Планида*

Томск находится на отшибе. На отшибе по отношению к магистрали, связавшей железнодорожным сообщением центр страны с Владивостоком. Потому город не похож на соседские мегаполисы, стремительно выросшие вдоль главной железной дороги страны. В нём есть патриархальность. Есть прошлое. Да, отшиб причиняет некоторые неудобства пассажирам. До сих пор. Но в нашей прошлой стране ожидание можно было скрасить в ресторане, что круглосуточно работал на вокзале станции Тайга. Теперь его уже нет. Но речь пойдёт о встрече в прошлом и с прошлым, где ресторан ещё функционировал.
Я ехал в отпуск из Амурской области. До поезда «Мариинск – Асино» оставалось три часа, и я отправился в железнодорожный ресторан. Сделав заказ, посмотрел на часы. Проходивший, казалось бы, мимо мужчина произнёс:
– Вот-вот, время, которое мы имеем, – это деньги, которых у нас нет. Разрешите? – задал он вопрос, ответа ждать не стал и приземлился напротив. Затем продолжил: – Только вот время подороже будет любых денег. Даже за огромные тыщи нигде не купишь минутки лишней. У самых авторитетных богов никакими молитвами одной секунды не вымолишь. Потому, молодой человек, учитесь время ценить и беречь. Не тратить попусту.
Затем протянул руку для рукопожатия и представился:
– Николай Петрович.
Я улыбнулся:
– Александр. – И задал вопрос: – А вы, наверное, философ?
– Не, речник. Ныне. Но лекцию о потерянном времени вполне могу прочитать не хуже разных там философов. Хотите?
Я кивнул.
Тут подошла официантка, поставила на стол две тарелки борща, два графинчика с коньяком. Мы выпили за знакомство, и он принялся за своё повествование:
– Было это в Таллине в самом начале войны. Служил я тогда старшиной на торпедном катере. Молодой лейтенант командовал нашим торпедоносцем. Надо сказать, толково командовал, даром что молодой. Конечно, торпедный катер не линкор, не крейсер, даже не эсминец, но всё же это полноценная боевая военно-морская единица. И командовать им доверяют далеко и далеко не каждому, тем паче сразу после училища. А ему вот доверили.
Думаю, далеко пошёл бы наш лейтенант, если бы не тот случай, о котором я и хочу рассказать.
Когда стало окончательно ясно, что Таллин нашим войскам не удержать, поступил приказ передислоцироваться в Кронштадт. Дивизион торпедных катеров, согласно диспозиции командующего флотом, должен был следовать с третьим, последним караваном.
Загрузились под завязку, дело нехитрое и знакомое, боеприпасами и продовольствием. Осталось отдать швартовы и – в поход. Тут вызывает меня лейтенант. Предстаю я пред светлы очи начальства с готовностью выслушать последние наставления перед выходом в море, а может, чем чёрт не шутит, и тяпнуть по махонькой «на посошок». Однако командир изрядно меня удивил и огорошил: « Понимаешь, старшина, мне нужно на берег отлучиться. Очень… – Помялся немного и продолжил: – Короче, остаёшься на время за меня…»
Да, ситуация… моё положеньице вмиг стало похуже губернаторского. Не скрою, зароились в моей голове мыслишки о дезертирстве и тому подобных симуляциях.
Посудите сами, бравый доселе вояка в столь ответственный момент вдруг надумал смотаться с катера. И явно не по служебным делам. Мнётся, глаза отводит…
Будто прочитав мои мысли, он принялся торопливо объяснять: « Плохого не думай. Здесь неподалёку живёт моя невеста. Я решил забрать её с собой, в Кронштадт. Знаю, конечно, знаю, – предупредил он мой незаданный вопрос, – что не положено брать на борт посторонних. Но и уйти без неё не могу. Понимаешь?»
Чего уж тут не понять! Я и сам в те-то годы за девками ухлёстывал будь здоров. Занятие дюже завлекательное. Но в амурах, как, впрочем, и во всех азартных играх, голову необходимо держать холодной, не терять способности соображать. «Наше дело не рожать…» – дальше вы знаете.
К несчастью, выпускник мореходки, похоже, утонул. Причём утонул не в море, а, ирония судьбы, в сентиментальных слюнях. Любовь называется. Разыгрались гормоны не на шутку. Понимая полную беспомощность здравого смысла в борениях с роковыми страстями, я тем не менее предложил лейтенанту именно здраво помыслить. Напомнил о войне, о женщинах на борту, носителях беды; предложил, наконец, отложить встречу до лучших времён, ведь не навсегда же мы уходим из Таллина. Призвал на помощь юмор, сравнив любимую девушку с бутылкой вина, а жену – с бутылкой от вина. Ноль эмоций. Мой заключительный аргумент: «На кой ляд она вообще тебе сдалась?» – ожидаемо повис в воздухе.
Он ушёл, пообещав вернуться минут через десять.
Музыка любви звучала в ушах лейтенанта. В наших же ушах зазвучала другая музыка, это снаряды немцев начали рваться на территории порта. В бухте всё пришло в движение. Корабли нашего каравана, торопливо занимая походное положение, покидали рейд. Пора и нам убираться подобру-поздорову.
Но мы ждём. И дождались…
Подбегает к пирсу начальник порта и начинает крыть нас отборными матюгами, даже не прибегая к помощи мегафона. Какого рожна, дескать, вы здесь до сих пор околачиваетесь?! Из-за вас, придурков, сапёры отложили взрыв порта. Предложил идиотам в тельняшках ­срочно сматываться. В противном случае – бог им судья. Он умывает руки…
Иногда поступают предложения, от которых не отказываются. Пришлось оставить командира на произвол судьбы в обречённом городе. Обидно, досадно, но обстоятельства оказались сильнее. Проклятое се ля ви и шерше ля фам… Отдаём концы, разворачиваемся и самым полным чешем вслед за караваном. Едва отошли на безопасное расстояние, как в районе порта гулко загрохотало. Высоко взметнулось рыжее пламя, и повалил густой чёрный дым.
Спасибо, вовремя спровадил нас от пирса басистый матершинник.
Мне повезло, прошёл я всю войну и довоевал до победного конца. Познал разное. Голод и холод Ленинградской блокады, горе утрат и злую радость возмездия. Топил фрицев и сам тонул не единожды. Только вот наш лейтенант, потерявшийся в Таллине, никак не выходил из головы.
Раздумывая о его судьбе, я и мысли не допускал, что он мог переметнуться к врагу, предать Родину. Ведь мы с ним успели повоевать, понюхать пороху. А, да будет вам известно, даже один бой с лихвой заменяет и пуд съеденной совместно соли, и пресловутый поход в горы или в разведку. Просто, видно, приключилась с человеком беда в городе. Возможно, заманили в ловушку националисты из приснопамятной пятой колонны. Дамочку же использовали в качестве подсадной утки. Разные мадамы крутились вокруг военморов в Таллине в то время.
И крепко тужил я, что отпустил его тогда на берег за невестой. Хотя приказать я ему не мог, отговорить мудрости не хватило. Формально – не подкопаешься. Но чувство вины за пусть и трижды присущее молодости легкомыслие, обернувшееся первой, до сих пор язык не поворачивается назвать пропажу командира боевой, потерей, навсегда засело занозой в сердце.
Искал ли я его? Ясно, искал. Ведь в глубине души надеялся, что лейтенанту удалось, парень-то он ходовой, выбраться из пылающего города и присоединиться к своим. Поэтому внимательно вчитывался в списки награждённых – не мелькнёт ли знакомая фамилия? Тщетно. Расспрашивал ребят с других баз. Без толку. Найти иголку в стогу сена – плёвое дело по сравнению с поисками человека на войне. Да и возможности мои, мягко говоря, были ограниченными.
После войны, послав запрос в официальные органы, получил малоутешительный ответ: «пропал без вести».
«Пропал без вести»… Универсальная формулировочка, несправедливо уравнявшая безвестных героев и патриотов со столь же безвестными трусами, предателями и дезертирами. С тяжёлым сердцем зачислил командира в число доблестно павших, помянул его по-православному, на том и прекратил поиски.
– Без пользы жизнь, безвременная смерть, – констатировал я, обнаруживая недюжинные познания школьного курса литературы. – Накрылся, значит, лейтенант медным тазом. Ну, за помин души, что ли?
Петрович присоединился, опрокинул рюмку, раздумчиво поводил ложкой по тарелке.
– Понимаешь, скоропалительность суждений далеко может завести. Повремени с выводами, не спеши поперёд батьки. Продолжу с твоего разрешения.
Пришла пора мне демобилизоваться. Направился домой. Вот на этой станции, на станции Тайга, делаю пересадку. Время есть, я и устроился за этим самым столиком. Изучаю меню и вдруг слышу: «Мичман, извините, вы в Таллине случайно перед войной не служили?» – «А вам что за интерес? – Оборачиваюсь я и осекаюсь. Смотрю, мать честная, стоит передо мной он, мой бывший командир. Правда, не совсем тот бравый красавец-лейтенант, за коим таллинские девки табуном бегали. Потёртое драповое пальтишко, порыжелые кирзовые сапоги, засаленная шапчонка. Прежний флотский форс исчез без следа. Лицо сумрачное, небритое. Виски седые, у рта горькие складки. Не изменились, пожалуй, лишь глаза, которые светились искренней радостью.
Обнялись мы. Отметили встречу, разговорились, и он поведал мне свою невесёлую одиссею.
…Лейтенант, оказавшись на берегу, бегом направился к дому невесты. Жила она действительно неподалёку. Но помнишь, я говорил, что начался артобстрел. Мины по мостовой шлёпаются, осколки свистят. «Свою добычу смерть считала…» – точнее Высоцкого не скажешь. Наш же Ромео, гонимый любовным безумием, словно заговорённый, благополучно добирается до цели. Глядь, а дома-то и нет. На его месте дымится груда развалин. Ни одной живой души рядом. Ему бы назад, на катер, он же в отчаянии заметался по соседям, надеясь на чудо. Не смог смириться с очевидным, глазам не верил.
Словом, понапрасну потратил на бессмысленные расспросы время. Безутешным помчался обратно. Ненависть, жажда мести, слёзы бессилия душили его. Бог по-прежнему хранил лейтенанта от вражеских осколков. Целым и невредимым он вбежал на причал. Увы, силуэт родного катера таял вдалеке. Осознать трагическую безнадёжность собственного положения несчастный не успел. На территории порта ахнул взрыв. Бедняге словно кувалдой заехали по голове, сознание покинуло его. То ли оберег Спасителя перестал действовать, то ли против наших сапёров бессилен и Создатель.
Очнулся лейтенант уже в плену…
Дальше известное дело: либо в РОА, не путать с раем, либо пожалте в ад концлагерей. Сказать, что все военнопленные сохраняли верность присяге, значит сильно погрешить против истины, но лейтенант сохранил. На просторах страны разворачивалась величайшая из мировых войн, нашему же командиру выпало на собственной шкуре убедиться в правильности теории Данте о том, что преисподняя состоит из кругов, причём ему показалось, что кругов этих гораздо больше, чем девять.
Попытки бежать каждый раз заканчивались неудачей. Его ловили, жестоко избивали и водворяли за колючую проволоку, но уже в «более другой» лагерь. Выражаясь фигурально, очередной виток адской спирали неотвратимо приближал узника к крематорию.
Следуя «далее со всеми остановками», бедолага очутился в Бухенвальде. Однако в пепел превратиться не успел. Союзники освободили.
Затем репатриационные лагеря, проверка «на вшивость», возвращение на Родину. Родные пенаты широко распахивать объятия по вполне понятным причинам блудному сыну не спешили. Дорога на флот, даже на торговый, была ему заказана. Помытарившись, он завербовался в сибирские дали дальние.
Собственно, когда мы с ним встретились, он и ехал на Ангару.
Да, настоящий, сильный человек. Пропустив столько тяжеленных ударов от судьбы, сумел подняться до финального «аут». Потом он написал мне, что после соответствующих проверок с него сняли недоверие и работает он диспетчером автоколонны в Богучане. Не знаю, окажись я в подобных передрягах, сдюжил бы, ей богу, не знаю.
С другой стороны, не отлучись лейтенант с катера, никаких передряг вообще бы не случилось. Плюс нам бы не пришлось отчитываться за него в Кронштадте. Попробуй объясни особистам исчезновение командира торпедного катера в столь критический момент. Слава Нептуну, что удалось нам при следовании из Таллина потопить немецкую подводную лодку…
По вокзалу громыхнуло: «Поезд сообщением Мариинск – Асино прибывает на первый путь от перрона».
Мы рассчитались с официанткой и поспешили на посадку.

Александр СУХАЧЁВ,
город Рубцовск, Алтайский край