Россия в бронзе

Виктор СМИРНОВ

1.

Он стоит в центре новгородского кремля, словно громадный безмолвный колокол, навсегда вросший в эту древнюю землю. Другого такого памятника в мире нет. Он повествует не об одном событии, а о целом тысячелетии и посвящён не одному человеку, а всему народу. Он может восхищать или вызывать неприятие, но, увидев хотя бы раз, его уже не забудешь. Колоссальная масса металла как магнитом притягивает к себе, заставляя снова и снова обходить Памятник вокруг, и это завораживающее движение по кругу передаёт медленную поступь истории, а взгляд невольно скользит по спирали, с яруса на ярус, пока не останавливается на кресте, чётко рисующемся на фоне неба.
Памятник так плотно населён скульптурными изображениями, что его можно рассматривать часами. Он рассказывает о тысячелетней истории громадной страны, но изображает её такой, какой она виделась современникам. Это бронзовый сгусток идей и надежд того времени, в сущности, перед нами памятник великим реформам Александра II.
Мы знакомы с Памятником уже много лет. Я успел изучить его привычки и знаю, когда он пребывает в хорошем расположении, а когда в плохом. Это сразу отражается на его наружности. Он не любит сырую, мозглую погоду, под дождём он темнеет и выглядит вычурно и нескладно. Зато он удивительно хорош в пору бабьего лета, в золотой раме осенней листвы, когда мягкое солнце высвечивает все его потаённые уголки, а лица населяющих его людей становятся оживлёнными и красивыми.
Хорош он и зимним утром, когда таинственно выступает из тумана морозной мглы. Зернистая изморозь живописно лежит на его кольчугах, крестах, клобуках и митрах, и только тревожно за Пушкина, который стоит на морозе в сюртучке и лёгкой накидке, словно в тот роковой день на Чёрной речке.
Но особенно хорош Памятник с высоты птичьего полёта. Краснокирпичная, унизанная башнями кремлёвская стена кажется коралловым ожерельем, брошенным на зелёный бархат. Софийский собор выглядит статуэткой из слоновой кости, а сам Памятник напоминает антикварную бронзовую чернильницу на письменном столе старинной площади.
2.

В 1862 году государству Российскому исполнилась ровно тысяча лет. За точку отсчёта брался 862 год – год призвания варяжских князей, положивших начало первой русской династии. Для императора Александра II грядущий юбилей давал хороший повод заявить программу нового царствования. Был объявлен всероссийский конкурс. Пожалуй, впервые перед скульпторами была поставлена столь сложная задача: отобразить в бронзе и граните целое тысячелетие! Тем не менее к установленному сроку было представлено пятьдесят два проекта. После бурных дебатов Совет Академии художеств тайным голосованием определил победителя. Им стал молодой художник Михаил Микешин.
У Микешина было трудное детство, мальчишкой он зарабатывал на жизнь рисованием этикеток для бакалейных лавок. Но потом судьба щедро отдарилась перед ним. Микешин был принят в Академию художеств, его дипломная работа понравилась императору Николаю, который пригласил молодого художника стать учителем рисования у великих княжон. Этот рослый кудрявый красавец скорее походил на кавалергарда, нежели на представителя богемы, и пользовался громадным успехом у дам «густых вуалей», часто посещавших его элегантную мастерскую. При этом Микешин был по-настоящему талантлив и глубоко предан искусству. Выиграв конкурс на памятник, он без колебаний отказался от шестилетней стажировки в Италии, куда должен был ехать, и с головой ушёл в работу.
Тот факт, что в самом престижном российском конкурсе победил никому не известный новичок, стал сенсацией. Как ни странно, именно отсутствие опыта помогло Микешину найти уникальное решение, которое обеспечило его победу. Маститые конкуренты мыслили привычными скульптурными формами – колонна, храм или конная статуя. Не скованный традицией молодой художник придумал совсем другой образ. Его памятник одновременно напоминал и шапку Мономаха как символ династии, и вечевой колокол как символ народа.
Тем временем в высоких сферах развернулась нешуточная борьба по вопросу о том, где ставить памятник. Сразу несколько городов: Новгород, Киев, Москва и Санкт-Петербург, бывшие в разное время русскими столицами, – претендовали на памятник и, следовательно, на проведение юбилейных торжеств. Александр II поддержал кандидатуру Новгорода. Он не раз бывал в этом городе ещё цесаревичем и хорошо знал его историю. Вольнолюбивая репутация Новгорода царя не настораживала, а, напротив, привлекала. Он считал, что державность отнюдь не противоречит гражданским свободам, символом которых считался средневековый Новгород. В их соединении под сенью просвещённой монархии виделось ему цивилизованное будущее государства Российского.
Теперь следовало определить дату празднования. Поскольку у Нестора был обозначен только год призвания Рюрика, день основания Российского государства властям пришлось назначать самим. Выбрали восьмое сентября (по старому стилю). В этот день сошлись ещё три даты: празднование Русской православной церковью Рождества Пресвятой Богородицы, годовщина Куликовской битвы и день рождения наследника престола Николая Александровича.
Стоимость памятника оценили в полмиллиона рублей. Сто пятьдесят тысяч собрали по стране в виде пожертвований. Остальное дала казна.
На Микешина свалился тяжкий груз. До означенного срока оставалось меньше трёх лет. За этот срок предстояло вылепить памятник в глине со всеми его скульптурами, державой, барельефами, множеством больших и мелких деталей, затем перевести глину в гипс и отлить в бронзе. Было совершенно очевидно, что обычным путём последовательного выполнения работ двигаться нельзя, на это потребуется лет десять. Всё придётся делать коллективно, а по-русски сказать, артельно, и по нескольким направлениям одновременно.
Совет Академии художеств предложил привлечь к созданию памятника нескольких скульпторов, между которыми следовало распределить скульптурные группы и барельефы пьедестала. Выражаясь современным языком, был создан временный творческий коллектив из признанных мастеров. Творческая «дирекция» возлагалась на Микешина. Материально-техническое обеспечение и практическое осуществление работ царь поручил главноуправляющему Министерства путей сообщения и публичных зданий генерал-адъютанту Чевкину.
Точно к сроку Микешин с помощью своего друга и соавтора Ивана Шредера изготовил модели девятнадцати главных фигур, затем состоялся их «делёж» между скульпторами. Микешину и Шредеру досталась вся верхняя группа из десяти фигур, в том числе фигуры Петра, Ивана и их окружение. Академику Залеману выпали три из восьми фигур – Михаил Романов, Владимир, Дмитрий Донской. Академик Михайлов взялся изготовить фигуру Рюрика.
Для работ такого масштаба требовалось огромное помещение, а единственная подходящая по размерам академическая мастерская была занята ректором академии Тоном, руководившим строительством храма Христа Спасителя в Москве. Микешин и мечтать не мог об этой мастерской, но вмешались могущественные силы, и грозный Тон вынужден был уступить безвестному юнцу.
Дело шло, как вдруг возникло препятствие, резко усложнившее творческую задачу, но зато обогатившее памятник блестящей находкой. Барельефы нижней части памятника лепил барон Клодт. Ситуация возникла щекотливая. Ректор академии, скульптор с европейским именем, автор знаменитых «Коней» на Аничковом мосту должен был работать под руководством своего вчерашнего студента. Уязвлённый барон считал ниже своего достоинства консультироваться с Микешиным, не показывал ему своих эскизов, а когда всё же представил, оказалось, что Клодт пошёл по самому простому пути, продублировав на горельефе фигуры верхнего ряда.
Микешин никак не мог с этим согласиться и, в свою очередь, предложил изобразить на барельефе всех достойных людей, которые по разным отраслям знаний и науки способствовали возвеличению России. Памятник становился летописью в лицах, пантеоном русской славы!
Перед авторами монумента встала новая задача. Из бесчисленной вереницы лиц тысячелетнего прошлого надо было выбрать сотню самых достойных. Микешин обратился с письмами к самым авторитетным историкам и писателям с одной и той же просьбой: помочь в выборе персонажей горельефа. После долгих споров Микешин предъявил Чевкину список великих людей, поделённых на четыре группы: просветители, государственные люди, военные люди и герои, писатели и художники.
Проще всего было бы расставить фигуры в хронологической последовательности, придав им парадные позы античных героев. Но Микешин понимал, что эта унылая шеренга не произведёт сильного впечатления. Ему удалось соединить все фигуры как бы одним сюжетом, получался непрерывный исторический рассказ, рассчитанный на круговой обход. Обойдя памятник один раз, зритель должен был захотеть обойти его и другой раз, всматриваясь, вдумываясь, углубляя свои ощущения.
Наученный горьким опытом с Клодтом, Микешин привлекал к работе молодых скульпторов, вчерашних студентов. Почти вся молодёжь, работавшая с Микешиным, составила плеяду известнейших впоследствии русских скульпторов – Николай Лаверецкий, Матвей Чижов, Александр Любимов.
В официальном журнале «Месяцеслов» за 1861 год появилось изображение памятника в окончательном варианте и его краткое описание. Публикация вызвала большой шум. В учёных кругах с новой силой вспыхнул давний спор норманистов и антинорманистов.
Не только в прессе и светских салонах, но и в трактирах и частных домах только и разговоров было про то, кто попал на памятник, а кто нет. Всякий образованный человек желал высказать своё мнение по сему поводу. Больше всего споров разгорелось вокруг царей. Почему Михаил Романов, Пётр Великий, Владимир Святой изображены дважды, но вовсе не нашлось места для Елизаветы Петровны, Анны Иоанновны, Павла I? А главное, почему нет Иоанна Грозного?! И правильно, что нет, возражали оппоненты. Нет первого русского тирана, поправшего все человеческие и христианские законы, нет растленного маньяка, уничтожившего лучших мужей государства Российского.
При окончательном утверждении списка вдруг выяснилось, что на памятнике отсутствовал отец царствующего государя – Николай I. Александр II в душе не одобрял царствование покойного родителя и не хотел бы видеть отца на памятнике. Однако поскольку немалая часть его собственного окружения, включая ближайших родственников, была с этим не согласна, он предпочёл уступить. Скульптор Залеман взялся в короткий срок вылепить усопшего императора, и Николай сел рядом с Александром I.

3.

Об отливке памятника «Тысячелетие России» обычно говорят мимоходом. Между тем это была беспримерная по масштабам и сложности работа. Требовалось в кратчайшие сроки отлить в бронзе 19 главных фигур, 109 фигур горельефа, изготовить громадный шар-державу со сложным орнаментом и надписью, а также бордюры, решётку, фонари и великое множество отдельных деталей. На всё про всё отводилось три месяца.
Когда фигуры были готовы, приступили к отливке шара-державы, покрытого крестообразным орнаментом, с надписью по окружности: «Совершившемуся тысячелетию Российского государства в благополучное царствование императора Александра II лета 1862». Изготовили крест по оригинальному рисунку архитектора Виктора Гартмана, друга Микешина. Отлили ажурную решётку и шесть фонарей с канделябрами по рисунку профессора Боссе.
1 июля 1862 года фабрику Плинке и Никольса посетил царь. Фабриканты могли с чистой совестью предъявить готовый заказ. Всё было сделано точно к сроку, с изумительно высоким качеством. Как на параде стояли выставленные для осмотра статуи государей, военачальников, князей и митрополитов. А напротив, сложив на кожаных передниках тяжёлые руки, стояли те, кто породил их в жаре и грохоте литейки, в блеске трепетных огней, дыша ядовитыми испарениями, с надсадой ворочая тяжкий ковш с расплавленным металлом, иногда выбегая на воздух, чтобы отдышаться и охолодить пригоршней воды раскалённое лицо. Имён этих людей мы уже не узнаем, имя у них у всех одно – русские мастера.
Пока в Петербурге отливали статуи, в сотне вёрст от столицы, на Сердобольских каменоломнях на берегу Ладожского озера, шла другая, не менее трудная работа. Местный серый гранит, известный своими превосходными качествами, был предназначен для облицовочных плит цоколя. Гранит этот хорошо поддавался полировке, стойко противостоял атмосферным воздействиям и прекрасно гармонировал с тёмной бронзой изваяний. Везли гранитные глыбы водой, на баржах, через бурную Ладогу.
В Новгороде уже полным ходом шли строительные работы. Заминка получилась только при выборе подходящего места для монумента. Новгородцы предложили на рассмотрение три площадки. Одна – в центре кремля напротив Софийского собора, но здесь уже стоял памятник дворянскому ополчению 1812 года. Другая – на Ярославовом дворище – сразу была отвергнута ввиду малых размеров и покатости рельефа. Третья – городская площадь перед зданием Дворянского собрания – подходила по размерам, но казалась непропорциональной и, кроме того, была окружена непрезентабельной застройкой. В конце концов остановились на кремлёвской площадке, решив перенести памятник дворянским ополченцам к Дворянскому собранию.
В мае 1861 года на освобождённой площадке в кремле состоялась торжественная закладка памятника. После молебствия, совершённого митрополитом Исидором, в выемку в гранитном фундаменте опустили бронзовый ящик с памятными медалями и золотыми монетами. Работы начали с тщательного исследования грунта. Чтобы докопаться до материковых пород, которым можно было доверить махину памятника, пришлось заглубляться на десять метров. Для прочности забили под фундамент шестьсот шестиметровых дубовых свай, на них легла мощная бутовая кладка на растворе. В разрезе кажется, что под монументом находится ещё один такой же, как бы в зеркальном отражении. Внутри пьедестала была оставлена пустота, сам фундамент представлял собой цилиндрическую стену с радиальными перегородками к центру для более равномерного распределения тяжести.
Летом 1862 года из Петербурга водой прибыли бронзовые части памятника. Через месяц они уже стояли на своих местах, надёжно и незаметно закреплённые болтами и шпильками. Пьедестал оделся отполированными до зеркального блеска гранитными плитами, подогнанными с миллиметровой точностью. Его опоясал горельеф. Каменщики мостили тротуары олонецким булыжником. Напоследок установили ажурную бронзовую решётку и шесть фонарей на бронзовых канделябрах. На огромное тело памятника набросили серое полотно, скрывая его до поры от любопытных глаз…

4.

Грядущий праздник влил Новгороду свежую кровь. Со всей округи потянулся мастеровой люд: каменщики, плотники, маляры. Повсюду кипела работа: ремонтировали здания, мостили мостовые, исправляли улицы. Особо занялись кремлём. Капитально обновили присутственные места, заново перемостили площадь, заделали провалы в крепостной стене, одели башни крышами. Шутка ли, на три дня Новгород снова становился столицей России!
В первых числах сентября в город для участия в параде стали прибывать лучшие полки – кирасирский, гвардейский кавалерийский, уланский, гусарский – всего десять тысяч военных. Специально в честь празднования было учреждено временное генерал-губернаторство, которое лично возглавил великий князь Николай Николаевич. В канун праздника в город стал стекаться народ, поезда приходили переполненными, люди плыли пароходами, тряслись на почтовых, шли пешком. Гостиницы и частные дома были забиты до отказа, население города утроилось.
С нетерпением ждали прибытия государя, не желая верить слухам, что ввиду возможного злоумышления государь в Новгород не приедет.
Вечером 7 сентября огромные толпы стояли по берегам Волхова в ожидании царского парохода. Императорская чета и другие члены августейшей фамилии плыли на пароходах «Красотка» и «Кокетка». Когда два белоснежных судна показались вблизи Антоньева монастыря, ударили колокола, взлетели шапки, раздались крики «ура!». На причалившей следом «Кокотке» прибыли высшие должностные лица страны, члены Сената и Синода, министры, дипломатический корпус. Для временной резиденции императора был выбран митрополичий дом на территории кремля.
С утра император принимал местное дворянство. Выслушав приветствие губернского предводителя князя Мышецкого, император произнёс краткую ответную речь: «Поздравляю вас, господа, с тысячелетием России. Рад, что мне суждено было праздновать этот день с вами в древнем нашем Новгороде, колыбели царства всероссийского. Да будет знаменательный этот день новым залогом неразрывной связи всех сословий земли русской с правительством, с единою целью счастия и благоденствия дорогого нашего Отечества».
По окончании соборной литургии, которую совершил митрополит Новгородский и Петербургский Исидор, крестный ход направился к закрытому покрывалом памятнику. Наступил самый торжественный момент праздника. Придворная капелла грянула 2-хоровую Бортнянского. По знаку государя, заструившись, соскользнуло с тела памятника серое покрывало, ударил салют из пушек и ружей, взлетели галки со старых кремлёвских лип, и, перекрывая всех и вся, подал голос двухтысячепудовый главный колокол Софийской звонницы, на который тотчас отозвались заливистым перезвоном все колокола. Под гром оркестра слитными рядами промаршировала мимо памятника пехота, покачивая белыми султанами, прогарцевала конница.
Вечером новгородское дворянство давало бал в честь государя. Здание Дворянского собрания сияло огнями. Все мужчины кроме Микешина были в военных мундирах. Распоряжался балом великий князь Николай Николаевич. Играл знаменитый оркестр Лядова, в первой паре «польского» шли императрица с новгородским предводителем дворянства князем Мышецким, во второй – государь с княгиней Мышецкой. Бал продолжался до раннего утра.
Пресса потом долго обсуждала празднование тысячелетия России. Символика новгородского праздника была очевидна. Царь-освободитель возвратил Новгороду увезённый Иваном III вечевой колокол, даруя этим жестом свободу всему русскому царству. Точнее других выразила смысл затеи с памятником «Северная пчела»: «Россия стоит на рубеже двух времен: прежде преобладала идея государства; теперь, с дарованием прав крестьянам, начинает являться личная свобода: из этих двух стихий должна составиться жизнь народная».
Сам император ещё долго вспоминал празднование тысячелетия. Вернувшись из Новгорода, он писал брату, великому князю Константину, в то время наместнику в Царстве Польском: «самая церемония была великолепна и трогательна донельзя».
Новгородский монумент сделал Михаила Микешина знаменитым. И хотя по его проектам были возведены ещё несколько престижных монументов, среди которых памятники Екатерине II в Санкт-Петербурге и Богдану Хмельницкому в Киеве, имя Микешина отныне всегда будет связано с новгородским «колоколом».

5.

После революции в стране началась кампания по борьбе со «старорежимными» памятниками. Были снесены монументы Ермаку в Новочеркасске, Сусанину в Костроме, Козьме Минину в Нижнем. Дело было, конечно, не в памятниках, а в самой памяти, из которой следовало вытравить прошлое.
Следующим по очереди на снос должен был стать новгородский монумент. Вспомнили, что во время Гражданской войны он появился на денежных купюрах, выпущенных правительством генерала Деникина. Вышла брошюрка под заглавием «Памятник тысячелетию самодержавного гнета». Зав. губземотделом товарищ Дешевой, окна кабинета которого выходили прямо на монумент, не раз с горечью восклицал: «Вот он, наш позор! Сплошные цари и монахи. Сколько цветметалла пропадает, давно пора в переплавку».
Но то ли не дошли руки у товарища Дешевого, то ли не поддержали наверху, но памятник уцелел, и только на революционные праздники его всякий раз зашивали сверху донизу фанерными щитами, чтобы проходящие мимо колонны демонстрантов видели не старорежимных деятелей, а классово выдержанные лозунги, которыми сверху донизу был расписан огромный фанерный стог на площади.
6.

В начале января 1944 года немецкий генерал Курт Герцог в задумчивости расхаживал по новгородскому кремлю. Чутьё старого вояки подсказывало ему, что город скоро придётся оставить, и теперь его мысли вращались вокруг трофеев. Всё наиболее ценное было уже вывезено: церковная утварь, иконы, бронзовые ворота, содраны золочёные листы с купола Софии. Убедившись, что ничего ценного не осталось, генерал собрался уходить, как вдруг взгляд его упал на припорошенный снегом Памятник. Как же он раньше не догадался! Памятник хотя и пострадал, но был в хорошем состоянии. Он, несомненно, обладал значительной стоимостью: ценный материал, прекрасная, хотя и русская работа, и в целом производит внушительное впечатление. Генерал фон Герцог неожиданно вспомнил милый сердцу уютный городок Инстербург, где прошла его юность, и своего друга Эриха, ставшего бургомистром. Нахлынули сентиментальные воспоминания, захотелось сделать подарок старому камраду. А почему бы не послать ему в качестве подарка русский памятник? Пусть он украсит главную площадь Инстербурга, и пусть на нём будет табличка, удостоверяющая, что это дар генерала Герцога, местного уроженца.
Трудности с перевозкой генерала не смущали. Уже на следующий день сапёрная рота прокладывала узкоколейку от кремля до вокзала, другая группа вела демонтаж памятника. Поскольку времени было в обрез, крепёжные болты перерубали зубилами, а статуи сбрасывали с высоты. Падая и тяжко ударяясь о булыжник, они калечились и долго гудели, словно стонали.
Уже собирались начать погрузку, как вдруг утром 20 января началась бешеная артподготовка, русские прорвали фронт в двух местах, и чтобы не оказаться в мешке, генерал Герцог с гарнизоном спешно покинул Новгород, поруганный и загаженный настолько, насколько были способны сделать это оккупанты, предчувствовавшие свою скорую гибель.
День выдался морозный. Солдаты 221-й стрелковой дивизии, остыв от горячки боя, теперь с болью обозревали город, который они только что освободили. Города попросту не было. Он просматривался насквозь, кругом – одни руины, остовы церквей да печные трубы. В центре кремля торчал наполовину демонтированный Памятник. Верхняя часть шара-державы была снесена, словно напоминая о наполовину захваченной врагом России, а вокруг, точно трупы на поле боя, валялись полузасыпанные снегом статуи. Дмитрий Пожарский в бессильной ярости грозил мечом, Владимир закрывался крестом от удара, Михаил Романов молил Бога о пощаде, Пётр Первый мёртвыми глазами смотрел в низкое зимнее небо…
Даже всего навидавшимся фронтовикам стало не по себе. Все поняли драматическую символику разрушенного Памятника. Оставлять его в таком виде значило оставлять поруганной Россию, и поэтому, не дожидаясь приказов и указаний, было решено немедленно восстановить Памятник. Такое могло быть только в России: уничтоженный город начали отстраивать с монумента.
Восстанавливали Памятник восемь работяг во главе с реставратором Николаем Чернышёвым. В лютую стужу, под порывами ветра, пронзающего кремль сквозь арки насквозь, под удаляющийся гром канонады эти восемь приступили к делу, казавшемуся неподъёмным. У них не было почти ничего, кроме рук и природной мужицкой сметки. Предстояло затащить на десятиметровую высоту фигуры огромной тяжести. О подъёмном кране не приходилось и мечтать, и, поразмыслив, они вкруговую обнесли Памятник лесами, положили наклонный настил из досок, а на него – рельсы от немецкой узкоколейки. На рельсы поставили вагонетку, наверху закрепили треногу и обычную лебёдку. Дальше уже просто: укладывали статую на вагонетку и медленно, по сантиметру, тащили её по настилу к своему законному месту.
Но прежде чем поднимать фигуры, пришлось с ними много повозиться. При падении статуи деформировались, особенно трудно пришлось с восстановлением державы. Секторные плиты огромного шара погнулись, приходилось по многу раз поднимать и опускать их вниз, чтобы исправить и подогнать. И так с каждой из 350 частей и деталей! Одних только крепёжных болтов понадобилось полторы тысячи, свинцом зачеканили 150 метров швов. С огромным трудом выправили на одном из заводов искорёженный православный крест.
Заново открывали Памятник 2 ноября 1944 года. Редкостный кадр кинохроники запечатлел толпу людей в ватниках и шинелях, неуверенные улыбки на худых, разучившихся улыбаться лицах. Но в их глазах вновь загорелся свет…

---

…А памятник «Тысячелетие России» отныне стал жить своей жизнью, не зависящей ни от его создателей, ни от властей. Что до простых новгородцев, то независимо от политической моды они сразу стали считать памятник, наряду с Софией, главной городской достопримечательностью, с гордостью показывая его всем приезжим. Его судьба неотделима от судьбы России. Как и Россия, он пережил всё: революции и войны, клевету и забвение, его не удалось ни закрыть от мира фанерным социализмом, ни увезти в фатерланд. И что бы ни случилось, люди будут идти и идти к нему на поклонение своему прошлому, в надежде на будущее…