Второй хлеб для бизнесмена

1.

О картофеле, а в простонародье о картошке, уже столько написано, взято интервью и даже снято учебных и не только фильмов, что говорить о ней уже как-то и не пристало.
Она – картошка – и варится, и жарится, и чипсуется, и мнется на пюре, и добавляется, и приправляется… и даже напитками спиртными сдабривается.
Она универсальна для приготовления еды. Она и спасала, и выручала, и лечила, и… даже некоторых обогащала.
Когда лето завершает свой солнечный путь, настает время осенних распродаж, сентябрьских букетов, копания картошки и многочисленных заготовок на зиму. К тому же, как это водилось в старину, приходит время отжинок и свадеб. И, конечно же, особенно в условиях полудикого рынка, это время получения значительных выгод, как говорят экономисты, от реализации конечных продуктов АПК. Своего рода рай, а лучше сказать, жор для бизнес-­акул агропродовольственного рынка.
Так вот, бизнес на картошке у Сидорчука шел отменно. Телефоны в офисе разрывались от звона и треска – специалист по маркетингу не успевал принимать заказы как от крупных заготовителей, так и от мелких фирм-перекупщиков.
– Алло, – раздавалось в трубке, – это фирма «Сидорчук и сыновья»?
– Да! – отвечал уверенный голос реализаторши.
– Могу ли я заказать самовывозом две фуры картофеля? – звучал хрипловатый баритон на другом конце телефонного моста.
– Да хоть двадцать! – с веселыми интонациями в голосе отвечала молодая длинноногая Марина, отпускальщица столь ценного продукта, по сути – второго хлеба.
Она совсем недавно окончила Высшую колхозную школу и попала на бойкое место к самому Сидорчуку. Марине было около двадцати пяти лет от роду. Безусловно, девушка не отличалась изысканными манерами, да они и не нужны вовсе при такой должности, часто покуривала, красила свои ногти прямо за рабочим столом, могла и ругнуться на «достающую» ее шоферню. Носила джинсы в обтяг с заниженной талией, стринги, облегающие кофточки и свитера, хорошо подчеркивающие ее весьма приличную женскую грудь. Мордашка отражала неудержимую веселость и задиристость. Как говорится, такой палец в рот не клади…
Правду сказать, Сидорчук пытался, и не только палец… Но об этом несколько позднее.

2.

В воскресные дни Марина отсыпалась от маркетинговых операций. На фирме ей приходилось быть не только маркетологом, если, конечно же, выполняемые ею функции можно отнести к этой профессии. Она была и учетчицей, и кладовщицей, и снабженцем, и товароведом, а иногда и секретаршей для вездесущего Сидорчука. Если судить по великому Марксу, то это был совокупный работник.
Как и всякая молодая девушка, Маринка не переставала мечтать. Она забиралась в дальний угол своей комнаты, которую ей выделила фирма в старом двухэтажном доме бывшего хозяйства «Пламя коммунизма», ложилась на небольшой диванчик и начинала медленно уплывать мыслями то к студенческим годам, то к родительскому крову, а то и вовсе к несуществующим событиям, которые она представляла в мечтах и которые дарили ей успех и счастье. Одним словом, Мари, так ее сокращенно звали на курсе, сладко мечтала.
Особенно часто ей вспоминалась общага, сценки КВН и многочисленные капустники. Беззаботная студенческая жизнь очень уж нравилась и по-прежнему увлекала ее.
Отдельные сценки весьма живо всплывали в ее памяти. Вот Толик – прыщавый молодой человек с четвертого курса агрофака, – одетый в робу зэка, читает письмо со сцены, якобы от своей бабушки, которая пишет: «Милый внучек, приезжай хоть на неделю, я совсем старая стала, некому под картошку огород вскопать».
Толян тут же берет бумагу и строчит ответ: «Бабуся, я просился – бесполезно! Пусть соседи помогут. Только копайте аккуратно, я на огороде автомат зарыл».
В следующей сцене он получает письмо от бабушки. Бабка пишет: «Милый внучек, приехали какие-то люди из города, перекопали весь огород, но твой автомат не нашли».
Он ей отвечает: «Бабка, чем мог – тем помог, а уж картошку как-нибудь посадишь».
Была там и другая интересная сценка. Представьте, на сцене сделан макет деревенской избы. Бабка спускается в погреб. За столом сидит районное начальство и рассуждает о видах на урожай. Полупьяненький агроном докладывает:
– В прошлом году посадили 50 га картошки – съел колорадский жук. В этом году посадили 100 га – опять съел. В следующем году посадим 200 га – пущай подавится! – завершил свое выступление опытный картофелевод.
А в это самое время из погреба показалась голова бабульки, она, кряхтя, пыталась приподнять мешок картошки до уровня пола. Из-за стола, оторвавшись от трапезы, поднимается мужчина с претензией на интеллигентность и произносит в зал:
– Совсем немногие джентльмены знают, как правильно подавать руку даме, которая вылезает с мешком картошки из погреба.
Зал разражается хохотом.
Иногда вспоминались Марине различные гаданья под Новый год. И здесь не обошлось без картошки. Теперь, правда, этот вид гадания на кухне общежития вызывал улыбку и у нее.
Суть его заключалась в следующем. Девушки ставят жарить картошку в нескольких сковородках. Из чьей сковородки ребята картошку, извините за откровенность, сожрут, та и идет к ним в комнату ругаться и знакомиться.
Как-то, покупая для этих целей картошку на рынке, и вовсе не под Новый год, так как данный вид гадания весьма универсален и круглогодичен, Марина спросила продавца:
– Это у вас картошка молодая?
– Молодая, молодая! Еще даже не целованная! – последовал быстрый ответ.
«Вот это реклама, – подумалось ей, – какая маркетинговая подача, не хочешь, да купишь!»
Марина уже второй час дремала на удобном диванчике своего гнездышка.

3.

Сидорчук настойчиво постучал в дверь Марининой комнаты. Дверь по старинке была обита дерматином, и звук тонул в мягкой прослойке обивки. Вот почему ему пришлось топать ногами перед дверью, благо скрипучий пол коридора это позволял. Топот и пробудил Марину к жизни в отведенном пространстве комнаты.
– Кто там? – потягиваясь на диванчике, спросила она.
– Это Сидорчук, ваша светлость, – позволив себе излишнюю раскованность, ответил картофельный шеф.
– Что-то случилось, Альберт Исаевич? – взволнованно спросила Марина, открывая дверь комнаты.
– Да нет, Мариночка, просто стоит шикарная уральская осень, и я приглашаю тебя прокатиться на машине. – Он уже во второй раз позволил себе обратиться к ней на «ты».
– Давно ли мы стали на «ты», Альберт Исаевич? – заметила Марина, пропуская его в комнату.
– Для меня, Марина, с той самой минуты, когда ты вошла впервые в мой кабинет по поводу трудоустройства, – пытался изображать влюбленного Сидорчук.
И вдруг он начал читать слова из известной песни периода «застоя», которая называлась «Колдовство»:
Твои глаза как два тумана,
Как два прыжка из темноты.
Каким путем, каким обманом
В двадцатый век прокралась ты?
Наворожив лиху беду мне,
Возникла ты средь бела дня,
И понял я, что ты колдунья
И что пропал навеки я!

– Альберт Исаевич, это не по адресу.
В каждом селе точно проживает по одной колдунье, но не в этой комнате, – с улыбочкой парировала волшебница картофельных распродаж. – Только не говорите, что вас постоянно тянет ко мне, что вас околдовали или, что еще хуже, присушили.
Альберт Исаевич, изображая несчастного Ромео-неудачника, молчал. Ему уже стукнуло 58 лет. Пробивалась лысина, виски, как ковыли казахских степей, отдавали изрядной сединой. «Трудовую мозоль» легко выдавал темно-вишневый свитер, ворот которого плотно зафиксировался на короткой шее господина директора. Какая-то неопрятность чувствовалась во всём: плохо промытые волосы, кое-где перхоть, как мелкая крупа, виднелась на свитере, мятые неглаженые брюки, недостаточно выбритое лицо завершало эту картину.
– А где ваша жена? Она что, совсем не бывает на фирме? – прервала молчание молодуха. Она не посмела спросить напрямую, почему супруга не следит за мужем.
– Ей мои проблемы не интересны. Она не любит деревню и живет постоянно или в столице, или за рубежом. Сейчас она в Греции, – ответил на вопрос Исаевич.
Исаевич, как заядлый рыбак, забросил наживку в надежде на поклевку после фразы: «…она в Греции». Но рыбак-птицелов ошибался. Марина равнодушно рассматривала набухшие бутоны какого-то диковинного цветка, высившегося на подоконнике. А за окном золотым листопадом играл неутомимый ветер сентября. Партнеры по бизнесу, если их так можно назвать, не находили общего языка. Партнеры – это было слишком громко сказано, Марина-то была наемной работницей на фирме «Сидорчук и сыновья». Название фирмы было весьма странным, так как шеф вообще не имел детей, оставалось загадкой, о каких сыновьях идет речь. Но этот вопрос ему никто никогда не задавал.
Альберт Исаевич еще раз взглянул на Марину, молча стоявшую у окна, потом на свои золоченые «котлы» (так в советское время на жаргоне именовали наручные часы), вздохнул, делая вид, что ему пора удаляться.
– Мариночка, тороплюсь, загляну как-нибудь в другой раз, – с трудом выдавливая из себя оптимистические нотки, заторопился хозяин картофельной фирмы.

4.

Выходя из подъезда уже покосившегося от времени двухэтажного сельского дома, Альберт выругался:
– Ломается, стерва, но ничего, и не таких обламывали!
Потоптавшись возле дома, он направился на окраину села к гадалке Никитичне. Эта особа не только у детей грыжи заговаривала, но и могла предсказывать будущее, толковать различные сны и сновидения, а за особую плату и присушить, и отсушить, «пустить по ветру», одним словом, она была весьма универсальна в своих колдовских проявлениях.
В это время Никитична как раз была свободна от бесед с потусторонним миром и с удовольствием приняла очередного клиента. В хате стоял полумрак, зажженные свечи отбрасывали на стены движущиеся тени, сияли иконы в золоченых рамах, сладкий запах источали курившиеся китайские палочки. Альберт, озираясь, присел на краешек видавшего виды плетеного стула.
– Ну что, милок, рассказывай, – раскладывая по столу, накрытому черной бархатной скатертью с кистями, карты, четки, светящиеся прозрачные шары и всякую другую дребедень, производящую на клиентов магическое воздействие, обратилась к нему деревенская гадалка.
– Что рассказывать, Никитична, измотался я весь, боюсь за бизнес, да и с бабами не всё ладится, – уныло гундосил картофельный магнат.
– С бабами, говоришь, – ухватилась за последнюю фразу Никитична, – это мы, милок, сейчас поправим. – И она раскинула карты Таро.
Никитична пыхтела, таращила и пучила глаза, откидывалась на спинку своего кресла, а затем резко наклонялась, да так, что ее седые пакли касались гадального инструмента, т.е. засаленных и изрядно потертых во многих местах карт. Одним словом, нагоняла жути.
Альбертушка покорно ждал. И вдруг она сгребла эти карты в одну кучу и достала цыганские игральные. Лихо подбросила колоду, и выпал крестовый туз, затем еще какие-то манипуляции – и снова туз и дама червей, потом пошли валет, две шестерки и десятка пик.
Никитична зажмурила глаза и произнесла слегка пропитым голосом (для справки, бражка с настойками у нее не переводились):
– Ой, плохи твои дела. Всё время вижу то дальнюю дорогу, то крестовый дом. А что тебе снится, Альбертушка?
– В последнее время картошка, одна картошка… – лихорадочно вымолвил Альберт.
– Ой, милок, и плохи ж твои дела, тебя весной посодят или осенью уберут! – заключила Никитична.
В хате воцарилась гробовая тишина, которую лишь изредка нарушало легкое потрескивание зажженных свечей.

Александр Сёмин,
член Союза писателей России