Вадим НИКИТИН

Камышин

Путь домой

Вроде я в России златоглавой,
ситцевой, берёзовой, седой.
Только нет, отнюдь. Такой неправый,
я далече от земли святой.
Не по крови, не по документам
чад своих определяет Русь,
а по выси каждого момента.
Так что в сыновья ей не гожусь.
Но пытаюсь дотянуться всё же
до любви, до истины её.
Не могу без колокольной дрожи
сарафанно-песенных краёв.
Там сердца и храмы нараспашку
и ветра в раздумья вплетены.
Рвусь туда, несу души ромашку,
чтобы возвратить корням родным.
Жажду в образах, в очах и травах,
в неоглядных далях утонуть.
И веду, и правлю я, неправый,
путь домой, где Небом дышит грудь.
Там и я бы, как могучий витязь,
подпирал плечом вершину дня.
Будете в России – поклонитесь,
поклонитесь Богу от меня.

Документ

На бумаге, как мозоль, шершавой
пишет Бог чернилами времён
имя «Русь» и отчество «Держава».
Пишет как незыблемый закон.
В самом внутреннем кармане, то есть
в сердце, носим этот документ.
Пишет Спас и будит нашу совесть,
пишет вновь и вновь, без перемен.
И, слащавый глянец презирая,
Русь святая держит на плечах
целый мир, от края и до края,
чтобы он не обратился в прах.
Держит, ибо Русь – держава. Богом
документ ей пишется на то.
И чернил до главного итога
хватит у времён. Печать крестом
ставит Царь Небесный на бумаге,
на сердцах, направленных к Нему.
Русь есть мы. Мы держим наши стяги,
веру, неподвластную уму.
Держим. И кровавые мозоли
выдаёт нам время вновь и вновь
ради документа вольной боли,
для чернил. Они ведь – наша кровь,
кровь единой группы со Христовой –
по-другому мир не удержать.
И, считаем, нет на свете слова
выше, чем Господняя печать.
Вот она, во внутреннем кармане
у тебя, меня, у многих нас.
Документ шершавится и ранит.
Пишет Бог его и в этот час.
Пишет и вручает нам, солдатам,
коих сосчитать я не берусь.
Мы идём по временам и датам.
Каждый, кто с печатью, – это Русь.
Звени!

Медленно, молитвенно, былинно
зазвучал торжественный глагол.
Гусляров ковыльные седины
заструил по ветру отчий дол,
точно я в дозоре богатырском
вышел край любимый охранять,
чтоб поганый во поле не рыскал
и не лютовал хожалый тать.
Слышу вновь раскатистый и веский,
будто гром небесный, вещий зов:
голос трав, селений, перелесков,
сарафанов, глаз и образов.
Лишь настрою душу, и польётся
речь дорог, погостов и берёз,
и заговорят со мной колодцы,
из которых пью свеченье слёз.
Не объять великой шири этой,
но струна её дрожит в груди.
Оставайся ж вечно недопетой,
древняя сторонушка, гряди!
Языком булатным, колокольным,
коему всегда я поклонюсь,
нотою холстинной и престольной
ты звени во мне, святая Русь!

Открыта даль

Открыта даль. Святые горизонты
раскинули парящие крыла.
Полётом детских снов почти спасён ты,
мой крестный край, где свечи-купола,
как витязи былин стоят на страже
очей и дум, берёз и ковылей.
Я чувствую, почти что знаю даже,
чем дышат ветры дорогих полей.
Дыханье их – от вздохов из глубинок,
из русских вековых людских глубин.
И вновь голубизною голубиной
в глаза младенцам сходит Божий сын.
Мечтают тропы об идущих людях,
а странники – о солнечных путях.
Иных уж нет. Но, сердце, не забудь их,
взметнувших к Небесам подножный прах.
Звенит чуть слышно в запредельной гамме
дорог и душ молитвенная связь.
Земля любви летит под облаками,
почти что неземною становясь.
Горний край

Разглядеть в России Русь святую
можно только с высоты креста.
Восхожу на эту высоту я.
Но взойду ли, нет? Тропа крута.
А добраться непременно надо,
архинадо сей проделать путь,
чтобы любящим сыновним взглядом
к вечному Отечеству прильнуть.
Как иначе я душой слепою,
мир покинув, свой узнаю дом,
как его найти мне за чертою,
если в жизни не был с ним знаком?

Каждый камень

Рождена минувшими веками
каждая песчинка там и тут.
Прошлого исполнен каждый камень.
Из былого все пути идут.
Пращуры вокруг стоят незримо
и глядят на нынешних на нас.
Это для меня неоспоримо,
это чувствую во всякий час.
Вижу кадры хроник неотснятых,
как богатыри на подвиг шли.
Вот они, дубами в три обхвата
встали, стражи дедовской земли.
Памятью ковыльною воспитан,
красотой былинною пленён,
я – служитель веры неубитой,
веры, в коей пращуров закон.
Отчими тропинками ступаю,
вещие молитвы их пою.
Ну а если нет, то обличает
каждый камень
в кривде жизнь мою.
И благодарю я за науку,
говорящую мне, что неправ.
И целую жилистую руку
богатырской хроники дубрав.
ТУДА, ГДЕ…

Хотелось бы мне жить в глухом краю,
поближе к простоте, природе, Богу.
Там тишина лилась бы в суть мою
молитвенно, торжественно и строго.
Такое приближение всегда
ценю превыше всякого комфорта.
И делится со мной в ночи звезда
секретами особенного сорта.
А с ней и я ночной порой делюсь
всем тем, чем сердце несказанно дышит.
Хочу я жить лишь только там, где Русь
ветвями в синеве былины пишет,
лишь только там, где лики и кресты,
где ветры в буйных травах заплутали.
И навожу через себя мосты
туда, в заветные, святые дали.
Таёжный или горный бедный скит
зовёт меня, в моё стучится сердце.
А я, мирской обыденностью бит,
томлюсь в плену заезженных инерций.
И вырваться на волю не могу,
как будто бы оковы не пускают.
Но тонкая свеча горит в кругу,
в кругу сказаний дедовского края.
И говорит со мной звезда небес,
и мысленно лечу в родные дали,
туда, где бедный скит, дремучий лес,
где ветры в буйных травах заплутали.

Кулики

Всяк кулик своё болото хвалит

И мы поём и славим свой предел.
Быть куликами вовсе не зазорно.
Почётно это – звоном слов и дел
в родную землю сеять Неба зёрна,
служить и ничего не ждать взамен,
и есть ли эхо, никогда не слушать.
Ось бытия возьмёт опасный крен,
исчезнет если куликовость в душах.
Но день за днём всем бедам вопреки
сердца взмывают песней вновь и снова.
Мы воспеваем Русь. Мы кулики.
И поле жизни нашей – Куликово.

Читаю Россию

Читаю Рубцова – и вижу Россию,
великую грустную матушку-Русь,
с душой полустанков, с дождями косыми,
с крестами имён, коих счесть не берусь,
с клубком непростых философских вопросов,
с протяжностью песен, молитв и дорог,
с морщинами древних, былинных утёсов
и тайнами диких медвежьих берлог.
Читаю Есенина – и на страницах
несказочной книги раздумий моих
опять предстают мне погосты, криницы,
селенья, распутицы, лики святых.
Здесь вновь-таки – очи небесного цвета,
и волны судьбы на ковыльном ветру,
и клик журавлей, и надежды рассветов,
и колокол истины в шумном миру.
Читаю я подлинно русские строки –
и точно по тропкам глубинок иду,
где корни свои нахожу, и истоки,
и вечно искомую мной высоту.
И пусть у кого-то иные основы
и отчей стезёй им дышать недосуг –
внимаю родному негромкому слову.
Читаю Россию. В себе и вокруг.

А что ещё-то?

К земле припасть, отдать поклон высотам,
и глубины отведать из колодца,
и вздрогнуть от любви. А что ещё-то?
Лишь только это жизнью и зовётся.