливо помню каждое появление фотографа. Слух об этом в один миг разносился по селу: «Фотограф приехал! Приехал фотограф! Кто хочет сниматься?»

Взрослые, оставив все дела, спешили быстренько умыться, причесаться, привести в порядок ребятишек. Доставали по такому случаю из сундуков всё лучшее, наряжались, как на праздник. Затем, соорудив из простыни экран, чинно усаживались перед ним всей семьёй: место на лавочке занимали старшие, за ними стоя размещались сыновья, дочери, снохи, зятья, а младшему поколению доставалась позиция в ногах у старших. Полученные фотографии отправляли родственникам на память и в обязательном порядке, поместив в рамочку под стекло, вывешивали на видном месте на стене.

Вскоре появилась мода на портреты. Делали снимок отдельного лица из общей фотографии и, по желанию заказчика, увеличивали его до нужных размеров. Фотографы изощрялись, как могли: подрумянивали лица, подрисовывали причёски и детали одежды. Например, моему отцу дорисовали галстук и шляпу, хотя этих вещей он отродясь не носил. Портрет, на мой взгляд, выглядел комично. Отцу, видимо, тоже не понравился, поэтому он убрал его куда-то с глаз подальше.

Наведывались в село и художники, которые изготавливали «персидские» ковры, то есть на старых простынях и одеялах рисовали «чудные» пейзажи. По скудности фантазии или по какой-то другой причине на коврах изображались всего две картины: олень на лужайке и русалка у реки. Не обошли художники и наш дом. Мать ради такого дела не пожалела «каньёвого», как у нас называли, одеяла. Оно толще простыни, и мастера обещали, что в таком случае ковёр получится солидным. Мы с братом, свесив головы с печки, с восторгом наблюдали за изготовлением «чуда». Растянув на полу одеяло, мастера накладывали на него какие-то картонки с прорезями, брызгали на них краски в определённой очерёдности: жёлтая, зелёная, красная, чёрная – и вот появился на зелёной лужайке красавец-олень с непомерно развесистыми рогами. Долго, помнится, украшал этот ковёр интерьер нашей избы. И в какой дом, бывало, ни войдёшь, везде встретишь «шедевры ковроткачества». Как потом выяснилось, особого мастерства здесь не требовалось: просто накладывай трафарет и заливай краски.

Нередко в село наведывался ещё один умелец, который, идя по улице, громко зазывал: «Сита, решёта обшивать, новые изготовлять!» За спиной у него были мотки сеток и рулоны тонких фанерных полос. Мать пригласила его обшить старое решето. На моих глазах он снял с него обод, вставил новую сетку, старым ободком прижал и аккуратно обрезал её края. Так же быстро он изготовил и новое сито. Фанерную полоску, так называемую обечайку, согнул в кольцо, наложил сетку, притянул её ободком, обрезал края – сито готово! И мастер отправился искать новых клиентов.

Частенько, особенно перед весенними праздниками, появлялась в наших краях, как у нас её называли, Валя-цветочница. Все домохозяйки спешили купить у неё цветы, изготовленные из простенькой, неяркой расцветки бумаги, чтобы потом, на Пасху, возложить на могилки близких.

Это всё были пришлые мастера. Но жил в селе и свой умелец – большой мастер по украшению образов – Семён-бобыль. Из фольги он делал диковинные цветы и удивительные орнаменты. Заказчики приходили к нему и из других сёл. Кроме того, Семён прославился умением стегать ватные одеяла. Делал это с большой фантазией, поэтому узоры выходили просто необыкновенные, не как сейчас продают – в клеточку да в полосочку. А ещё он мог предсказывать погоду, потому что следил за атмосферными явлениями и делал для себя какие-то особые пометки.

Однажды, в один из летних погожих деньков, он проходил мимо бабушкиного дома, она в это время ворошила сено. Семён заметил:
– Зря ты, Машуха, сено раскидываешь, сейчас дождик начнётся.
– Чего ты городишь, Семён? Откель ему взяться средь ясного неба?
«Синоптик», с сожалением пожав плечами, пошёл дальше своей дорогой, а вскоре действительно начался ливень. Вот такими умельцами-самородками и славилась русская старина.
А в настоящее время многие умения и навыки отпали сами собой за ненадобностью. Это раньше и мужчинам, и женщинам приходилось многое делать своими руками, чтобы содержать семью хотя бы в относительном достатке. Сейчас же от каждого из нас требуется всего лишь хорошо овладеть хотя бы одной специальностью и добросовестно выполнять порученное дело, время от времени повышая свой профессиональный уровень.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.