Степень – лекарь

ПИСЬМО Н. А. ЛАМПСАКОВА

1919 год. Кровавое колесо Гражданской войны утюжит Россию, оставляя за собой страшный след человеческих страданий и смертей. Разум покинул сражающихся.
Судопроизводство упростилось донельзя. Согласитесь, военно-полевые суды и трибуналы, причём с той и другой стороны, только при серьёзном умопомутнении можно рассматривать в качестве органов, отправляющих правосудие. Посему и естественно, что политическая целесообразность, а по сути, та же месть, правда в красивой идеологической обёртке, заменила правосудие. Итог – интеллектуальную и трудящуюся элиту нации красного и белого цветов нещадно косила женщина в развевающихся белых одеждах, по имени Смерть.

Подданные Российской империи забыли Бога, перестали бояться Страшного суда. Мудрый патриарх Тихон предал анафеме враждующих. Однако отлучение от церкви одинаково не впечатлило, что неудивительно, красных и, что удивительно, белых. Но ведь общеизвестно: в окопах атеистов нет. В чём же причина массового грехопадения? Массового духовного пьянства, причём буйного духовного пьянства?

Возможно, Бог приболел, взял отпуск, обиделся на православных, наконец. А тень доктора Фауста вовремя подсуетилась, закрепив позор Брестского мира заветной фразой: «Остановись, мгновенье. Ты прекрасно!» – узурпировала место Спасителя в душах русских и с упоением матёрой мазохистки без устали подвигала тех к братоубийству. Возможно, я и ошибаюсь. Вот только рационального объяснения бессмысленной жестокости и беспощадности русского бунта до сих пор не существует. Лепет же елизаветинского вельможи про сбережение народа благополучно растворился во тьме веков. А ведь Иван Петрович Шувалов был как раз не из тех, кто у нас на каждом шагу.
Хотя… хотя насчёт тьмы веков, похоже, я немного погорячился. Ведь не из тех был и Николай Александрович Лампсаков, родившийся в 1875 году в селе Котлован Вышневолоцкого уезда Тверской губернии, а жизнь положивший на алтарь именно сбережения народа в Томской губернии.

Лекарь. Прекрасно образован. В 1903 году окончил с отличием медицинский факультет Императорского Томского университета. Потому совсем не удивительно, что ему предложили возглавить строительство первой земской больницы в селе Ново-Кусково, сыгравшей неоценимую роль в улучшении здравоохранения прилегающей территории.
Строительство началось в том же 1903 году, продолжалось около 10 лет. Стройка обошлась казне в 32 тысячи рублей, деньги по тем временам немалые. Больница имела приёмный покой, терапевтическое, хирургическое и инфекционное отделения, расположенные в разных корпусах. Аккуратный особнячок для врачебного персонала находился во дворе лечебницы.

Все строения, включая подсобные и хозяйственные, были срублены из гладко оструганных сосновых брёвен весенней заготовки, имели каменные фундаменты и железные крыши. Стены покрашены в жёлтый цвет, кровли – в зелёный, что придавало опрятный, даже праздничный вид зданиям в любое время года. Постройки Ново-Кусковской больницы располагались на высоком, красивом месте, среди белоствольных берёз, по-над поймой таёжной речушки Соколы, пересекающей самый конец села.
На том же взгорье, лишь несколько в стороне, Лампсаков поставил и собственный особняк из обхватистой лиственницы, вокруг которого разбил некое подобие сада, где произрастали крыжовник, малина, смородина, черёмуха и невиданные в Сибири ранеты. По весне плодоносящие растения, распускаясь пышным цветением, издавали бесподобное благоухание.
Лампсаков был ещё и начальником переселенческого пункта, всем, чем мог, помогал прибывающим из западных губерний переселенцам, хлопотал о предоставлении мест поудобнее для новых деревень и хуторов.

Следует отметить, что успеху в делах и начинаниях Николая Александровича во многом способствовала его супруга, тоже врач, Елена Дмитриевна, женщина умная и весьма симпатичная. Во время его многочисленных служебных отлучек, наряду с домашними, она заправляла и всеми больничными делами. Благодаря её распорядительности в больнице поддерживался идеальный порядок. Причём без использования всякого администрирования и довольно корректно. Вышколенный медперсонал понимал её с полуслова. Больные – те вообще в ней души не чаяли, откликаясь на доброжелательную заботу и сострадание к их болячкам.

Николаю Александровичу не приходилось кривить душою при гостях, когда он говорил, что в чём, в чём, а в женитьбе ему повезло. Одно лишь обстоятельство слегка омрачало счастливый, казалось бы, во всех отношениях брак: он оказался бездетным, и, что совершенно точно, не по вине супруга.
В остальном жаловаться Лампсакову было не на что. Материально обеспечен, работой доволен, народ уважает, начальство благорасположено – основательная поступь по жизни уверенного в себе человека, чувствующего надёжную почву под ногами. Увы, ничто не вечно под луной.
Случилась Первая мировая война, в которой вместо вполне заслуженной победы Россия вкусила плоды унижений, затем привычно погрузилась в смуту.
Николай Александрович внимательно следил за происходящими событиями, абсолютно ничего в них не понимая. Со всей очевидностью было ясно одно – страна катится в пропасть, наступает конец великой империи.
А царь-то батюшка чем так не угодил Керенскому? Ведь заселился русский Марат в государевы апартаменты, разъезжал на государевом авто, не пренебрёг и столовыми приборами с вензелями…

Мозг костей, вот парадокс, отторгал монархию, желудок, однако, не спешил следовать за ним при имевшейся возможности поглощать в компании таких же радикальных желудков изысканные блюда монаршей кухни. Между делом можно и порассуждать о судьбах революции (уже, конечно, не желудком, а языком).
Господи, ведь с началом Первой мировой войны, летом 1914 года, все военнослужащие действующей армии нацепили полевые погоны. Хотя парадная и другие формы одежды отменены не были, но благодаря примеру царя Николая II, надевшего с началом войны простую солдатскую гимнастёрку с погонами пехотного полковника и не снимавшего её вплоть до своей трагической гибели, носить золотые погоны мирного времени считалось дурным тоном…

«Эх, тёзка, тёзка! – вздохнул Лампсаков. – Нельзя властью бросаться, обязательно подберут, а самого растопчут! Слабость в нашем лучшем из миров не прощают. Если не боятся, сиречь и не уважают… Ох, а если власть употребил – сиречь кровавый? Вот и получается: куда ни кинь, всюду клин. Как это по-русски!»
Будучи молодым человеком, особенно во времена студенчества, теперешний врач не чурался революционных идей. Однако революция тогда ему представлялась в некоем розовом цвете, как светлый Христов праздник всенародного братства и благоденствия. Творившееся же в стране пугало его и настораживало. Нет, он ничуть не жалел о канувшей в Лету монархии, хотя слухи об ужасной, мученической кончине царской семьи шокировали, сама мысль об убийстве ни в чём не повинных детей казалась кощунственной и вовсе невозможной.

Нет, какого чёрта, громогласно пообещав отпустить бывшего российского самодержца с семьёй в Англию, Керенский отправил их в Тобольск? Лавры маратов с робеспьерами грезились? Чего ж тогда сам-то не стал дожидаться гильотины? Рванул не разбирая дороги за кордон. Ну да, своя-то шкура поближе к телу. Да и кто ж ещё потом про него любимого геройские сказочки расскажет?
Вот и не верь после этого в мистические предначертания. Правление последнего Романова продлилось 23 года. Первый Романов – Михаил – короновался в Ипатьевском монастыре, спустившись со второго этажа ровно на 23 ступеньки вниз. Николай Второй перед мученической смертью жил тоже на втором этаже, и надо же, Ипатьевского дома. Только в Екатеринбурге. Перед гибелью семейство Романовых с прислугой спустилось со второго этажа ровно на двадцать три ступеньки вниз. Жертвы революций – сколько их было и сколько ещё будет?

К тому времени Сибирь, как и вся бывшая Российская империя, полыхала в огне гражданской войны, расколовшись на два основных враждующих лагеря – красных и белых. Временно победившая в Сибири, на Урале и в Поволжье контрреволюция начала свой путь с расстрелов. На влажной от большевистской крови земле с быстротой грибов появлялись бесчисленные правительства. В захваченной белочехами Самаре обосновался эсеровский Комуч (Комитет членов Учредительного собрания), в Екатеринбурге – Уральское областное правительство, в Омске – Временное Сибирское, во Владивостоке – правительство автономной Сибири, в Чите царствовал сын трудового крестьянства атаман Семёнов, в Хабаровске – Калмыков, в Благовещенске – атаман Кузнецов…

Каждое из этих правительств, опиравшихся на японские, чешские или американские штыки, имело своё знамя, армию и страстное желание добиться безоговорочной поддержки союзников. Долго прицениваясь, зарубежные покупатели наконец в Уфе провозгласили Всероссийское Временное правительство – преемником почившего в бозе правительства Керенского. Оно состояло из Директории и Совета министров. Местом пребывания Директории решено было избрать Омск…

Но преемники Александра Фёдоровича, по мнению белых офицеров и союзников, слишком походили на него самого. Выпущенная Декларация об объединении всех сил революционной демократии ускорила уход с политической сцены, по крайней мере с авансцены, эсеровского правительства. Союзникам нужен был для России Кромвель. Жаждали его и офицеры, и крупная буржуазия. Торгово-промышленный съезд провозгласил: «Необходима твёрдая единая власть. Такой властью может быть только единоличная диктатура». Сильной личностью, призванной, в очередной раз, спасать «Расею», стал адмирал Александр Васильевич Колчак.

Что и говорить, либеральным идеям народовластия, приверженцем коих считал себя Лампсаков, тем самым нанесён был чувствительный удар. Власть кухарок же, по-ленински, Николай Александрович почитал злом гораздо большим для страны. Поэтому он и продолжал служить, теперь уже правопорядку по-колчаковски, хотя, надо сказать, без прежнего усердия. Колчак располагал обширной территорией, внушительной армией и значительной частью золотого запаса России, захваченного чехами в Казани. Последнее обстоятельство позволяло исправно платить жалование органам власти на местах, согласитесь, не последнее дело.

Правда, после событий в Причулымье, когда красные партизаны довольно легко разгромили вороно-пашинских, а затем и ново-кусковских блюстителей правопорядка, у впечатлительного Николая Александровича зародились немалые сомнения в твёрдости власти новой администрации. К тому же местное население по не до конца понятным причинам встречало красных на ура, в то время как к колчаковцам относилось с молчаливой враждебностью. Хамское поведение местной милиции у самого Лампсакова, если быть искренним, вызывало плохо скрываемое раздражение. Что же это за правопорядок, коль у него такие поборники? И выходит, все они одним миром мазаны, если солдаты, едва заявившись в село, вытворяют чёрт знает что, похлеще всякой милиции. Истинно – каков поп, таков и приход.

Николай Александрович задумчиво расхаживал по кабинету, изредка поглядывая в окна, за которыми открывался широкий вид на село и его окрестности. А там вовсю хозяйничала чародейка-блудодейка весна-красна. Полуденное майское солнце щедро поливало землю горячими благодатными лучами, и земля просто млела от живительного тепла, на глазах покрываясь нежной, будто свежепомытой зеленью. Лесистая пойма Соколов заполнялась стремительным, бурливым половодьем. Под окнами, словно ошалелые, вовсю наяривали любовные арии всевозможные птахи, громче всех, конечно, брали свои чик-чириковые ноты безалаберные воробьи.

Обычно в первые погожие деньки в селе тоже царило оживление. Сейчас же оно будто вымерло. Нигде не видно ни души, не долетает никаких звуков. Но вот какое-то движение возникло, на главной улице показался конный отряд, направляющийся в сторону больницы.

Лампсаков не отрывал глаз от приближающихся верховых. Вот уже можно рассмотреть их поподробнее. Впереди рысил на добром вороном коне низкорослый черноусый офицер с хмурым лицом. Его фуражка была надвинута на самые глаза. По всей видимости, командир карательного отряда – решил про себя заведующий больницей. За черноусым следовали нижние чины, рослые, хорошо вооружённые.
«Догадался бы всё же представиться, – отметил Николай Александрович. – Интересно, что за фрукт?»
Фрукт прибыл ответом на его письмо в губернию:

«…Большевистское восстание, вспыхнувшее в причулымском районе с двадцатых чисел апреля месяца с.г., в настоящее время можно считать оконченным.
Выяснилось, что подготовительная работа начата Томской большевистской организацией. Из Томска доставлялось оружие в посёлки, из Томска даны указания об организации по селениям тайных большевистских комитетов, которые и подготовляли общественное мнение в пользу большевизма.
Хотя установить точно, когда началась подготовительная работа, не удалось, но есть данные предполагать, что она велась несколько месяцев перед восстанием.
В марте месяце в указанный район было выслано из Томска ядро восстания – группа в 14–20 человек, во главе с так называемыми «товарищем Сергеем» и «товарищем Гончаровым». Эта группа разместилась в малоизвестном посёлке Ново-Покровском Ново-Кусковской волости и оттуда вела свою работу далеко по окрестным посёлкам, через агентов и тайные комитеты.

…Ново-Кусковская милиция, получив сведения о местонахождении этой шайки в Ново-Покровском, соединилась с милицией Александровской волости, всего в числе около 35 человек, и решила забрать эту шайку, для чего отправилась в п. Ново-Покровский. Однако здесь она встретила вооружённое сопротивление и сама едва не попала в засаду благодаря участию с шайкой населения, почему и вернулась в с. Ново-Кусково. Гнавшаяся за милицией шайка ночью прибыла в указанное село и разгромила волостную земскую управу и милицию. После этого началось открытое насаждение по всем селениям «военных красных комитетов», с образованием «главного штаба» в посёлке Ксеньевка… Красноармейский же отряд сразу сформировался из добровольцев в числе 180–200 человек, вооружённых винтовками разных систем. Для отряда были реквизированы лошади, а для усиления отряда объявлена мобилизация населения в три очереди. По всем селениям были установлены караулы и связи.

Возникшие «военные комитеты», равно как и «главный штаб», занялись преследованием убежавших милиционеров и местных деятелей, признаваемых этими комитетами вредными для красных. А главный отряд направился к Томску на соединение с Лубковым.
…Красные, получив бой под д. Мало-Жировой, избрали себе позицию в 8 верстах за Ново-Кусковском, где около п. Челбаковского был второй бой. А несколько дней спустя, правительственный отряд имел бой в п. Тихомировка с отрядом Лубкова, шедшим на соединение с другим отрядом, уже разбитым около Челбаковского.
Во всех боях красные, неся потери, разбегались (!), распылялись по округу – в таёжных лесах.

На днях правительственный отряд частью переправился на пароходе за Чулым, а Лубков и Гончаров, по слухам, соединились и оперируют в районе села Зыряновского.
…Ввиду всего вышеизложенного прошу Вашего личного ходатайства перед начальником губернии и начальником гарнизона об обеспечении здешнего района достаточной вооружённой силой, впредь до успокоения, в виде военного отряда или отряда особого назначения. В противном случае пребывание на пункте и работа невозможны. Прошу Вас не отказать уведомить о дальнейшем.
Заведующий Ново-Кусковским переселенческим пунктом
врач Н. Лампсаков»

Открылась дверь, в проёме показался офицер, он козырнул и отрывисто представился:
– Суров Владимир Александрович, капитан.
Не дожидаясь ответа, тем же отрывистым тоном уточнил:
– Если не ошибаюсь, доктор Лампсаков?
– Вы не ошиблись, капитан, – довольно сухо подтвердил Николай Александрович, посчитав нужным добавить: – Кроме того, имею честь быть начальником здешнего переселенческого пункта.
– Последнее мне известно, – произнёс Суров, не отрывая неподвижного взгляда чёрных немигающих глаз от собеседника.
– В таком случае весь к вашим услугам, – слегка наклонил голову заведующий больницей. – Прошу садиться, – указал он на стул.
– Благодарю покорно.
Пока капитан устраивался на предложенном ему стуле, громыхая великоватой для его роста саблей, Николай Александрович подошёл к заветному шкафчику и, несколько поколебавшись, извлёк из него полную бутылку с «латинской» надписью на наклейке: «Спиртус винус». Следовало, соблюдая какой-никакой этикет, проявить гостеприимство. Да и взбодриться перед нелёгким разговором не помешает. Для подобных дел вполне годится и спирт, коньяком угощать капитана не стоило. Не в коня овёс…
– Вас шокируют наши методы? – ухмыльнулся подогретый спиртом капитан Суров в ответ на сетования Николая Александровича относительно жестокости карателей. – Вот уж никогда бы не подумал, доктор, что вы столь чувствительны. Ведь, насколько мне известно, ни одна хирургическая операция без крови не бывает.
– Но нельзя же божий дар, в самом деле, превращать в яичницу! – отверг сравнение Лампсаков. – Поймите, «справедливая кара», пользуясь вашей терминологией, произвела чрезвычайно тягостное впечатление на местных жителей.
– Плевать я хотел, уж простите за солдатскую прямоту, на ваших жителей! А иногда тягостно впечатляться разболтавшемуся быдлу бывает очень и очень полезно. Мозги, знаете ли, вправляет. И заметьте, без всякого вмешательства со стороны психиатрических светил.
– Но позвольте, эдак вы восстановите против себя всё население! Стоит ли швыряться камнями, обитая в стеклянном доме? Может быть, поискать другие методы? Нет?
– Вы, доктор, живёте в деревне, а русского мужика не знаете. Образумить его можно только страхом. И ничем больше. Так что без кровопускания в данных обстоятельствах,
к сожалению, никак не обойтись.

«Офицер-то с задатками идейного садиста, – привычно поставил диагноз главврач, неприязненно глядя в пустые неподвижные глаза визави, которые от употреблённого по назначению спирта сделались ещё более мрачными. – Такой отца родного не пожалеет». Вслух же произнёс:
– Но я надеюсь, вы всё же учтёте моё мнение.
– Может, посоветуете мне надеть белые перчатки, порекомендуете истовостью благородства заткнуть за пояс рыцарей Круглого стола? – улыбнулся капитан.
– Не надо утрировать, Владимир Александрович. Хотя немножко благородства в отношении пленных, как мне кажется, не помешает. Примером могут служить существующие международные конвенции на этот счёт…
– К чёрту дурацкие конвенции! Поймите же вы наконец, что борьба идёт не на жизнь, а на смерть. Либо мы их, либо они нас. Третьего просто не дано! И совсем не зря предоставлены мне самые широкие полномочия. Я прибыл сюда, чтобы огнём и мечом восстановить порушенный красными правопорядок.
– Вот так?.. Огнём и мечом?..
– Именно так, доктор, именно так. И будьте уверены, интеллигентские сказочки о слезе ребёнка при подавлении восстания мною в расчёт приниматься не будут. Полагаю использовать крайне жёсткие меры, все доступные мне средства, прежде всего огонь и меч! Ересь во все времена выжигали. Святая инквизиция с помощью аутодафе благополучно сохранила единство католической церкви. Отучила тамошнюю паству инакомыслить. Пора, давно пора и нам перестать, уж снова извините за выражение, сопли жевать!
– Ну насчёт единства католиков – вопрос спорный. Да и с альтернативами у вас негусто, – задумчиво произнёс хозяин кабинета. – Хотя, помнится, один американец по фамилии Джефферсон высказался по поводу инакомыслия в том смысле, что это высшая форма патриотизма. Впрочем, согласен, не время сейчас для дискуссий. Так с чего, позвольте полюбопытствовать, собираетесь начать?
– Да я, собственно, уже и начал. Мои молодцы подпалили Ксеньевку. Видите дым на горизонте? Там какие-то негодяи организовали сбор и ремонт оружия для здешних бандюганов.
– Да, да, молва уже разнесла по округе вести о ваших деяниях. Только мысль, что среди погорельцев вполне могли оказаться ни в чём не повинные люди, вашу голову не посещает? Вот накануне я ознакомился с данными исследования настроений крестьянства губернии по поводу свержения советской власти. Цифры обескураживают. Вначале положительно к нему отнеслось 63,6% опрошенных, отрицательно только 13,6%. В ряде мест население активно помогало вылавливать скрывавшихся красноармейцев. Однако принудительная мобилизация вкупе с налоговыми поборами поменяли настроения. Увы… Общественность и по вашему поводу, опять же, волнуется:
«…Теперь я Вам сообщу полученные мною сведения от участников экспедиции по Томскому уезду против лубковцев. Там отрядом командует некий Суров, просто вор – офицер, который нарочито затягивает ликвидацию большевистских банд, чтоб не идти на фронт – ему выгоднее оперировать в тылу, менее опасном и более прибыльном. Офицеры отряда предаются поголовному пьянству и безобразничают. Приносимые отрядом жертвы объединяются в большинстве неумелостью и глупостью, разгильдяйством и пьянством (гибель под Святославкой отряда передового объясняется тем, что они занялись чаепитием и покупкой дешёвых яиц к Пасхе и в это время застигнуты были врасплох лубковцами)… Примите меры против бандита Сурова и Ко…»
– Весьма, весьма польщён, Николай Александрович. Какой высокий слог! Поэма! Песня! Писание из газетёнки «Сибирская жизнь» цитируете поди? Угадал? Шустры и бойки ребятки, только не доходит до них, что в войне всех против всех ни в чём не повинных просто не бывает. Ох, доиграются они в эти демократии, чую – доиграются! Балаболы… – Капитан продолжил: – И совершенно зря вы потревожили прах автора американской Декларации. Альтруистические воззрения уважаемого мистера, по моему глубочайшему убеждению, есть исключение. Правило же, сдаётся мне, сформулировал другой янки – некто Линч.
– Следуя вашей логике, Ново-Кусково необходимо спалить, а жителей линчевать? – сердито уточнил оппонент.
– Пока ответ отрицательный. Хотя стоило бы. Да боюсь, больница пострадает. Попробую ограничиться кой-какими превентивными полумерами. Сегодня соберу сход и поговорю с вашим мужичьём по-своему. Постараюсь назидать и вразумлять. Ну а потом примусь, через денёк-другой, за красных бандитов, окопавшихся в вашей волости. Немножко передохнём, осмотримся – и за дело.
– Да поможет вам Бог, – вежливо пожелал Лампсаков.
– Благодарю, покорнейше благодарю, – несколько отмяк капитан. – Как говорится, бог-то бог, да сам не будь плох.
Проводив Сурова, Николай Александрович подошёл к окну, постоял в задумчивости, и вдруг ему показалось, нет, ему явственно послышалось, что чей-то голос его настойчиво спрашивает:
– Ктой-то тебя, Николай Александрович, наущал эти письма писать? А! Подикось, дружки твои – япошки? Давай-ка колись, вражья морда! Мы ведь с тобой валандаться не будем. У нас с такими антилегентами разговор короткий – вилы в бок, да в колодец!
Голос скрипуче захихикал…
Лампсаков тряхнул головой, хихиканье прекратилось.

Снова открылась дверь и вошла Елена Дмитриевна:
– Коля, будь добр, посмотри одного пациента.
– Что за пациент, Лёля?
– У него два пулевых и два штыковых ранения. Состояние крайне тяжёлое. Необходимо посоветоваться насчёт его лечения.
– Кто-то из раненых солдат? Впрочем, я их всех осматривал, штыковых ранений ни у кого из них не наблюдалось.
– Нет, он не солдат.
– Ну вот, ещё немного, и я буду заинтригован.
– Это молодой крестьянин из Казанки. Его вчера привезли.
– А позволительно ли будет мне полюбопытствовать, кто это, а главное – за что, молодого человека столь серьёзно изувечил?
– Его жена, которая и доставила его в больницу, утверждает, что он был расстрелян колчаковцами.
– И остался жив?
– Выходит, так.

Николай Александрович удивлённо посмотрел на жену через стёкла золотого пенсне. Его холёное интеллигентное лицо, украшенное тщательно ухоженными усами и бородкой а ля Чехов, тронула недоверчивая усмешка.
– Ты меня, случаем, не разыгрываешь?
– Такими вещами не шутят, – покачала головой Елена Дмитриевна. – Несчастный просто чудом остался жив.
– Следовательно, он – красный?
– Разве в данных обстоятельствах это имеет значение? Тяжёлый больной нуждается в безотлагательной медицинской помощи. По-моему, вполне достаточно оснований, чтобы мы занялись его лечением.
– С формальной точки зрения, ты, безусловно, права. Однако есть одно но…
– Ты хочешь сказать, если больной оказался красным, мы не должны его спасать?
– Боюсь тебя огорчить, моя дорогая, но, по правде говоря, не хотелось бы иметь ничего общего с подобными субъектами.
– Опомнись, мой милый! Коля, а как же клятва Гиппократа? Надеюсь, для тебя заветы великого врачевателя по-прежнему не пустые словеса?
– Разумеется, я отлично помню о своём врачебном долге, но, ещё раз но…
– Иначе говоря, господин «но» – это «их благородие» капитан Суров? И зачем ты только написал письмо в губернию? Кому повезёт одержать верх – пока неизвестно ни мне, ни тебе, потому я бы очень не хотела, Коля, чтобы ты встревал в междоусобицы патриотов (ведь с обеих сторон декларируется просто неземная любовь к Отечеству). Последствия могут оказаться непредсказуемыми. Не забывай – ты прежде всего врач. Твоё дело – лечить людей перво-наперво, а в остальных делах пусть-ка они разбираются сами.
Вещун сердце женщины. Письмо в самый неподходящий момент и всплывёт…
– Да при чём тут Суров? Хотя… Недоразумения с военными властями больнице пользы уж совершенно точно не принесут.
– Ах, какие мы осторожные!
– Время такое, вот и приходится быть осмотрительным.
– Вот-вот, время такое. Только время, уж совершенно точно, не для карасей-идеалистов и не для премудрых пискарей.
– В каком смысле, дорогая? – сделал непонимающее лицо премудрый идеалист. Ему доставляло невыразимое удовольствие наблюдать за азартным натиском жены. Сейчас она удивительно напоминала ту задорную студентку, в которую он когда-то безоглядно влюбился.
– Тебе не приходила в голову простая мысль, что ещё бабка надвое сказала, кто в конечном счёте одержит верх в этой заварухе?
– Выражаясь казённым языком, спрошу, уж не сочувствуешь ли ты красным, Лёля? – добавил перца в дискуссию нарочито пристрастный оппонент.
– Я сочувствую больным. Что же до красных… Они выступают против угнетения людей людьми, за счастье простого народа. А вспомни историю США, войну Севера и Юга, Францию наконец, не за то ли самое и мы ратовали когда-то на студенческих вечеринках? Только мы, как истинные интеллигенты, поболтали красиво и успокоились. А большевики, и тут нельзя им не отдать должное, борются за воплощение своих, может и утопических, идей в открытую, не щадя ни себя, ни противника. И, если быть до конца справедливыми, врагов не щадят – да, но население-то не мордуют, не мародёрничают! В отличие от бравых защитничков правопорядка…
Елена Дмитриевна даже порозовела от волнения. Чувствовалось, высказанные мысли не сейчас пришли ей на ум, изливалось давно накопившееся.
– Пойми, мне хочется отвести беду от тебя, от нас в конце концов. Вспомни, совсем недавно ты верой и правдой служил государю императору. И где он теперь? Сейчас уже мало кто помнит, хотя вполне допускаю, что ошибаюсь, про царя-батюшку. Трагедия страны, трагедия семьи императора – вот и не верь после этого прозванию «кровавый»…
Дальше – Временное правительство, и ему, тоже верой и правдой, ты принялся усердно служить. Канули в Лету временные говоруны, возникла, свято место пусто не бывает, омская Директория. И ты служишь ей с тем же усердием. Приказала долго жить Директория, сделало белое движение ставку на верховного правителя. Уверенности же, что Александру Васильевичу Колчаку удастся долго продержаться, лично у меня уже нет никакой, посему делать ставку на адмирала я бы не советовала никому. Уж коли наши зажиточные челдоны настроились против покорителя Арктики, то тут не донесения пиши, тут пиши пропало!
– Блестяще, Лёля! Главное, свежо, оригинально, – рассмеялся Николай Александрович. – Может, есть другие предложения? А то, боюсь, напишу «пропало», и точно пришлют отряд, да только не для охраны больницы, а за мной… Ну обязан я, пойми, заботиться о безопасности больницы и всех больных. Вот я и забочусь.
– Страхи по поводу больницы мне представляются несколько надуманными.
– Вполне может быть, но, согласись, нет ведь и уверенности в её полной безопасности. Тем более времена-то – смутные.
– Ладно, в конце концов, тебе видней, Коля. Так как всё-таки насчёт партизана?
– Как его фамилия?
– Левин, Никита Левин.
– Что ж, пойдём смотреть…

…После окончания Гражданской войны Николай Александрович Лампсаков по-прежнему весьма ревностно исполнял свой долг, памятуя о факультетском обещании не помрачать чести сословия. Сельский доктор следил за всеми новейшими достижениями медицины не только у нас, но и за рубежом. Он переписывался с немецкими учёными-медиками. Те-то и прислали ему две кварцевые лампы. Даже в томских больницах их тогда не было. Из Германии пришли и два электрических движка. В больнице раньше, чем в селе, зажёгся электрический свет.

Ежемесячно в больницу Ново-Кускова обращалось от 900 до 1200, а иногда и до 1700 жителей района и около 500 – из соседних районов.
Лампсаков стал одним из самых уважаемых и заметных людей Причулымья. Его избрали делегатом на Всероссийский съезд Советов в честь 10-й годовщины Октябрьской революции.

Томская секция врачей направила ему приветственный адрес: «Все врачи Томского округа гордятся Вами, дорогой Николай Александрович. Вы один из тех немногих, кто отдал все свои лучшие годы и силы на служение деревне. Вы бескорыстно ушли работать туда, где имеется в Вас наибольшая нужда. Всем известно, насколько трудна работа сельского врача, но Ваше бескорыстие и любовь к делу сумели всё победить».

Нет, бескорыстием и любовью к делу всё победить оказалось невозможно. В ведомстве Ежова сказкам про бескорыстие принципиально не верили. Парадокс же явный. Ну сами посудите! С одной стороны, человеку шестьдесят три года, огромный авторитет, уважение населения и коллег, заслуги, опыт…
А с другой стороны, в начальство чего-то не рвётся, командовать коллегами не стремится. В Томск перебираться просто отказывается. Ну и главное – в партии большевиков до сих пор не состоит. Уклоняется, а может, затаился? Надо присмотреться. Поискать фигу в кармане.

Присмотрелись. Поискали. Тут-то и всплыло сообщение заведующего Ново-­Кусковским переселенческим пунктом от 27 мая 1919 года. Текст сообщения изобиловал клеветническими измышлениями о действиях партизан. А автором, если помните, был Н. А. Лампсаков.
Копнули глубже. Вот те на! Родители-то кто?! Священники! Да и сам семинарию окончил. Пел. И где?! В церковном хоре! Час от часу не легче. Ещё и офицер царской армии! В Германию письма пишет. Зачем? По всему видать, филиал кадетско-монархической организации, готовившей вооружённое восстание и свержение советской власти в момент нападения империалистических стран на СССР, вскрыли.

Помните, как Сергей Наумович Миронов (Король) – начальник УНКВД ЗСК – породил «Союз спасения России»? Так вот, Николай Александрович идеально вписался в схему в роли главаря Ново-Кусковского филиала ССР.
Всё строго по шаблону – чекисты находят бывшего царского или белого офицера и «назначают» его руководителем организации, состоящей из небольших ячеек и подчиняющейся заговорщицкому центру.

Главаря арестовали. И принялись жарить факты. Масла на сковородку не скупясь, густым чёрным слоем нанёс Никита Кузьмич Левин. Его партизанским прошлым времён Гражданской войны в романе «Строговы» писатель Георгий Мокеевич Марков наделил деда Фишку. Изрядно преувеличив. Самая яркая страница в биографии Никиты – собственный расстрел. Расстрел, после которого ему чудом удалось выжить. Казнили его каратели Сурова в Казанке. А вот излечили в Ново-Кусковской больнице. Уговорила Елена Дмитриевна Николая Александровича осмотреть Левина. На беду.

Про огонь, воду и медные трубы с детства слышали наверняка все. Так вот, испытание огнём Никита Кузьмич выдержал. Мало на планете найдётся людей, которым удалось прожить восемьдесят два года, будучи расстрелянными в тридцать четыре. Оправился от ран наш герой, но появилась привычка глушить боль алкоголем, огненной то бишь водой. Но всякое лекарственное снадобье, пока ведь панацея не обнаружена, обладает побочными эффектами. Настойки на спирту имеют способность завышать самооценку употребляющего вовнутрь. Может и море лужей предстать, той самой, которая по колено.

Закончилась Гражданская война, и Левина накрыла слава. Слава героя-партизана. Пресловутую правду жизни слегка отодвинули. Иначе как? Иначе никак невозможно! Ведь уже классики писали посвящения: «Деду Фишке – Никите Кузьмичу Левину с глубочайшим уважением автор Г. Марков».
Вон как громыхнули медные трубы! Родилась легенда, ни дать ни взять. Литературный герой, герой без страха и упрёка, несгибаемый борец за правду материализовался. В пример одним и в назидание другим.

И кому, как не Никите Кузьмичу, доверить колхоз «Рассвет», созданный в деревне Казанка Ново-Кусковского района? Четыре года терпели колхозники художества бывшего партизана. Это и был пик его карьеры.

Ну а в 1931 году судьба, сообразуясь с направлением райкома партии, ещё раз свела его с четой Лампсаковых. Николай Александрович принял Левина завхозом в Ново-Кусковскую больницу. Не председатель, однако должностишка непыльная, опять же спирт медицинский.
А дальше ответим на вопрос: почему из всех сельчан нашёлся лишь один потерпевший, и этот один – Н. К. Левин? Его имя всплыло в характеристике обвиняемого Н. А. Лампсакова. Председатель сельсовета Петров и секретарь Попов писали: «Лампсаков имел большую популярность среди населения. Особенно среди зажиточного населения. В то же время к лечению партизан относился самым скверным образом (Левин Н. К.)».
Ну что ж, ответ прост и банален. Никита не простил доктору своего увольнения в 1933 году.
Как, его?! Борца за власть Советов, живота не пощадившего за рабочее дело, какой-то докторишка посмел уволить! Антилегент хренов!

В больнице Никита продержался два года. И совсем неплохо себя чувствовал. Но вот сил у главного врача терпеть вконец разболтавшегося экс-партизана попросту не осталось.
Асиновское бюро РК ВКП(б) на внеочередном заседании 8 июля 1933 года отреагировало на увольнение своего протеже жёстко: «Со стороны заведования врача допускаются безобразия: сознательное засорение обслуживающего коллектива чуждым элементом, гонение и вытеснение с работы партийно-комсомольского состава… преступное пренебрежение в лечении партийно-комсомольского актива».

Реванш состоялся. Николая Александровича уволили. Год больницей руководил некто Параскун. Так всегда на Руси – созидать некому, а реформы реформировать от желающих отбоя нет. Причём результаты деятельности языкастых перестройщиков и реформаторов разного пошиба вполне предсказуемы и одинаковы. Развал. Некто Параскун с блеском и всего-то за год успешно достиг развала. Пришлось партийным товарищам возвращать Николая Александровича. Но конфуз свой запомнили и не простили…
Вот так Николай Александрович попал в списки неблагонадёжных.

Что дальше? Дальше за дело взялись профи из НКВД. Николай Александрович удостоился беседы с начальником Томского ГО НКВД Иваном Васильевичем Овчинниковым и уже наяву услышал:
– Ктой-то тебя, Николай Александрович, наущал эти письма писать? А! Подикось, дружки твои – япошки? Давай-ка колись, вражья морда! Мы ведь с тобой валандаться не будем. У нас с такими антилегентами разговор короткий – вилы в бок, да в колодец!
Овчинников скрипуче захихикал…
…Николая Александровича расстреляли 29 августа 1937 года.
Реабилитировали 01.10.1956.

Но и Овчинников совершенно зря хихикал, утверждая обвинительное заключение по делу Н. А. Лампсакова. Его самого приговорили к ВМН (высшей мере наказания) 19 мая 1941 года. В отличие от своих жертв, реабилитирован он не был. Это Лаврентий Павлович, как умел, взялся в наркомате бороться с приписками и очковтирательством. А Иосиф Виссарионович восстановил справедливость. Тоже по-своему и тоже как умел: «…нужно расстрелять».

Осталось добавить, что и врид начальника Асиновского РО НКВД сержант госбезопасности А. С. Салов, автор обвинительного заключения по делу Лампсакова, общей участи не избежал тоже. Ему репрессии аукнулись в 1939 году:
«Салов  Артём Семёнович – за участие в репрессиях в Асиновском районе (создание клеветнических материалов и незаконные аресты) снят с должности в мае 1939 года.
В июле 1939 арестован; Военным Трибуналом 21 сентября 1939 за нарушения законности по ст. 193-17 УК осуждён на 4 года заключения в ИТЛ».
Ну ещё рискнём утомить читателей, поминая всуе полковника Сурова. Владимир Александрович Суров родился в 1892 году, окончил четырёхклассное городское училище. В октябре 1913 года зачислен в ратники государственного ополчения второго разряда. В 1915 году призван по мобилизации, попав в 9-й Сибирский стрелковый запасной батальон, зачислен в Иркутскую школу прапорщиков. 1 апреля 1916 года произведён в первый офицерский чин – прапорщика армейской пехоты, направлен в 4-ю Сибирскую запасную стрелковую бригаду.
Начало карьеры – как и у многих в то время. Но в Гражданскую войну стал палачом. Война виновата? Война всё и спишет? Война не списала.
Вот перед нами оперсводка штаба войск ЯАССР:

В конце апреля 1924 года Томский губернский суд рассмотрел дело Сурова. Из решения суда: «Капитан Суров в первых числах мая 1919 года получил командование над экспедиционно-карательными отрядами, в задачи которых входила беспощадная борьба с повстанческим движением. С этого времени над Томской губернией, особенно над Томским и Мариинским уездами, нависли чёрные дни суровщины. Жестокость и бесчеловечность Сурова не имели границ: пыткам и истязаниям, порке, расстрелу и повешению предавались сильные и слабые, старики и старухи, женщины и дети».
Суд приговорил В. А. Сурова к расстрелу. Приговор привели в исполнение.

В каждой борьбе за власть присутствуют по крайней мере две правды, две идеи. И шут бы с ними, с правдами ль, с идеями ль, разбивай они собственные лбы друг о дружку! Ан нет, плохие ль, хорошие ль, но гибнут в борьбе за идею, вернее цель, которая потом оправдает все средства, люди. Победители дружно провозглашают наступление эры справедливости.
На следующем витке исторической спирали следующие победители так же дружно голосят о наступлении следующей эры справедливости. И мы снова весь мир разрушаем до основания, а потом?! А потом снова – вверх по лестнице, ведущей вниз! Может, в этом и есть нашего народа предназначенье – плутать, постоянно упираясь в тупики? Да иногда проваливаться в пропасти? Или тупики и пропасти существуют исключительно в нашем воображении?

Александр СУХАЧЁВ,
город Рубцовск, Алтайский край

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.