Встреча в зале ожидания

1

Дышать было невозможно… Автобус, похожий на загон для скота, лениво переваливался на бока после каждой колдобины. Запах от растопленных тел переносился с трудом. Пассажиры, словно слипшиеся пельмени в тесной кастрюле, ждали благополучного исхода. Не сварились, но были изрядно помятыми.
– Сил больше нет терпеть! – причитала хрупкая бабуля, вынужденно прижавшаяся к высокому парню. По ее лицу вместе с каплями пота стекали горечь и усталость. Но свободных мест не было, и бабушке оставалось терпеть. Все стоически выдерживали одно на всех испытание, которое называлось праздником Светлой Пасхи.
Казалось, суматошливые соседи по несчастью намеренно забыли, что для похода на кладбище есть Радоница, а посещение могил на Пасху противоречит сути праздника. Но наследственная русская двойственность, гремучая смесь православного и языческого, отнюдь не мешала им превратить Воскресение Христово в кладбищенский день. И после праздничного стола, христосования, веселья по случаю воскресения Спасителя и окончания Великого поста трапезники спешили посетить тех, кто уже больше никогда не возрадуется вместе с ними этому ликованию.
Остановка «Петропавловское кладбище». Десант благодушных родственников с горем пополам высажен. Отдышавшись немного, они разбредаются по своим могилкам.
На Пасху в городе всегда такое столпотворение. Каждое Светлое Воскресение проходит в здешних местах шумно и суетливо. Особенно на кладбище.
Всякий встречный держит в руке кулечки с пасхальной трапезой, искусственные цветочки и венки, купленные за углом. В гости к усопшим родня не идет с пустыми руками.
А кто-то прямо здесь, на приспособленных скамеечках, устраивает праздник: яички запиваются водочкой, почитание усопших переходит в политический диспут о судьбе страны. Воистину Пасха – народный праздник!

2

Дед Фрол начал этот день, как и подобает, весело: отведал творога, заблаговременно приготовленного дочерью, попил чая и отправился к своей женушке на свидание.
Могилка Антонины Петровны была чистенькая, аккуратная. Фрол частенько бывал тут и следил за порядком. Вот и на Пасху пришел навестить жену. Смахнул пыль с оградки, подергал наспех сорняки, облокотился на плиту и тяжело выдохнул:
– Ну что ж, здравствуй, Тоня!
Рядом стояла молодая парочка. Женщина почти не держалась на ногах, мужчина поддерживал ее, хотя сам производил впечатление безнадежно слабого.
Фрол немного подался вперед и разглядел гравировку: «Любимому сыночку Мишеньке». И далее такие знакомые и до боли горькие строки:
И тоска по тебе, как заря во всю ночь,
Не дает ни забыть, ни забыться!
А вместо снимка – ужасающая арифметика: 03.12.2007–11.03.2008. «Три месяца», – сосчитал старик, задумался, тяжело вздохнул и вернулся в свое горе.
Красивая, жизнерадостная Тоня смотрела на своего мужа живым и добрым взглядом. Человека уже нет на свете белом, а память осталась – пронзительная, свежая, нестерпимая. В эти моменты в груди Фрола всякий раз собирался ком тоски, который с трудом выпускал слова.
– Видишь вот, тебя уже год как нет. А я всё тут. И не забирает меня Господь к тебе на свиданье…
Фрол говорил громко, будто хотел, чтобы его боль услышали и исполнили желание. Ветер разбрасывал его седые тонкие волосы, сдувая с уставшего лица песчинки дней. Трехсот пятидесяти вечностей без нее…
Именно столько ночей и дней прошло с тех пор, как Антонины не стало. Фрол до сих пор помнил ее весенние глаза, в которые он посмотрел последний раз. Она пришла из магазина уставшая. Поставила продукты в холодильник. Улыбнулась ему, словно на прощанье. Прилегла отдохнуть и больше уже не встала. На лбу не было ни морщинки – только тишина и покой.
– Я без тебя как ополовиненный… – Фрол неожиданно замолчал, переждал слезную волну, опомнился, а потом с грустью продолжил: – И тоска по тебе, как заря во всю ночь…

3

Молодая чета услышала сухой голос старика, отчего мать зарыдала и упала на маленькую могилку. Мужчина в ступоре отошел за ель, растущую рядом. И через секунду завыл во весь голос. Ничего не было страшней этой картины.
Их окружали многочисленные кресты и памятники. Огромная человеческая скорбь на ничтожном куске земли, под толщей которого лежит родное маленькое тельце. А вокруг – только смерти. Много чужих смертей и одна – твоя. Самая черная.
Фрол дрожал. Ветер сильнее развевал его тонкий старый пиджак. Над головой вдруг закружили галдящие вороны.
– Какой черт вас сюда пригнал! – Старик стал размахивать руками, прогоняя темных гостей.
– Что ж вы такие слова-то говорите! Сегодня ж Пасха Господня, а вы черта поминаете! – послышалось за спиной.
Проходившая мимо женщина, нагруженная двумя тяжелыми сумками, неодобрительно покачала головой и пошла дальше. Фрол ничего не сказал в ответ, а только махнул рукой.
Потом потоптался немного, оставил на плите пасхальное яйцо, перекрестился и тихо, про себя, попрощался с Тоней.
Умело минуя могилки, он вышел на тропинку. Солнце в этот день то и дело пряталось за облаками. Длинный крючковатый силуэт Фрола двигался вдоль череды бесконечных памятников.
С обеих сторон мелькали фотоснимки, цифры, прощальные слова и люди, склонившиеся каждый над своим горем. Тысячи судеб слились в общие ряды в этом погребальном месте. Вот он – один на всех зал ожидания. Одно на всех пасхальное свиданье…

4

Навстречу ему шла бабуля с двумя пакетами плотно уложенных яиц. Фрол посмотрел на старушку одобрительным взглядом и мысленно кивнул ей. Но пройдя несколько шагов, остановился и оглянулся.
Божий одуванчик уже была на соседней могилке и бережно собирала яички. При этом она всматривалась в лицо умершего и что-то бурчала себе под нос. Фрол прислушался. Собрав очередной урожай, женщина не спешила уходить. Она нежно гладила рукой фотографию и губы ее едва двигались, будто глаза говорили за них:
– Прости меня, Андрюша, жизнь нынче такая пошла. Нечего мне кушать, милый. Сейчас вот пойду сдам эти яички в столовую и денежки получу. Ты их всё равно, милый мой, не покушаешь больше. А мне они нужнее. Молочка, хлебушка куплю. Ах, веночки-то у тебя какие красивые! Родные, поди, принесли. Не держи на меня зла, хороший мой! Бог всё видит и рассудит нас по справедливости. Прости Христа ради! С праздничком, Андрюша!
Бабуля перекрестилась, нагнулась над снимком, помолчала и направилась к соседям. Фрол стоял и с замиранием сердца следил за старушкой, которая всякий раз душевно разговаривала со своими новыми знакомыми и аккуратно складывала свежие гостинцы в пакет. На вид женщина была ухоженная, совсем не похожая на бродяжку, на лице ее была приветливая улыбка.
– Вот ведь скоты какие! – сказал вслух Фрол. – И на этом экономят! Это ж надо: прямо с кладбищ – в столовую! Они ж пасхальные! Куда начальство-то смотрит! Вот черти!
Старик еще долго ворчал по пути к остановке. А потом юркнул в разбухшие двери автобуса и присмирел. Фрол не судил бедную старушку. Он и сам чуть не очутился в такой же ситуации после смерти жены. Запил, бросил работу, чуть ли бомжевать не начал и стал уже потихоньку готовиться в мир иной. Но дочь быстро спохватилась, вытащила отца из алкогольной петли и переехала к нему вместе с внуком.
Маленький Даня стал для него единственной отдушиной. Дочь приходила с работы поздно, и Данила оставался под присмотром любимого деда. Фрол души не чаял в своем внуке, выучил наизусть Маршака и Чуковского, проштудировал все детские игры, которые внучку по душе были. Иначе говоря, стал ему отцом, которого Даня и не знал вовсе. В общем, жизнь снова наполнилась смыслом.

5

Обратно автобус ехал распухший еще больше. За окном оставались нескончаемые погосты и единственная Тоня. Одни гости сменялись другими. По всей длине кладбища раскинулись палатки с искусственными цветами и венками, к которым выстраивались длинные очереди.
Автобус ехал не спеша, не нарушая покоя этого места. Уставший люд тихо и послушно молчал, уже не обращая внимания на давку, жару и неприятный запах. Фрол изловчился, уселся на свободное место и задремал.
Снилась ему та самая приветливая бабуля, обходившая могилки. И никого вокруг не было, только он и она. Ветер стих. Солнышко вышло из-за облаков. Старушка всё продолжала свой обход, долго всматриваясь в незнакомые лица. Говорила теплые слова и даже прибиралась на могилках. А потом как-то незаметно оказалась рядом. Подошла к нему и замерла. Потом подняла голову, бережно закутанную в полинявшую косынку, и посмотрела в его лицо. Фрол оторопел: на него глядела его Тоня – такая родная и уже далекая. Только глаза у нее были грустные и сиротливые.
– Прости меня, милый Фролушка. Бог всёвидит и рассудит нас по справедливости. Не держи на меня зла, хороший мой! За всё прости Христа ради! Со Светлым Воскресением тебя, Фролушка! А свидеться нам еще рано. Не пришло пока время…
Автобус на повороте резко завернуло, и голова задремавшего звучно ударилась в стекло. Дед тут же вскочил, но выстроившаяся вокруг живая стена придавила его и быстро усадила на место. Старик посмотрел по сторонам: ни кладбища, ни бабули, ни Тони. Только бессчетные качающиеся фигуры, шум мотора и пустота на лицах.

6

Проскользнув между тел, Фрол всё же вырвался из пассажирского плена. Сойдя на остановку раньше, он ощупал карманы, нашел свой портсигар, подаренный ему командиром после московского парада в 45-м. Выкурил две папиросы разом и не заметил, как вышел из лифта.
Всё было как в тумане. В горле стоял тот же ком, как тогда – у могилы. Слова застряли где-то глубоко. Дышалось вполгруди. Ноги подкашивались. В глазах блестели слезы. Но рука всё же тянулась к звонку.
Дверь открыла дочь, на лице ее читалось знакомое беспокойство.
– Пап, ну ты что так долго?! Я переживать начала. Данилка уже заждался тебя…
Из угла выглядывало улыбчивое и розовое личико, а в руке зажато наполовину очищенное яичко.
– Дедуля, ты у бабуфки был? – тонким голоском пролепетал Даня, продолжая очищать вторую половину пасхального лакомства.
– Да, родной мой, – еле слышно ответил дед. Утомленно сел на стул и принялся развязывать шнурки.
– Ню и как она тямь?..
Фрол сглотнул слюну, и ком провалился куда-то вовнутрь.
– Всё у нее хорошо, Данилка. Всё хорошо…

Елена Луканкина