ИЩИТЕ ПРАВДУ ПОД КРАСОТОЙ
Николай ПЕРЕЯСЛОВ
Читать такие романы, как у известного русского прозаика Юрия Козлова, невероятно тяжело, потому что они максимально перегружены некими добавочными смыслами, глубокими философскими размышлениями и параллельными метафорами, но и отложить чтение этих книг тоже невозможно, так как каждая строчка его прозы несёт в себе хоть и второстепенное, но тем не менее очень глубокое содержание. В данном случае речь идёт о книге Юрия Вильямовича «Враждебный портной», вышедшей в 2016 году из печати в московском издательстве «Художественная литература», где эта книга появилась на свет не просто в виде неких чрезмерно перенасыщенных ненужными деталями текстов, но целиком представляет собой сплошную литературную метафору. (Мне он подарил эту книгу только летом 2023 года, так что было особенно удивительно читать строки о событиях дней сегодняшних, написанные ещё семь лет назад.) Что ни абзац – то художественный образ, в основе которого лежит сравнение какого‑то предмета или явления с каким‑то другим образом или явлением на основании их общих признаков.
У Юрия Вильямовича в романе о портном Каргине (как, впрочем, и во всех других его произведениях) такие образы встречаются практически на каждом шагу, выступая как самостоятельные, порой однострочные произведения. Но самостоятельные – это вовсе не значит, что они были созданы непосредственно им лично. Довольно часто он вводит в свои книги персонажей или эпизоды из русской и мировой литературы, опираясь на фразы и сцены, первоначально промелькнувшие или прозвучавшие в работах у кого‑то из других авторов. Так, например, Козлов ещё в ранних произведениях не чурался вводить в свои книги персонажей и образы из чужих книг, как это можно видеть в его романах «Одиночество вещей», «Геополитический романс», «Ночная охота», «Реформатор», «Новый вор» и целом ряде других сочинений.
Как отмечают в своих статьях литературные критики, проза Юрия Козлова относится исключительно к психологической или философской категории, что максимально отвечает духу нашего нового столетия и в ряде случаев несёт в себе предсказания будущего. Но при всей склонности Юрия Вильямовича к серьёзной философичности он постоянно бродит своими мыслями по кромке постмодернистского поля, то и дело заигрывая с цитатами из чужих текстов и жонглируя собственными яркими метафорами.
Метафоры – это вообще любимое хобби Козлова, он рассыпает их по страницам своих книг, как бриллианты по сверкающему паркету. При этом его метафоры настолько ярки и самодостаточны, что вместо того чтобы улучшать собой качество создаваемого автором художественного текста, они непроизвольно оттеняют собой глубину литературного моря Козлова.
Возвратимся к упоминаемым выше однострочным самостоятельным произведениям, которыми усеяны произведения Юрия Козлова. Вот некоторые из его оригинальных высказываний: «Задумчиво-мрачное лицо Лермонтова, как круглое чугунное ядро, летело над Садовым кольцом поверх суетящихся внизу людей». Или вот: «…в спутанных, как нитки в захламлённой шкатулке для шитья, мыслях…». А ещё: «Тело Каргина, влившись в костюм, как в кувшин, приняло его форму», «В отделе «Современная проза» он высмотрел полку, где, тесно сдвинув плечи корешков, стояли книги его приятеля».
Или же вот такие словесные блёстки, рассыпанные Козловым на дороге: «Мысль, как проворная лягушка, отпрыгивала в сторону», «Молодые живут с глазами, закрытыми на старость», «Железный поток прошелестел шинами, как новенькими денежными купюрами», «Старость прошивала его насквозь тройной нитью, била в грудь острым клювом», «Простые и примитивные, как жизнь в бесклассовом обществе, изделия», «Спина распрямилась, как водопад», «Слова в её песнях не несли, как верблюды поклажу, смысловой нагрузки. Из разных языков были надёрганы случайные слова, как сорные цветы в поле». Это – уже из двухстрочных метафор.
Вот о таких самоценных строчках я и говорил мимоходом выше, отмечая, что они имеют самодостаточную ценность, которая заслоняет собой суть основных произведений Козлова. Один из персонажей его романа (а именно – Порфирий Диевич) упоминает по ходу текста колоду карт – он «извлекает из пачки обёрнутую в тонкую шуршащую бумагу, как невесту в белое платье, новенькую колоду». И таких блистательных штрихов, не имеющих, по сути дела, никакой смысловой нагрузки в романе, но сверкающих, словно звёздочки в бархатном чёрном небе, было в нём превеликое множество, и не заметить этого было нельзя. Ну как обойти взглядом и словом такие словесные перлы: «Рука ветра одобрительно потрепала Диму по плечу и – одновременно – раздвинула впереди облака, выпустив на небо, как застоявшегося рыжего верблюда на пастбище, солнце»? Или же: «Дима долго смотрел на выщербленные, как крышки над побитыми кастрюлями, крыши». А также: «Смерть, как голодная птица зёрна, склёвывала с тарелки земли людей». И ещё: «Во времена СССР Садовое кольцо было просторным, как безразмерное пальто. В него, бесполое, серенькое, неладно скроенное, но крепко сшитое, со временем преобразовалась, как бисквит с ромом, напитанная кровью революционная шинель».
Но это уже снова двухстрочная метафора, а встречаются ещё и трёхстрочные: «Молнии эсесовскими зигзагами вылетали из туч, вонзались в обитые медью шпили высотных зданий. Шпили на мгновение уподоблялись взлетающим с неподъёмным грузом ракетам. Они рассыпались искрами, расползались по небу светящимися змейками, как если бы гроза была лазерным шоу».
Но шоу не шоу, а то, что мир похож собой на детский калейдоскоп, это точно. Крутишь головой направо-налево, и, словно разноцветные стекляшки в зеркальной трубочке, пересыпаются перед твоими глазами сверкающие миры. Пускай не красочные и не ярмарочные, но в них сам наш быт рассыпается крошками жизни, пока вращается перед нами трубочка сказочного калейдоскопа: «Жрецы могут отклеить солнце от неба, как почтовую марку от конверта», «Весну тянуло на холод, как закодированного алкаша на водку», «В сейфе у него лежат пять тысяч евро – десять пятисотенных, фиолетово-розовых, как ожидаемый цветок кактуса, купюр», «За окном свистела тёмная пустота…»
И практически с каждой страницы козловской книги свисали, посверкивая оригинальными образами, лихо закрученные метафоры. Одни – его собственного сочинения, другие – заползшие к нему со страниц других писателей. Вот, например, знаменитая фраза Юрия Олеши из его романа «Зависть»: «Она прошумела мимо меня, как ветвь, полная цветов и листьев». А вот строчка из романа Юрия Козлова «Враждебный портной», в котором видна его неприкрытая перекличка с Олешей и в то же время с героем романа Вольтера «Кандид, или Оптимизм»: «Я свой сад давно возделал, и он, можно сказать, отшумел ветвями, полными плодов и листьев». Возделывать свой сад – это идея из романа Вольтера, а ветвь, полная цветов и листьев, – это из романа Олеши.
Читать подобные страницы – всё равно что перекатывать в своём сознании строчки сочиняемого тобой романа, ощупывая языком сладкие карамельки во рту. Роман Юрия Козлова – это не что иное, как роман-бутафория, роман без реального сюжета, роман из смутно мелькающих силуэтов ближайшего окружения героя на фоне реалистических предметов быта. По большому счёту это роман из одежды, обуви и множества второстепенных деталей, но подлинная жизнь героев романа прячется именно за деталями. Потому что именно с возникновением одежды начинается история человеческой цивилизации.
«Что такое одежда?» – задаётся вопросом двойник главного героя Каргина и сам же на него отвечает: «Не важно, во что ты одет. Важно, кто тебя одел».
То есть «мода держит людей в подчинении узде» – утверждают модельеры.
Несмотря на множество абсолютно ненужных роману деталей, за ними проступает как раз то, что веет человечеству тревогой и приносит в мир подкрадывающуюся к нам опасность. «В завершение мюзикла кружившиеся над Красной площадью лазерные голуби с оливковыми веточками в клювах превращались в (натовские?) беспилотники-дроны. Кремль разваливался на куски, как пересохший пасхальный кулич, а отбомбившиеся беспилотники складывались в светящуюся, вращающуюся, как циркулярная пила, свастику».
Если вспомнить, что роман Юрия Козлова писался ещё в 2012–2014 годах, то есть почти за десять лет до начала военной операции в Донбассе, то невольно отнесёшь его к категории провидцев типа Мишеля Нострадамуса, Вольфа Мессинга, Сидика Афгана, Эдгара Кейси и ряда других прозорливцев, сумевших заглянуть из своих дней в наше время. Юрий Козлов (а точнее, его персонаж Каргин) понял, что абсолютно прав был товарищ Сталин, который 9 июля 1928 года с тревогой предупреждал нас, что «по мере нашего продвижения вперёд сопротивление капиталистических элементов будет возрастать и классовая борьба будет обостряться», а «к середине восьмидесятых, когда, казалось бы, никаких классов в марксистском понимании в СССР не осталось, именно руководящие товарищи, так называемая номенклатура, вдруг обнаружат звериную страсть к деньгам и собственности».
Вот об этой страсти и говорят в романе Юрия Козлова «Враждебный портной» почти все его персонажи. А ещё более страшно высказывается в очередном своём прогнозе сам Каргин, обрисовывая грядущую жизнь на Земле в очень недалёком будущем. Он говорит нам следующее: «Что за радость была мне услышать, что дети скоро начнут рождаться от трёх и более родителей, причём не важно, какого пола и какой ориентации эти родители. Главное, чтобы у них имелись хоть какие‑то хромосомы. Что вершиной генетического прогресса станет сверхчеловек с половыми органами мужчины и женщины одновременно и что этот человек сможет трахать сам себя… Что США до конца нынешнего десятилетия нанесут по России удар высокоточным ядерным оружием за… несоблюдение прав гомосексуалистов и лесбиянок, а мировое сообщество будет горячо это приветствовать».
Вот какие истины просматриваются сквозь рассыпанные по всему роману красивые детали. Красивые – но очень пугающие.
Роман Юрия Козлова необычайно сложен, и его непросто собрать воедино из разбежавшихся по всей книге словесных ручейков. Прошлое переплетается с настоящим и будущим, зло – с добром, любовь – с ненавистью, вражда – с дружбой. Непонятно только, кому нужна русская литература и кто найдёт в себе силы погрузиться в изображённую Козловым реальность. «Миру – конец, если ему больше не нужен роман, потому что по большому счёту мир и есть роман!» – говорится в конце этого.
