Три рассказа
Ислам ИСАКЖАНОВ
Почему три? Да потому что три – это магическое число, потому что три – это уже не два, и ещё с трёх начинается любая сказка. А самое главное – с трёх начинаюсь я.
А без меня какой был бы рассказ? Ведь я главный. А в общем, всё по порядку, как было, как в сказке детства.
А детство начинается с большого яркого солнца с тёпленькими тоненькими лучиками, которые нежно ласкают чёрные волосы и тёмные брови, из-под которых улыбаются два – вернее, один, а потом другой – хитрющих глаза, и, наверное, из-за них его и прозвали Карагез, что означает «чёрные глаза».
И каждый раз чёрные зрачки наполняются то с одной, то с другой стороны кусочком солнышка.
И так продолжалось бы неизвестно сколько, если бы не опять этот короз, ярко-коричневый петух, который всегда просыпался рано, а самое главное, тихо подкрадывался, находя при этом самые невероятные точки. Вот и сейчас сидел прямо над головой, вцепившись когтистыми лапами в край беседки, и при всём при этом прокукарекал свою утреннюю песню.
– А, опять ты, короз-карагез, что такое невероятное случилось, что опять торопишься? Всегда тебе некогда, – он искоса посмотрел на своего приятеля. – Сейчас поскачем… Говоришь, что там всё готово…
Петух, склонив голову набок, переступал лапами по ветвям виноградной лозы из стороны в сторону, торопя хозяина.
– Так, говоришь, их трое, а может, и больше? Сейчас посмотрим. Что же ты раньше‑то делал? Вечно занят со своими курами, сколько раз тебе говорить можно, пусть сами для себя корм ищут. Зазываешь их всегда, а про меня‑то и забыл. Тоже мне друг называется, вовремя разбудить и то не смог.
Наспех натянув свитер с огромным воротником, натянув короткие штаны, он уже нёсся верхом на коне, размахивал в воздухе саблей.
Склон горы подходил к самому аилу , который тоже уже просыпался. Тянуло утренней дымкой, на склоне паслось стало баранов, разбросанных по всему зелёному полю гор.
Топились тандыры, круглые глиняные печи, яркие языки пламени вырывались из их отверстий. Освещённые ярким солнцем, радужно сверкали капли росы, нависшие на тонких стеблях травы.
Карагез стремительно нёсся, поддерживая хрипящую лошадь, – длинные стебли трав больно били по бокам, мешая лошади скакать вперёд.
А короз, всё тот же петух, суетливо искал корм своим курам. И, найдя его, круговыми движениями ходил вокруг, подзывая поближе своих подруг, занимаясь тоже важным делом.
Карагез летел всё дальше и дальше, длинные стебли травы склонялись у его ног. Крупные капли росы скатывались по босым ногам всадника. Лошадь ржала и хрипела, но стремительно неслась вверх, беря холм за холмом.
И вот вдали, на вершине горы, где только ветер и солнце, показались они, громадные головы чудовищ, взлохмаченные, ярко-розовые, со страшной чёрной пастью.
Освещённые утренним солнцем, они ещё ярче выделялись на фоне голубого неба, неприступно покачиваясь на ветру.
– Ого… го-го-го… – эхом пронеслось над холмами.
– Куда скачешь, джигит?.. Или ты не знаешь, что это мои владения, или ты думаешь проскакать здесь?.. Ха-ха-ха!
– Ах, ты ещё смеяться, это твои владения?
Карагез на миг остановил своего коня, всматриваясь в страшное чудовище, которое смеялось над ним, вызывая на бой джигита. Тёмно-красные зрачки чудовища расширились, оно приготовилось к бою.
– Вперёд, старая кляча, вперёд…
Конь, хрипя, вынес его на вершину горы, где трёхглавый змей был обезглавлен. У ног уставшего батыра лежали срубленные головы чудовища, а на ветру безжизненно покачивались обезглавленные ветки дикой колючки.
Печь весело горела – хворост всегда горит быстро, потрескивая при этом. Раскалённое масло шипело, и мелкие пузырьки воздуха разбегались по краям тёмного казана. Карагез, стоя за спиной матери, провожал глазами белые круглые лепёшки с луком в шипящее масло. Другие, уже готовые каттаму мать укладывала в товак – большое медное блюдо.
Слюни текли сами собой, глаза жадно всматривались в тёмные бока круглого казана.
– А, Карагез, опять набегался, навоевался… мокрый весь, на-ка отдохни, согрейся…
Карагез нёс горячую лепёшку, перекидывая с одной ладони на другую. А за ним, переваливаясь с боку на бок, бежал несравненный друг короз.
– Когда воевать – тебя нет. А ты знаешь, как страшно‑то было?.. Просто жутко… А когда они хохотали…
Мать смотрела на них и всё время улыбалась, сын рассказывал что‑то страшное, и на его лице изображались то страх, то неудержимая радость, а петух всё клевал и клевал разбросанное угощение, не обращая ни на что внимания.
А рядом отдыхал уставший конь, длинный ивовый прут, обвязанный тонкой бечевой, и сабля, выструганная из дерева, лежала близ.
Волшебный планетоход
Утро выдалось солнечным и тёплым. Икрам уже давно проснулся, но какое-то нежное, тёплое чувство расслабило его, и ему хотелось ещё немножко поваляться.
Мама давно встала, было слышно, как она подметала двор и разговаривала с бабушкой:
– Уж сколько раз ему говорила: ну вывези эту рухлядь, совсем места не стало… и цветам темно, вон какая громадина.
Бабушка что-то ответила, но это уже не волновало его, в голове вертелось только одно: как вывезти, куда вывезти, ведь это его вещь, только его одного, его самая настоящая собственность?!
Икраму шёл уже шестой год, скоро в школу.
Интересно, какая она такая – школа? Нарядная, как ёлка, или даже лучше?
Как-то раз они с папой ездили в город, так там везде стояли ёлки, такие красивые, украшенные разноцветными шарами.
Быстро одевшись, Икрам выскочил во двор, при этом чуть не сбил бабушку.
– Уже встал, Икрамчик, куда опять бежишь?..
Не дослушав наставления, он выскочил во двор. Его собственность лежала на месте, на том же самом, где он вчера и оставил.
Он стёр со лба пот и присел в кресло своего планетохода.
Название дал ему папа, он и рассказал о чудо-машине, которая передвигается на гусеницах, как сельский трактор, только она с огромными колёсами в виде гусениц, ведь там, на другой планете, нет дорог: одни ямы, по-научному кратеры.
Они похожи на огромные впадины, ну как ущелья, только ещё глубже, как рассказывал его отец.
Придвинув поближе кресло – старый деревянный ящик из-под бутылок, он потянул рычаг и тихонечко засопел, потом всё громче и громче, разгоняя планетоход. Вдруг урчанье прекратилось – порвался рычаг управления.
– Опять трос менять, надо было взять толстую катушку…
Размотал конец, привязав предварительно к концу рычага, а второй перебросил на пульт управления планетохода с рычажками, дающими старт.
Пульт снова заурчал – махина двинулась вперёд.
– Стоп, стоп, назад, впереди кратер…
Он и сам удивился, что вовремя вспомнил это слово, которое упоминал отец.
Кратер бывает не только глубоким, но и плоским, как блин, раскинувшимся на несколько километров, красиво выглядевшим с Земли – папа видел в планетарии, когда ездил в Москву.
– Левее метров пятьдесят. – Так измеряли двор, и эту цифру он произносил как давно знакомую и надёжную…
– Ну чего ты с ней возишься, всё равно она не полетит, слишком тяжёлая… – высказал своё мнение Исман, соседский мальчик, завидующий, что не у них рос тополь и не у них остался такой большой планетоход, на котором так увлечённо играл Икрам. Он завидовал всем нитям, рычагам управления, которые тянулись от одного корешка до другого, создавая фантастический образ планетоходов, работающих в космосе…
И в его воображении вдруг предстало, как они вдвоём в скафандрах – такой одежде для полётов, без которой не пустят на борт ракеты, – летят в безвоздушном пространстве, где вес ничего не значит, и они передвигаются, а точнее, перелетают с одного места на другое и питаются из сладких тюбиков, похожих на зубную пасту, только слаще и вкуснее.
– Ты что, не слышишь? – командовал Икрам. – Освободи место для посадки.
– Какой ещё посадки? – не понимал Исман, всё ещё находясь в фантастическом полёте на корабле.
– Так говорит командир корабля, отдавая команды на Землю… Понял? – выпалил Икрам приказным тоном.
Оставив благополучно приземлившийся корабль, мальчишки побежали на речку купаться.
А старый огромный пень был вывезен в тот же вечер со двора…
