Стихотворной строкой…
Александр Валуйский
Родился 1 августа 1993 года. Стихи начал писать в старших классах школы. В 2010 году поступил на филологический факультет Омского государственного университета им. Ф. М. Достоевского. Прошёл срочную службу в Воздушно-десантных войсках. Работает журналистом на омском телевидении. С 2013 года занимается в литературном объединении при Союзе писателей России. Член Союза писателей России (2019). Лауреат ежегодной литературной молодёжной премии имени Ф. М. Достоевского (2019).
* * *
Усни.
Смотри
В любую из сторон.
Увидишь, как в короткий вечер
Вместится вечность
И у дороги догорит костром.
Смотри
На замыканье полюсов –
От искры возгорает факел,
И по ступеням вверх Иаков
Ступает медленно под крики белых сов.
Смотри и слушай:
Ветер в сопках резок, но пуглив.
А утром рано
Не забудь проснуться, ощутив,
Как холодом, пришедшим с океана,
Ласкает щиколотки Берингов пролив.
* * *
В этом городе, что не раз был воспет поэтами,
Тает снег. Воробьи наслаждаются лужами.
Рыжий кот исхудал в холода до костей, поэтому
Выбирает неспешных пернатых к ужину.
В городе, что забыт и Богом, и всеми бесами,
Звон капели скоро ударит влюблённым в головы,
И подмостки театра судеб задышат пьесами,
А вокзал надежды замрёт в ожидании скорого.
На газонах волей главного мелиоратора
Расцветут одуванчики, как ордена на кителе.
В этом городе, ненавидимом прокуратором,
По неясным причинам также
И частью жителей.
* * *
Весь табак, что выкурил по тебе,
Раздаётся залпом в горящей огнём груди,
Где твои войска захватывают плацдарм.
Я не слышу приказ отступать, я лежу в траве,
Пусть, увы, не герой, но уж точно не дезертир.
Артиллерия рассчитывает удар…
Метко раненный снайпером под ребро,
Я лежу уже среди госпитальных стен.
Вычленяя сигналы эфира из тишины,
Узнаю из сводок информбюро,
Что на фронте объявленной мне войны
Без перемен.
* * *
Смейся громче, стихи читай нараспев!
Пусть твой голос звучит духовым оркестром,
И на улице этой он не оставит места,
Чтобы я потерялся в нём, одуматься не успев,
Ведь свободной секунды для мысли нет.
Лишь боюсь, что настанет тот миг, когда ты
Замолчишь и посмотришь в глаза мне,
ведь я посмотрю в ответ
Взглядом, с которым в бой уходят солдаты.
* * *
Вектор пути до точки в шторм сократив,
Судно теряет маяк и находит риф.
Всё, чем забиты трюмы до потолка, –
Древо, провизия, специи и шелка;
Мачты и вёсла, палуба и штурвал
Перемешаются возле прибрежных скал.
В соли морской, голодной до свежих ран,
Раб и торговец, юнга и капитан
Ныне равны. Их разноголосый хор
Молится сутки, чтобы умолкнул шторм.
Словно услышав их исступлённый крик,
Волны утихли. Лодка, на ней старик,
Будто бы бури не видели отродясь,
К рифу подходят, плавно на твердь садясь.
И, разглядев силуэт старика вблизи,
Кинулся капитан к нему, возопив: «Спаси!
Есть, отец, за скалою вон той река,
Если ты местный – знаешь наверняка:
Вверх по течению, миля, не больше – порт.
Город стоит там огромный, собою горд.
Сейчас не заплатим – груз потонул, прости,
Но дома у нас ты пожизненно будешь в чести.
Там есть ещё шелков, специй там запах свеж,
Рома и мяса – не выпьешь за жизнь, не съешь.
Всё отдадим, старик, чтобы ты нас спас…» –
И из последних сил капитан потряс
Золотом в мокром насквозь кошельке.
Старик усмехнулся: «Мне по другой реке
Дальше идти. Я вас не доставлю в порт,
Но поднимайтесь, возьму вас к себе на борт.
Прямо по курсу, сыны мои, есть черта.
За ней – ничего. Нам вместе идти туда.
Но за черту эту каждый шагнёт один.
Там ни «кого любил» и ни «кем любим».
Вёсел там нет, нет звона цепей, оков,
Там не до специй уже и не до шелков.
Нет кабаков и порта, страха петли, тюрьмы.
Нет там и света – поле цветущей тьмы…»
Точка опять превращается в вектор пути.
Отче, скажи, а можно ли не идти?
Илья Дмитриенко
Родился в 1989 году в городе Камень-на-Оби Алтайского края. Учился в ОмГУПС на инженера по ремонту подвижного состава. Живёт в Омске. Работает строителем.
* * *
Я боролся всегда в себе с «милым мальчиком»:
нежным, робким, слезливым – тем,
кто умалчивал
гордость, грубость и зависть свои на публику.
Но они открывались ближайшим спутникам
по забегам на длинные расстояния,
где «прощай, благородство, а здравствуй, пьяная
непрерывная самовлюблённость». Взрослое
всё же крепло во мне, чтоб с собой боролся я.
И я гнал, не щадя ни стихов, ни мячиков,
что есть сил из себя озорного мальчика.
И теперь вот таким я пришёл любить тебя.
Но ты видишь убийцу,
не победителя.
* * *
Мне сейчас умирать нельзя,
У меня столько дел на вечер.
Я ещё молока не взял
В дом на ужин, пакет гречки.
Мне нельзя сейчас умирать.
Будет так горевать мама.
Другу я нагрубил вчера,
Позвонить извиниться надо.
Мне нельзя умирать никак,
В нашем доме ремонт, траты.
Без меня же наверняка
Не поможет никто брату.
Мне сегодня нельзя, нет,
В сотнях миль ждёт мечта, верит.
Кто поедет в мороз, снег
И подарит ей ветвь ели?
Пусть не стало на миг стучать
Моё сердце, но, доктор, правда,
Мне нельзя умирать сейчас,
Повторяй, повторяй
Разряды.
* * *
Нас так долго таскало по миру, почти как Улисса,
Выжимало, как пчёл, то в одну,
то в другую пасеку.
И внезапно под ноги легла побережьем улица –
Мы родному негороду высыпались за пазуху
И идём, как по замку фамильному
люди с лампами.
Призрак детства гремит цепями велосипедными,
Вспоминая о том, как мы были беспечно слабыми,
Но к любому рассвету мы просыпались первыми.
И любили читать, но прогуливали занятия,
Постоянно дрались, но боялись и капли крови мы.
И не знали, что мир превращался
в роман Замятина,
Но предчувствовали, что станем его героями.
А чуть-чуть повзрослев, мы, робея, нелепо делали
Дев из младшего класса женщинами из среднего.
Это помнят уже совершенно другие демоны –
Те, что будут нас преследовать до последнего.
И мы смотрим на пыльный мирок, как из спальни
в Нарнию,
Будто прежняя жизнь ещё в нас, но спит
под наркозом вся,
И теперь ощущаем о детстве воспоминания,
Словно память о сотворении Богом космоса.
Даже выбоины в асфальте лежат иконами,
И мы сами уже как духи над камнем вытертым.
Скрипнет мир, и услышим мы сквозь стекло оконное:
«Собирайте игрушки, мальчики,
Заходите в дом!»
* * *
Мир кричит мне: рискуй, воюй,
Брось межгорода марафоны!
Но опять я тебе звоню
Невменяемостью смартфонной.
Что-то глупое говорю.
Что-то нежное отвечаешь.
Как ослепший к поводырю,
Сквозь сгустившееся отчаянье
Я тянусь к тебе болтовнёй.
Больше нечем, лишь словом, слухом.
Пусть рассказан я был давно
Весь тебе и сплошным разлукам,
Но прошу разговора, длю –
На заминку, на скрип кушеткой.
Хоть совсем уже не рублю,
А блуждаю по пояс в щепках.
Ты минуту ещё побудь
Здесь, на линии, тёплой точкой,
И коротких гудков пальбу
Не вверяй мне под рёбра точно.
А спустя – как бы мир ни пел,
Закрывая просторы ливнем,
Будет вдруг нелегко тебе,
Обязательно
Позвони мне.
* * *
Суть искусств,
Забытую в спорах трудных,
Ты вновь вспомнил
Дрожью под пиджаком,
Вдруг рисунок дочки
Найдя в нагрудном –
Безразмерно больший
Любых джоконд.
Кира Марченкова
Родилась 2 августа 1986 года в городе Сельцо Брянской области, где и живёт в настоящее время. Окончила Брянский государственный университет имени академика Петровского по специальности «биолог», на сегодняшний день – заведующая детской библиотекой.
Не удивляет осень
Не удивляет осень сентябрём,
А удивляет изморозью звонкой,
Когда весь мир с утра посеребрён
Так мастерски, старательно и тонко,
Что кажется: волшебный этот миг
Нам до весны сберечь необходимо.
Но красота тончайших снежных игл
Так быстротечна и легко ранима…
И капает, и капает вода,
И время, словно крепкий камень, точит.
Ненастных дней струится череда
Сквозь частокол имён и многоточий,
И спят под листопадами дворы.
И, затаившись, в них легко услышать,
Как тихо сотворяются миры,
Как медленно стекает дождь по крышам.
* * *
Созревший август яблоком медовым,
Сорвавшись с ветки, катится в траве.
И мир совсем не кажется бредовым,
В сентябрьской утопая синеве,
И об ушедшем лете слишком рано
Печалиться и брать его в расчёт…
Но дни бегут, как та вода из крана,
И за окном течёт, течёт, течёт…
Перекликаясь, вдаль уходят стаи –
Им оставаться больше не резон,
Который вечер солнце постигает
Искусство уходить за горизонт.
И что сейчас решительней и проще?
Пить крутобоких яблок терпкий мёд,
Покуда жить, по сути, нечем больше,
Покуда за окном всё так же льёт.
Держи меня
Перевернув последнюю страницу,
Приняв всего земного естество,
Держи меня, как воздух держит птицу,
Как держит крону напряжённый ствол,
Как в грунт винтом зарывшиеся сваи
Удерживают стены.
И тогда
Любое слово обратимым станет,
Живою станет мёртвая вода,
К своим истокам развернутся реки,
Забьётся то, что замерло в груди.
Как держится любовь на человеке –
Держи меня, держи.
Не уходи.
* * *
Выходишь в утро, раннее, студёное,
И принимаешь непростой итог:
Какое всё же утлое судёнышко –
Весь этот кем-то созданный мирок.
Кочует он от пристани до пристани,
Не находя родные берега.
И лишь творец задумчиво и пристально
Глядит на нас в раздумьях свысока.
* * *
Девочка смотрит в небо –
Белые облака
С юга на север тянутся караваном.
Девочка смотрит в небо.
Рядом бежит река.
Девочке хорошо и немного странно.
В небе царит свобода,
Воздух душист и прян –
Август в зените. Лето идёт на убыль.
Девочка смотрит в оба.
Девочка – это я,
В небо смотрю, зачем-то кусая губы.
Рустам Каженкин
Поэт, член Союза писателей России.
Печатается с 2002 года. В основном пишет о внутреннем состоянии современного человека, любви. Первый сборник стихов вышел в 2007 году. Всего имеет три сборника стихов. Переводился на русский, турецкий, тувинский языки.
По роду деятельности – учитель якутского языка и литературы, работает заместителем директора национальной гимназии города Якутска. Руководитель республиканского общественного сайта-проекта для учителей родных языков и литератур www.sakhatyla.com.
* * *
Я знаю, ты рядом со мной,
И стужа ничуть не страшна.
Её в круговерти земной
Любви растворяет волна!
Я знаю, ты рядом со мной,
Мой вечный, мой солнечный свет!
Ты дней моих светлый покой
Хранишь, словно муза, от бед!
Я знаю, ты рядом со мной,
Небес моих вещая нить.
Стань самой высокой строкой,
Дай в слово тебя обратить!
Я знаю, ты рядом со мной…
(Перевод Юрия Щербакова)
* * *
И на речной искал воде
И на воде везде стерёг.
Но так я и не разглядел
Твоих заветных нежных строк.
Мне песня чудилась твоя
В напеве каждом ветровом.
С надеждой вслушивался я,
Как дышит город за окном.
С востока прилетел мотив.
А вот и письма-облака.
Но для меня ли пела ты?
И для меня ль твоя строка?
(Перевод Юрия Щербакова)
* * *
Не теряй меня
На семи ветрах,
Что гудят с утра.
В памяти храня,
Реет в облаках
И моя строка!
С ветреного дня
Твой в любые дни –
В небеса взгляни!
(Перевод Юрия Щербакова)
* * *
О, дыханье весны ледяное…
Стань, весна, настоящей весною!
Сколько песен об этом пропето
Огневыми сердцами поэтов!
Среди тех, что весну зазывали,
Голос мой ты расслышишь едва ли.
Только знаю: не зря моя песня
О любви. С нею вместе воскресни!
(Перевод Юрия Щербакова)
* * *
Подобная закатному лучу
Звезда моя на небе вдохновенья –
То образ твой, и я за ним лечу –
За путеводным светом откровенья!
Звёзд в небе много, но моя – одна,
Моих дорог заветное желанье.
Звезда моя осенняя, она
Единственная слышала признанье
В любви моей, что Богом суждена!
(Перевод Юрия Щербакова)
СНЕГОПАДА ПОРА
Вот и пришла
Снегопада пора
На просторы родные –
Лик земной
С небосвода белизной
Соединился.
Мир Срединный
Светом озарился.
Вот и пришла
Зимы-зимушки пора
На родные просторы –
Дед мой старый
Налаживает сани,
В дорогу вглядывается,
За сеном собирается.
Вот и пришла
Снега тихая пора
На родные просторы –
И рады ей
Дети и взрослые,
В снегу с любовью выводя
Заветные имена.
(Перевод с якутского Альбины Борисовой)
Артём Петров
Родился в 1981 году в Челябинске. В 2002 году окончил Челябинский филиал Современного гуманитарного института, бакалавр юриспруденции. С 2007 года – участник литературного объединения ЧТЗ им. Михаила Львова, с 2019-го – «МолЛит» при Союзе писателей России.
* * *
Воскресай под тягучую тему «Твин Пикс».
Этот кадр уплывёт (с золотой лесопилкой).
Уплывут в зарешеченных окнах бутылки.
Уплывут, так едино обриты, затылки.
Уплывёт полстраны, выпуская закрылки.
Убирая шасси, уплывёт царь Борис.
(Что там было ещё – не припомни, так вылги.)
Воскресай в безнадёжно потерянный лес,
В ненащупанный путь (без пути и дороги),
В письмена, где едва и пропущены слоги,
Где костры в обветшавшей хоккейной коробке,
Где картошка в золе и костры до небес –
Оплетают нездешнего мира пороги.
Воскресай, чтобы вспомнить с грехом пополам,
Распознать сквозь закрытые намертво веки,
Сквозь кромешные тропы, рубежные реки,
Бесфонарные улицы, ночи, аптеки, –
Воскресай, чтобы вспомнить с грехом пополам,
Как стремился ты в белый, как сажа, вигвам,
Как стремишься ты в белый, как сажа, вигвам,
Чтобы выйти другим (не скажу – человеком).
* * *
Каждый день старик выходит и забрасывает
невод.
Каждый день ему приносит злую бабку и корыто.
Старику бы опохмела, минералки с аспирином,
Но приносит и приносит море вредную старуху.
Рыбка, рыбка, где ты, рыбка? Пусть не вся,
но с позолотой.
Проучи того поэта, что придумал горе-сказку –
Горе-сказку, что старуху и старуху всё приносит.
Нет чтоб с тиною морскою, обязательно
с корытом.
Отвечает золотая: «Ты давно уж, старче, умер,
А наказан оттого, что был на службе у старухи.
Ты б и бедную собачку утопил бы, если б дόлжно.
Заложил отца родного бы, коль партия сказала б.
Или сделал бы сэппуку, кабы взяли б в самураи.
Вот тебя и привязали, щас подействует укольчик,
Будет сниться не старуха, а, к примеру,
Шэрон Стоун,
На худой конец, Орлова или Машка с параллели.
Засыпай скорей, Андрюша, не один ты здесь,
в палате».
* * *
Стремился к высокому тягою звёздного дыма.
Молчал, что рука как опора просто необходима.
Пил самую крепкую и дурманную влагу.
Во снах рисовал стихи на небоскрёбах Чикаго.
Руки метались по воздуху, кисть – по стеклу
и бетону,
Сам же пугался размахов грубых-зримых-
весомых.
Ветер дописывал мастера росчерками-штрихами.
Влага дурманная изредка отдавала духами.
По совету старенькой (и опытной) бабы Вали,
Как египетских мумий, тщательно пеленали.
К году забыл, как писать, рисовать и Чикаго.
Заговорил, в забытьи сжёг холсты и бумаги.
В три удивлялся смышлёной кошке из «Репки».
В пять – небоскрёбы ломал на занятиях лепкой.
Бил по рукам тех, кто стремился выше.
Четырнадцатого апреля, утром, на вид –
сорок лет, в старом трико из дому за пивом и сигаретами вышел.
* * *
Дозволял огню полыхать и жрать и
Сам песок ссыпал из часов в мешки.
Кто писал про вечность с пустой кровати,
Тому светит станция Петушки –
Заливать про быль, быль залить бальзамом,
Отбиваться от сладколюбых ос.
Заходи, вечор (ты ведь верным самым).
Будем пить зелёный, как купорос.
Будем пить бордовое, как гранаты.
Будь.
Кастрюля с пеплом ещё горяча.
Задымляет дым, как буран когда-то.
И как будто за снегом горит свеча.
Эх, вечор, мы забыли, забыли напрочь
Это самое (сладкая же пора!):
Тихо капал воск на глухую на ночь.
Капал воск, повинуясь другим мирам,
Капал воск, как нездешнее что-то капал.
Под присмотром партии Ильича
Башмачки со стуком спадали на пол.
Капал воск, на столе горела свеча.
Максим Ушаков
Родился в 1997 году в Челябинске. Студент 6-го курса Южно-Уральского государственного медицинского института. Публикации: антология молодой поэзии Урала «Шепчутся и кричат», литературный альманах «Графоман» (№ 4, 2018), литературный проект «Проявитель» (2016), изданный самостоятельно сборник стихов «Гайдзин» (2016). Живёт в Челябинске.
* * *
На ветру, в дороге дикой,
Прожимая в пол педаль,
Мчимся мы за земляникой,
И немного жаль:
В мире столько трасс и ягод,
А педали три,
Всё для наших вечных тягот
Кто-то сотворил.
Жмых и шкуры, нож, ошмётки
Туши на траве.
В мире много дел нелёгких,
Но ручищи две.
Можно жить, не веря в Бога,
Раз пришла война.
Жить, топчась возле порога
Или у окна.
В мире шансов, в общем, много,
Да башка одна.
* * *
Олень, бегущий в червлёном поле,
Греки смотрят на марафон,
Марафон исчезает в море.
Диоген заслоняет чужой плафон,
Солнцу и вовсе плохо без Ксенофонта.
Эпоха с ветром уходит вон
Сединой мельчающего генофонда.
Олень, бегущий в червлёном поле,
Арабы смотрят на Ватикан,
Пожинающий бурю Средневековья.
Дохнет от рака седой вулкан,
Последний из рыжего поголовья.
Олень, бегущий от стрел с кинжалом.
Финифть с лазурью, агат в топазах.
Собаки видят добычу в малом,
Князья не чуют её в отказах.
Строптивых мало, смешливых меньше,
Соскучась, солнце палит хибары.
Как быстро вешают черноглазых,
Как звонко стонет струна гитары.
Огонь над Римом, огонь над миром,
Худеет царство Мохенджо-Даро.
Куда вы делись, все пилигримы,
Куда теперь наносить удары?
Олень, бегущий в червлёном поле,
Остынет храма дымящий конус.
Босым ребёнком в горах Афгана
Я успокоюсь.
ДЕРЖАВА
Здесь можно выйти в вагонетный звон,
Увидеть пыль со всех сторон,
Услышать боль, собачий вой,
Не хочешь пить – и чёрт с тобой.
Увидеть в каждом взгляд отца,
Томясь предчувствием конца,
Купить на три копейки мазь
От боли в области крестца.
Надеждой плотною давясь,
Доесть свой борщ, допить свой квас,
Пойти на улицу и в грязь
Ребёнком прыгнуть с высоты.
Здесь я смеюсь и плачешь ты,
И дуешь в ранку у крыльца.
Я плачу, ты – идёшь, смеясь:
Рождён в созвездии Тельца,
Тебе не страшен серый цвет
И лёд разбитый под окном,
Отложим деньги на обед,
Отложим деньги на потом.
Разбитый нос в новинку там,
А здесь – летели черепа
Вдогонку к брошенным понтам.
Томился дух, и млела сталь,
Тюремный срок, шпионский стук,
Здесь можно выйти в красный круг
И стать любимцем пёсьих стай.
Лизать ладони добрых рук
Не то же самое, что злых.
Мыском ботинка дать под дых
Не то же самое, что в пах.
Скулёж собачий вызвал страх,
И весь ты сволочью пропах.
Пропитан потом, табаком,
Ты ходишь маршем под крестом,
Томясь в бетоне конуры.
Здесь можно выйти на перрон,
Блудливых баб услышать стон,
Споткнуться в листьях кожуры,
На кухнях лампами умов,
Запить вождей, идеи снов,
Забычковаться в свой покров,
Под сальной чёлкой пряча гарь.
Безумных родина сынов:
Здесь выйти может только царь
С семьёй простреленных голов.
Кому есть дело до потерь,
Здесь за окном – всевечный лес,
Окно тогда, окно теперь
Всегда в Европу.
Окно нашли, найдём и дверь
По гороскопу.
* * *
Одна раковая больная.
Два оперённых глаза.
Три ночи.
Четыре протяжные ноты.
Пять зубов выбил тебе сыночек.
Шесть лет боль в животе становится хуже.
Семь волос каждый день вынимаешь ладонью.
Восемь минут ты не дышала, пока молодой доктор интубировал тебе горло.
Девять – номер городской больницы, где тебе суждено умереть.
Восемь миллилитров в час – допамин
на инфузомате.
Семь раз в сутки тебе дают трамадол.
Шесть человек в хиркостюмах тебя не любят.
Пять палат в отделении реанимации.
Четыре часа до рассвета.
Три часа тебе остаётся прожить.
Два часа тебе остаётся.
Один час тебе.
Одна.
О!
* * *
Ты – юн, горяч, самолюбив и весел,
Ты – Божья тень, ты – чьё-то ремесло.
Ты – кропотливый плод труда отцовских чресел,
Твоё лицо – это его лицо.
Распустится ячмень в мясной изнанке века,
Проторенной тропой идёт оркестрион.
Преступна Божья тень, рождая человека,
И гром полифоний сменяет полутон.
Зачем ты вылез в слизь, потомок контрабаса?
На что потратишь ты ресурсы партитур?
Виолончель в руках тупого свинопаса,
Архангельским рожком играет трубадур.
Со скуки или так гиганты и пигмеи
Сношаются в тени магнолий и секвой.
Рождаются и мрут герои и плебеи!
Рождаются, и мрут, и падают листвой.
Рождаются и мрут, но вечно превозносят
Изнеможенье губ, усталость естества.
Застывший зимний пруд, идут по краю лоси,
Присыпана пургой извечная листва.
Копытом или льдом пестреет и искрится
Стеклянный бурелом родившихся сердец.
Наметив путь крылом, летит по ветру птица,
Наметив клювом путь, начнёт полёт птенец.
