Илья КРИШТУЛ
…А ты помнишь, как он уходил от нас в последний раз?..
Он появился тогда неожиданно, без предупрежденья.
Позвонил: «Я приеду». – «Когда?» – «Да прямо сейчас,
Я уже у калитки, выставляйте варенья-соленья».
Был август или самый кончик июля,
Ещё полыхали в саду итальянские астры…
Зашёл, поднял Ксюху, которая только уснула,
Играли в пиратов, орали «Пиастры, пиастры!»,
Носились по грядкам, всю зелень твою потоптали,
И ливень пошёл, и мы сели на старой веранде,
Пили вино, говорили и в карты играли…
Ты решила пожарить зачем-то оладьи,
А он засмеялся, оладьи, мол, это поминки…
«На поминках блины подают», – ты ответила строго,
И ливень утих, лишь падали наземь дождинки
С деревьев и с крыши, их было ещё очень много…
Он под них подставил лицо, ты захохотала,
Ты всегда хохотала, когда он дождём умывался,
Как будто смешней ничего никогда не видала…
Потом мы допили вино, и он засобирался,
Шёл по этой дороге и раз пять на нас оглянулся…
Нет, не прощался… Крикнул что-то, но было не слышно,
Веселился мальчишкой, для Ксюхи нарочно споткнулся,
А утром звонок – скончался скоропостижно…
На поминках ели блины очень странные лица,
Налегали на водку, говорили о страшной потере,
Мол, виноваты и от этой вины не отмыться –
Рыдали в речах и на нас с подозреньем смотрели.
А я думал: «Что он нам крикнул с дороги?»
Ветер унёс его крик к вокзальному рынку,
Где по буквам и нотам его разобрали сороки…
Но что же он крикнул? Ведь что-то он крикнул…
Вдруг что-то важное, что нам нужно знать обязательно,
Вдруг что-то нужное и важно, чтоб мы это знали…
Сижу, пью водку среди незнакомых приятелей
И вспоминаю. Он хотел, чтоб его вспоминали…
…А что у меня осталось? Вот стаканчики,
я подписал:
Здесь карандашики, здесь вот – маркеры,
Я ими события всякие отмечал…
Вот фломастеры, три пачки, все новые,
Лучше б я их кому-нибудь подарил…
Здесь два сценария, оба готовые,
Про то, как мужчина женщину полюбил.
Документы в коробке, свидетельства,
паспорт,
Фотографии и два билета в кино…
Зачем сохранил? Просто, на память…
А вот три кассеты с рассохшейся плёнкой –
Какие записаны там голоса!
Дмитриевич Алёша с какой-то девчонкой
Цыганским романсом зовёт в небеса…
И – тоже на память – рисунки от дочки,
А это поделки из сада её –
Кубик, собачка, свистульки, цветочки…
И открытка от сына – «Отцу в день
рожденья».
Был небогат – открытки дарил…
Разбогатеет – подарит именье,
Так он когда-то мне говорил…
Что ещё? Записки маме от папы –
Море любви в мятом файле одном…
Щенок из фарфора, давно однолапый…
Марки в коробке от папирос,
Календарь, колокольчик… Поцелуй на ветру,
И цвет твоих глаз, и запах волос,
И лунный цветок, что исчезнет к утру…
Это всё, что мне накопить удалось.
Это всё, что с собою я заберу.
В то лето я тебя не знал
И ты меня ещё не знала,
И тихо музыка играла,
И был пустынным светлый зал.
В то лето я тебя не знал,
А ты на небо не глядела,
Когда с него звезда летела…
Но ангел что-то загадал.
В то лето я тебя не знал…
Ты позже стала берегиней –
Уже на окнах белый иней,
Как соль морская, выступал.
В то лето я тебя не знал…
Мы на Илью варили брагу,
И осень фыркала в оврагах,
И старый пруд наш зацветал.
В то лето я тебя не знал,
Но ты была со мною рядом
И проводила поезд взглядом…
Но я на поезд опоздал.
В то лето я тебя не знал…
Ты сигаретой затянулась
И, уходя, не оглянулась…
В то лето я тебя не знал.
СПИТАК
Это был декабрь, и декабрь был мёрзлым,
И сыну куртку тёплую надела Арегназ…
Она его увидела через неделю, мёртвым,
Без курточки, которая была ему как раз.
Это был декабрь. Безмолвным серым утром
Закричало эхо далеко в горах,
И за бесконечно долгую минуту
Красивый белый город превратился в прах.
Это был декабрь, и декабрь был длинным –
Семь дней, а дальше вечность для мёртвых
и живых…
Кто ты, всемогущий, что скалы с места сдвинул?
Зачем ты, всемогущий, наземь бросил их?
Это было в среду. Без двадцати двенадцать
«Барев дзез» сказал мне армянский друг Андро.
Он набрал мой номер, чтоб навсегда прерваться,
Он набрал мой номер за две секунды до.
Это было в среду. Ещё вчера живые,
Ещё вчера дышали, ходили по земле…
Их рты забиты пылью. Крики их – немые,
Их слышат только ангелы из ангельских полей.
Это был декабрь. Гробы на перекрёстках
Солдаты раздавали под горячий чай.
В гробах этих, как будто в похоронных лодках,
Твои, Хаястан, дети уплывали в рай.
Это был декабрь… Время не осушит
Реки слёз в морщинах серого лица…
Проклятый декабрь разорвал нам души,
Проклятый декабрь разорвал сердца.
Это был декабрь… В его седых руинах
Погребены надежды милых и родных,
Милосердных сердцем, молодых, безвинных…
Боже! Там, за пятым небом, посмотри на них!
Это был декабрь. Это было в среду…
Ты уходила. Ты шумно собиралась.
Тревожно ныл расстроенный рояль.
Моя печаль негромко рассмеялась,
Моя тоска поправила вуаль.
Ты уходила, оставляя запах
Своих духов, навязчивый, как боль.
И мой рояль на деревянных лапах
Присел под стон фальшивой ноты «соль».
Двенадцать лет продлилось наважденье,
Двенадцать зим промчались стаей птиц…
Двенадцать раз звала на день рожденья
Своих подруг с глазами злых волчиц.
Двенадцать вёсен, жёлтых листопадов,
Измен двенадцать, все под Новый год…
Я не считал восходов и закатов,
Я лишь шептал: «Ещё один восход…»
И вот я жду стук хлопающей двери –
Я раньше ждал так звук твоих шагов…
И в предвкушенье сладостной потери
Я погрузился в море своих снов.
Я там, во снах, с принцессой пил
«Мартини»,
Я там, во снах, забыл про твою ложь…
Но сны ушли. Сквозняк поёт в квартире,
И мне он спел, что ты ещё придёшь.
Придёшь с сиренью, с запахом вокзала,
С подругами с глазами злых волчиц…
Моя тоска набросит покрывало,
Чтобы не видеть надоевших лиц…
Печаль ко мне на плечи заберётся,
«Давно живу», – на ухо мне шепнёт:
«Всё, что уйдёт, когда-нибудь вернётся,
Всё, что вернётся, когда-нибудь уйдёт…»
Она права, моя печаль-старуха,
Всё возвращается и всё уходит вновь…
Судьба-беда, судьба моя – проруха,
Судьба-потеря с играми в любовь…
