Мне сопутствовал успех, потому что я невероятно много работал

Никас, может (и должно ли) изобразительное искусство в России и вообще в мире быть бизнесом?

– По идее, всё в искусстве может быть бизнесом – театр, кино, литература, музыка. Живопись и скульптура в этом ряду вовсе не исключение. Всё изобразительное искусство начиналось как (и так считалось долгое время) ремесло. А ремесло – это то, что кормит, даёт средства на жизнь. Весь вопрос в уровне того, кто занимается этим бизнесом. Одно дело, если ремеслом-бизнесом занимался Рубенс, который был для своей эпохи весьма непростым художником и непростым человеком, или, скажем, Веласкес. Или Рембрандт, который ещё при жизни организовал своё производство, хотя и разорился по случайности в конце жизненного пути… То же самое было и у Ван Гога, который в действительности готовил из своей живописи большой бизнес. Нам известны в основном лишь популярные истории о нём и его жизни. Но что было подготовлено и предложено публике: страдалец, несчастный, бедный, бессребреник «с некой сумасшедшинкой» и т.д., который ходил на поляны с подсолнухами, и солнце било ему в темечко, и он никак не мог в этом экстазе остановиться, и однажды он упал перед ними замертво… Всё это миф, который благополучно дожил до нашего времени и стал неотъемлемой частью его бизнеса. Этот, выражаясь современным языком, «пиар-проект» он придумал со своим братом Теодором, богатейшим человеком, унаследовавшим от отца и дяди Ван Гога высокоприбыльную фабрику по производству красок.
Позже из причудливых сюжетов о Ван Гоге уже как бы сама собой сложилась сусальная легенда, для укрепления которой были даже специально подделаны письма. Справедливости ради, Ван Гог был, конечно, человек с очевидными странностями; например, он пил постоянно абсент, вёл довольно разгульный образ жизни, а брат давал ему на всё это по тем временам серьёзные деньги, и он тратил их на женщин лёгкого поведения и выпивку с друзьями. Но тем не менее Ван Гог был очень практичен, ненавидел низшие слои общества, находясь в своём так называемом среднем сегменте, и постоянно тянулся к высшему обществу. В начале карьеры избрал службу в церкви, но быстро осознал, что на этом поприще его ждёт маленькая зарплата. И тогда по совету брата решил заняться куда более денежным делом – продажей красок и холстов – и приступил вплотную к живописи, рассчитав, что на этом в будущем можно будет зарабатывать более ощутимые деньги. Но они не успели осуществить свои планы. Он, как мы знаем, застрелился, а брат не перенёс этой потери и тоже прожил недолго. Они не дожили до своего триумфа несколько месяцев.
А вот Иван Айвазовский, например, спланировал свой бизнес по-другому. Через множество учеников и помощников он организовал распространение подписанных им работ. Тем самым кратно увеличились возможности демонстрации его полотен. В итоге только сегодня насчитывается порядка 15 тыс. картин, где подлинность определяется подписью мастера. Многие картины были написаны его учениками в точном стиле их любимого мастера. Те же Пикассо или Дали не уставали повторять: каждый мазок должен выбивать из-под кисти золотую монету. Шагал вообще поставил всё на поток и точный математический расчёт, даже в периоды экономической нестабильности делал свои выставки и имел постоянные стабильные доходы от них. И это ни в коей мере не умаляет их таланта.
Такое же происходит и в музыке. Недавно ушедший из жизни Морриконе чуть ли не все свои мелодии писал только на заказ, в основном для кинокомпаний. Сам факт такого коммерческого заказа не делает его музыку хуже той, которая сочиняется просто «для души». Но в самые разные исторические периоды и в самых разных странах не давала и не даёт забыть о себе неумолимая закономерность: искусство не может приносить дивиденды постоянно. Есть мировой рынок, спрос на нём постоянно меняется, быть постоянно в тренде крайне сложно. Особенно это стало зримым в невероятно динамичном двадцатом, а тем более – двадцать первом веке.

 

Каким образом, на ваш взгляд, государство должно помогать художникам: через систему грантов, налоговых льгот, организацию меценатской деятельности? Особенно этот вопрос значим, согласитесь, для молодых и начинающих ваших коллег…

– Это большой и больной вопрос. Есть такое понятие «культурная политика». Исторически выработались два её основных типа. Первый  – часто государство вмешивается в культуру (в т.ч. в изобразительное искусство). В таком варианте культура финансируется примерно на 90%, но при этом есть множество чиновников, которые управляют культурой на разных уровнях. Вторая модель – государство не вмешивается в культуру, она финансируется на 10–15% от потребного уровня, при этом очень мало творческих чиновников в культуре, далеко не всегда есть даже Министерство культуры.
Внутри этих моделей есть разные варианты их реализации. Например, государство может поддерживать все направления и финансировать их абсолютно на равных, а может поддерживать какое-то одно, при этом не мешая развиваться другим. Но может и запрещать, и мешать. Все помнят известную выставку в Манеже, которую посетил 1 декабря 1962 года Никита Сергеевич Хрущёв. Выставлялись художники-авангардисты, и лидер государства обозвал их последними словами. Была ещё так называемая «бульдозерная» выставка в 1974 году, которую – реально – уничтожили с помощью бульдозера.
Тогда в целом получается, что лучше бы государства было поменьше в изобразительном искусстве. Если же поддерживать художников, то нужно вначале упорядочить критерии оценки их творчества и с их учётом оказывать адресную материальную и организационную помощь талантливым людям. Но особого оптимизма в этом плане я не испытываю. Дело в том, что в российском искусстве наблюдается засилье непомерно предвзятых искусствоведов, в подавляющем своём большинстве являющихся неудавшимися художниками. Часто необъективность оценки продиктована элементарным незнанием критиком той области, о которой он судит, как и полнейшим неумением в ней профессионально работать. Или же, в лучшем случае, такой эксперт ориентируется в очень узкой сфере, имеет какие-то свои вкусовые пристрастия; всё, что отступает от его субъективных канонов на миллиметр, немедленно подвергается таким критиком жестокому остракизму. К сожалению, часто вообще бывает, что это своего рода месть дилетанта профессионалу, месть за собственную бездарность. Но этот «мститель-искусствовед» формирует общественное мнение, заседает в отборочных комиссиях, он же и распределяет гранты и т.д.

 

Тут мы подходим к вопросу объединения бизнеса и культуры.

– До того момента, пока на авансцену искусства – уже ХХI века – не выйдут новые Третьяковы и Мамонтовы, мы вряд ли сможем – на материальном уровне в том числе – обеспечить поддержку художников и сохранить при этом определённую автономию от государства. В XIX и начале XX века, когда отечественные меценаты столь блистательно заявили о себе, все цвета, все направления изобразительного искусства заиграли на полотнах. Причём, что важно, в частном меценатстве: эти люди любили искусство, готовы были жертвовать на него средства, заработанные своим трудом, порой немалые. Сами не были художниками, но видели талантливых детей, молодёжь или состоявшихся профессионалов. И помогали им, держа в голове у себя сверхзадачу, не просто в качестве деловых людей, принимающих решения, но уже государственников, понимая: нет культуры – не будет и процветающего государства.
У некоторых экономистов и общественных деятелей сложилась в головах такая схема – в богатом государстве будет процветать культура. Были всякие, как теперь говорят, мемы, типа «будет хлеб, будут и песни» и т.п. Иными словами, приоритет отдаётся материальному, а искусство в полном соответствии с учением Маркса мыслится как надстройка. Но творчество не надстройка. Исторический опыт убеждает: когда высоко развиты искусство, культура, то и государство сильное и богатое.

 

Однако не секрет, что пока не удаётся остановить пресловутую «утечку мозгов», и не только «заточенных» на науку и новейшие сферы информатики, но и на искусство, – государство здесь явно не всесильно.

– Я лично переживаю, что подобная утечка порой инспирировалась такими деятелями, как Арманд Хаммер и иже с ними, которым в разные годы позволялось вывозить из России ценнейшие русские иконы и другие сокровища культуры, например яйца Фаберже. Ничего хорошего в этом, конечно, нет; как и в том, что сами художники уезжают. Но отрадно, когда картины наших классических мастеров – Репина, Шишкина, Поленова, Серова – иногда пусть не в полном объёме, в котором их когда-то вывозили, – в последнее время возвращаются обратно.
Когда наша одарённая художественная смена покидает пределы Отечества, на первый взгляд, вроде бы обидно. Для кого-то, может быть, это и беда, но совсем не катастрофа, потому что уехавшие всё равно свои приобретённые знания конвертируют в талантливые произведения, поддерживая тем самым высокий культурный бренд страны в мире. И тут роль государства важна не только активной причастностью к этому процессу, а созданием условий именно для поддержки таких художников. Пока, к сожалению, система поддержки часто «позвоночная», в лучших советских бюрократических традициях: кто-то кого-то попросил поддержать того или иного живописца или скульптора. Результат – поддерживают. И что мы видим порой?.. Инсталляторы, перформансисты начинают плакать, что вот в кризисные годы американцы им давали по 200 миллионов в год на развитие современного искусства, и сразу идёт аналогичная просьба – уже к нашему государству: дайте нам столько же! Аргумент типа: «мы же хорошо продавались». Да, были моменты, когда случались успехи в такой продаже, но это, как говорится, до поры до времени. Нельзя же до бесконечности, тем более всерьёз, рассчитывать, что будет незыблемо в цене «произведение» какого-нибудь творца: баночка с экскрементами или что-то схожее с этим.
Не спорю, иногда коммерческий успех сопутствует подобного рода предприятиям. Но это реально чаще всего в случаях, аналогичных тем, когда был сделан (уже не в нашей стране) политический заказ на то, чтобы в Голливуде с лучшими актёрами снялись абсолютно никакие как актрисы участницы скандально известной в России группы «Пусси Райт».
Сегодня и всегда существует настоящее искусство, которое действительно требует финансовой поддержки. Особенно в ней нуждаются наследники старых, классических школ и направлений. Бывает, что в их ряды проникают имитаторы и шарлатаны, но чтобы вести своего рода селекцию и компетентно отличать достойное от псевдоискусства, как раз и требуется то, о чём я говорил: реформа в системе художественного отбора и оценки.

 

Фактор страны, в которой приходится творить, как полагаете, первостепенен или вторичен?

– Он едва ли не определяющий. Сужу по собственному опыту. Применительно к другим странам подробно судить не берусь, но для русского художника он значит очень много. Если, допустим, в Англии или какой-нибудь ещё европейской стране ему могут открыться, скажем так, спокойные условия (например, стипендии, гранты, меценатская или спонсорская поддержка), то в России ему приходится самому находить способы выживания. Это порой так сложно, что европейцам подобное и в кошмарных снах не увидеть. Ситуация ненормальная, но в этом заложены, кстати, и положительные моменты, потому что трудности и их преодоление укрепляют творческую личность, помогают в будущем реализовать себя более масштабно. Художник должен понимать и принимать одно самурайское правило, соотнося его со своим ремеслом: если мучаешься между жизнью и смертью, умри. Если ты задумал стать художником, то должен понимать, что это такой же труд, как, скажем, у шахтёра. И неважно, есть ли у тебя на сегодняшнее утро вдохновение или нет, а к 20 декабря ты должен написать заказанный тебе портрет. 21-го или 22-го он будет, возможно, уже не нужен, и уж тем более ещё через два месяца. Вспомним Джека Лондона. Он установил себе норму – каждое утро писать по две тысячи слов и отправлять в редакцию. О наличии или отсутствии вдохновения или чего-то подобного он при этом не думал.
Поэтому, если ты художник, ты должен понимать: заказы выполняются вовремя, нужно быть обязательным, быть настолько профессиональным, чтобы написанное тобой хотелось иметь любому музею в своих запасниках или коллекциях и чтобы это также нравилось публике и хорошо покупалось. Я состоялся не потому, что я «попал» в своё время, хотя и это тоже имеет под собой основания. Мне сопутствовал успех, потому что я невероятно много работал, и не только по своему прямому профилю, но и, скажем, в благотворительности. Сейчас я много делаю мастер-классов, постоянно организую выставки в подчас самых неожиданных географических местах, невзирая на нескончаемые перелёты и связанные с этим недосыпания и прочие не­удобства. Но мне в этом плане не привыкать – я к тому, что называется бизнесом, «причастился» ещё в советское время, когда в Вильнюсе совсем молодым человеком занимался тем, что сегодня называется личными продажами. Тогда это считалось преступной деятельностью. Я попросту ездил в Польшу, покупал там модные джинсы и продавал их, чтобы заработать себе на квартиру – не для дополнительной какой-то роскоши, а чтобы можно было обустроить собственную мастерскую и спокойно в ней работать. За всё это в советское время можно было поплатиться даже свободой, но я шёл на это сознательно – не ради денег, ради искусства.


Вы нарастили себе броню – если не от талантливых конкурентов, то уж от вездесущих недоброжелателей?

– Да нет, ревность и зависть тех, кто сидит на печи и сокрушается, что это всё не у них, я почувствовал, ещё учась в училище, и позже, в институте. С тех пор отношусь к подобным переживаниям, что называется, философски. В те непростые годы меня никто не заставлял детальнейшим образом изучать иконопись, работы старых мастеров в Голландии и Италии, но я это делал. Я постоянно экспериментировал по собственной воле, не давая себе выйти из состояния поиска форм, к которым немногие из современников прикасались. Уже тогда я прикоснулся к кубизму, пытался писать в «наивном искусстве», создал, соответственно, стиль Dream Vision – всё это достигнуто огромным трудом. За кадром остаётся много другого, чему никто не завидует: я лишался возможности встречаться с девушками и вообще делать что хочу, проводить, например, время с друзьями. Уже в 90-е годы меня приглашали на собственные острова в океане, прогулки на яхтах и готовы были прислать за мной частный самолёт – но я в это время летел по работе совсем в другом направлении, куда-нибудь на Сахалин… или в Южную Америку. Меня иногда спрашивают в письмах: «Как в жизни состояться и стать таким известным, как вы?» Я отвечаю, что не надо ждать чуда, уподобляясь персонажам китайского анекдота: они вечером посадили картошку, а утром выкопали и съели. У них спрашивают: «Почему так быстро?» Они отвечают: «А потому что очень кушать хочется…» Так вот, не нужно хотеть быстро стать известным и великим – это закон и экономики, и творчества: ничего серьёзное, никакой мало-мальский успех не возникают на пустом месте. Секрет успеха один на все времена: труд, поиски и не щадить себя, не расслабляться. Я начинал в 1978 году, организовав первую персональную выставку, потом пошла вторая, третья и так далее; а я между тем работал в театре, на льнокомбинате, в кинотеатре оформлял афиши. Об успехе тогда речь и не шла. Он со временем пришёл, но сначала была большая работа. Она с тех пор не прекращается ни на час.

 

Считаете ли вы себя способным повлиять на духовное развитие современного общества?

– Я родился в этой стране. Я православный человек, мои дети православные. Если Бог мне дал талант и благодаря этому таланту я заработал деньги, часть из них я должен отдать на благотворительность. Поэтому я помогаю детским домам, школе в Ульяновске, гуманитарной гимназии в Димитровграде. Администрации этих городов просили меня дать школам моё имя, и я согласился только потому, что людям нужны символы, им нужны идеалы, к которым они будут стремиться. Пусть это будут Ломоносов, Менделеев или купеческий сын Чехов. Люди должны понимать, что в жизни есть просвет, что даже человек из маленького города может достичь мировой известности. Будучи православным человеком, я построил часовню под Ульяновском в честь своей матери и строю храм в Ульяновске. Я передаю свои картины музеям и благотворительным аукционам. И это нормально. Зачастую человек, вступая на путь жизни, растерян, он не знает, что ему делать, как работать. В молодости мы совершаем ошибки, кого-то обижаем. Я писал иконы на старых досках, иногда на этих же иконах вводил элементы светской живописи, а мой друг всё это продавал. Тогда я заблуждался, считая, что проповедую особую философию, присущую русской культуре, как Дмитрий Карамазов в «Братьях Карамазовых», который утром молился, а вечером гулял. По истечении времени я чувствую вину за эти грехи молодости, так как верю в существование высших сил, в небесную канцелярию, которая распределяет блага по деяниям нашим, и убеждён: для того чтобы что-то получить, нужно сначала что-то отдать.

 

В России вас часто называют «придворным художником». Не обижает ли вас это «звание» и насколько часто вы бываете в Кремле?

– Практически все великие художники истории – от Веласкеса до Рембрандта – писали портреты видных государственных деятелей, и это было и прибыльно, и почётно. Но не все они, конечно, были придворными художниками, но тем не менее многие из них получали заказы от королей, других венценосных особ, писали их портреты и зарабатывали на жизнь. Ничего плохого я в этом не вижу. В некоторых околохудожественных кругах бытует мнение, что художник должен быть нищим. Я с этим мнением не согласен. Если ему заказывают короли, и римские папы, и богатые люди, почему он должен быть бедным?! Хотя я и не являюсь придворным художником, но к самому этому понятию отношусь спокойно – оно для меня не нарицательное. Я пишу разных людей: это может быть и известная голливудская звезда или же просто врач, который вызывает у меня уважение. Я зарабатываю деньги, чтобы иметь возможность в том числе заниматься благотворительностью, так что я бы принял на постоянной основе предложение работать на Кремль, но это происходит лишь изредка. У меня в политике свои убеждения.

 

Никас, судя по диапазону того, что вы в живописи делаете – от кубизма до мистического, метафизического сюрреализма, – всегда ищете. Что именно?

– Изучать живопись я начал с иконописи. И когда я сажусь писать картину, я всегда начинаю с молитвы. И стараюсь писать человека так, как если бы писал его ангела-хранителя. Наверное, поэтому те люди, что попадают на мои холсты, излучают добро и тепло. Наверное, поэтому многие мои знакомые говорили, будто мои картины лечат, помогают жить, побеждать себя и обстоятельства…
Что бы я ни писал – портрет, пейзаж – всегда стараюсь писать Добро, оставляя злобу и боль где-то вовне. Я думаю, что с таким настроем писал Андрей Рублёв…
Я пишу всё – могу и чёрный квадрат. Но его я писать точно не буду.
Написать, передать суть, т. е. найти и суметь донести Добро – вот главное. А форма всегда вторична.

 

Добро должно быть с кулаками?

– В моей книге «Антология скандала и успеха» приводится такой факт. Во время срочной службы в ракетных войсках в Эстонии я везде находил время что-то писать, в том числе на боевом дежурстве. А это запрещалось. И некоторые офицеры отбирали то, что я написал, и сжигали отобранное на костре.
Да, мне было больно. Да, это была дикость инквизиторская. Но я абсолютно убеждён: и она тоже подлежала и подлежит пониманию и прощению. Подобные вещи просто не могут и не должны отменять веры в людей!
Моя философия здесь проста. Тебя обманывают? Что ж, будь осторожнее. Твою картину сжёг офицер? Да, говорю я себе, но это не изменит моего отношения к армии как таковой, к людям в погонах, которое воспитал во мне отец-военный, которое поддерживается примерами таких людей, как мой друг генерал Шаманов.
Нельзя тонуть в частностях и терять веру в людей. Нельзя вообще судить их: на то есть иной Суд.
Если, скажем, мусульманину положили вместо баранины свинину, которую ему есть нельзя, и он съел, то это, в конце концов, будет проблемой тех, кто так сделал. На них вся ответственность. Их, как говорится, Бог накажет.
Юровский, который убил Николая II, умирал в жутких муках. И он понял, конечно, за что и от кого ему эта кара. И он, надеюсь, каялся, корчась…
Поймёт и Майкл – именно Майкл, а никакой не «Мишико» – Саакашвили, проклятый осетинскими женщинами до седьмого колена…
Нельзя обижать. Иначе обида – здесь я Божий человек – отзовётся стократно.

 

А помочь?
– А помогать необходимо.

 

И что для вас эта помощь? Светское правило? Зов сердца? Или, как принято говорить на Западе, долг богатого человека?

– Ну прежде всего, я небогатый человек. Да, художник, наверное, успешный. Но в данном случае это и неважно. Если поступать по совести, как требуют того Добро и Справедливость, – словом, по-божески, то делиться надо всегда, хоть со ста заработанных рублей, хоть с миллиона «зелёных».
И я делюсь. Обращаются ведь много и многие. Стараюсь помочь по максимуму сам и дать некий толчок, импульс другим.

 

Что в благотворительном «списке Сафронова» сегодня?

– Общеобразовательная школа моего имени в Ульяновске на 2000 мест… Построил рядом с Ульяновском, там, где похоронена моя мама, часовню в её честь, возвёл в память о ней храм Святой Анны… Участие в реставрации ульяновской больницы, которой 200 лет… Гимназия с гуманитарным уклоном в Димитровграде… Участие в разовых акциях – против наркотиков, в помощь беспризорным детям, слепым инвалидам, детской больнице в Питере и даже в защиту снежного барса.
В своё время принял предложение хорошо известного в Москве и в России Союза благотворительных организаций России и вошёл в состав Наблюдательного совета программы, которая затеяна СБОРом. Это – первая национальная благотворительная программа «Миллиард мелочью». Её цель – собирать средства на борьбу с онкозаболеваниями среди детей.

 

Что ж, как говорится, с Богом. А что, собственно, есть для вас вера, к теме которой вы постоянно обращены?

– Вера – основа, фундамент. Помощь в лихую минуту… Внутренняя крепость. Вера объ­единяет, хотя человек всегда норовит найти  – и находит – повод для ссоры: с соседом, с городом, со страной…
В русской натуре – вспомнить нашу историю, литературу – особенно много противоречий. Гуляем напропалую – и истово же молимся. Славим «Святую Русь» – и рушим храмы. Верим в Христа – и доходим до поругания самой веры… У меня была работа, как бы иллюстрация на эту тему. Написал ее в 24 года, а пинают до сих пор… Я православный, потому что русский. Моя мама, родившись в католической Литве, была католичкой. А живя в России, приняла православие. Наверное, живи я в Израиле – стал бы иудеем. В Испании – католиком… Но, когда моя жена попыталась отдать нашего сына в буддизм, я был против: я русский, и потому – я православный. И сын, когда вырастет, сам решит, нужно ли что менять.

 

То есть уважение к своей стране, к нации начинается с уважения к её коренной религии?

– Конечно. Меня трогает, как бережно сохранили и как трепетно хранят свою веру русские люди в Америке. Наверное, и глядя на них, гордятся своими русскими, славянскими корнями известные всему миру Сталлоне, Спилберг, Кирк Дуглас, Дэвид Копперфильд, Мила Йовович, французский актёр Роберт Осейн, который говорит по-русски, цитируя Пушкина…
Кстати, без гордости этой, без уважения к своей родине не состоится никакая «национальная идея».
Был как-то в Австралии, и один местный в большой такой интернациональной компании не очень корректно высказался о британской королеве. Типа пошутил. И что вы думаете? Все, кто был там из Англии, поднялись и ушли.
Нация, страна именно так должны воспитывать своих людей. Так, кстати, воспитывает своих Америка, где на любой праздник от звёздно-полосатых в глазах рябит. Как было у нас в России раньше: любовь к Отечеству, к вере, к царю как правителю от Бога, а формировалась сызмальства…
Чтобы поднять Россию, нам всем нужно подняться самим. С колен подняться, вернуть себе то самоуважение, которое в нас затаптывали очень долго. И сегодня мы – поднимаемся. Лично для меня это очевидно.

 

– От этих ваших рассуждений уже рукой подать до темы «художник и политика»…

– От политики я достаточно далёк. Правда, не от политиков: многих я написал. В том числе кое-кого из московских законодателей, например Владимира Платонова.
У меня есть свои убеждения в политике. Например, я убеждён: мир на земле зависит от России и Америки. От нас и от них. И не хотелось бы, чтобы ситуация, особенно после осетинской трагедии, начала напоминать рассказ Даниила Хармса. Помните, там один человек показывает на другого пальцем и говорит: «Он вор, ату его!» Вора схватили, но он вывернулся и убежал, и тогда толпа оторвала голову тому, кто кричал. А потом кто-то сказал, что за углом колбаса продаётся, и все, забыв обо всём, побежали туда.
Нельзя поднимать волну ненависти: она способна вырасти в цунами, которое сметёт весь наш хрупкий мир.

Твори любовь, а не войну… Что для вас есть любовь?
– Женщина, конечно.

 

Какое место в вашей жизни и в вашем творчестве она занимает?

– Главенствующее. Как и религия. Женщина – тоже основа моего искусства. Как, собственно, и всё большое искусство с потрохами. Здесь, знаю, есть противоречие, но ведь мы о противоречивости русской натуры уже говорили…
Женщина вдохновляет и тем помогает – но лишь внутренне. Внешне же она мешает. Как мне всю мою жизнь мешали мои женщины. Дёргали, отвлекали, останавливали…
«Если бы не женщины, – сказал мне как-то Олег Николаевич Ефремов, – ты, Никас, создал бы гораздо больше!»
Я ему в ответ: «Да, наверное, но если бы не женщины, я не создал бы ничего!»


Описать Никаса Сафронова в нескольких словах невозможно, его талант многогранен и щедр. Яркая артистическая натура, общительный человек, смелый мастер живописи. Портреты Никаса удивительно образны и символичны, он видит в своих моделях недоступное взору и пишет невыразимое. Никас – это совершенно особенное явление, талантливый художник, искусство которого никого не оставляет равнодушным.
Владимир Мединский, министр культуры РФ

Никас – настоящий тип художника: истинный артист, богема, романтик. Один из наиболее ярких, колоритных людей, с которыми свела меня жизнь. Талантливейший живописец и график, феноменальный профессионал.
Зураб Церетели, президент
Российской академии художеств

 

Большой художник, помогающий школам, больницам, строящий храмы, – это уже миссионер и духовный подвижник.
И пусть Господь даст ему силы не сворачивать с этого благого пути.
Патриарх всея Руси Алексий II
Никас Сафронов, при всей любви к творчеству старых мастеров, – художник современный. Для искусства он ценен сохранением его традиций и неистощимой тягой к эксперименту, изобретательству. Творческий потенциал его особен.
Анатолий Бичуков,
ректор Суриковского института

Он агрессивен, подвластен влиянию, знает конъюнктуру, умеет обмануть, очень мастеровит, свободен в технике письма, знает себе цену, не имеет никаких проблем с формой, обладает большой фантазией, независим, лишён комплексов, живописен, театрален. Когда ты, как зритель, наслаждаешься буйством красок, сложностью метафор, многообразием и изощрённостью форм, натыкаешься взглядом на такие картины, как «Ностальгия» или «Прощай, Россия», то понимаешь, что это – Талант, в котором кроме мастерства и безукоризненного владения формой живёт нежная, робкая, полная чувственной осязаемости душа, без которой не было, нет и быть не может ничего вечного и особенного в русском искусстве.
Никита Михалков, режиссёр

Я – кинематографист, я в смежных искусствах не могу судить профессионально, но вот моё дилетантское мнение.
Во-первых, он узнаваем. Взглянешь на картину, сразу скажешь: «О, это Никас!» А  это уже очень много. Значит, у него есть свой почерк, свой стиль, который ни с кем не спутаешь.
Во-вторых, он трудолюбив. А талант, как известно, без трудолюбия – пшик, пустое место.
Его картины находятся во многих музеях мира и в самых престижных коллекциях по всему свету. Оставит ли он свой след в мировом искусстве? Непременно – да! И время этому будет свидетель, строгий и справедливый судья.
Станислав Говорухин, народный артист России

Как бы Никас ни тяготел к искусству минувших эпох, он остаётся очень модным художником. Его непрестанные живописные эксперименты идут в ногу с поэтикой атомного века.
При этом ему удаётся сохранить баланс эстетического и концептуального. Редкое качество.
Андрей Вознесенский, поэт

 

В Никасе человеческие и художнические качества столь гармоничны, что в лучших его работах, например портретного цикла, ощущаешь как бы за плоскостью холста дыхание вечного. Добиться всего своим трудом и талантом, при этом не только не растеряв ничего из душевной сокровищницы, но и обогатив её, – это впечатляет по самой высокой мерке.
Алла Пугачёва, певица

Художник – зеркало своей эпохи, оголённый её нерв. Таким он предстаёт потомкам, но далеко не всегда таким видится современникам. Для последних зримей человеческая судьба художника, среда его обитания. А она бывает столь различна – тесная парижская мансарда Модильяни или королевские покои Веласкеса…
Никас Сафронов – небожитель в обыденном представлении. Элитарный и сугубо индивидуальный стиль жизни, громкая слава, подпитываемая оживлёнными спорами по поводу его картин. Всё это – серьёзное испытание для истинного творца.
И, слава Богу, в глазах Никаса нет «сытости», взор его ясен и прям. Пытливая мысль – стержень его жизни и творчества. Да будет всегда так!
А. Соколов,
­ректор МГК им. П. И. Чайковского

В музыке важно выдержать паузу. Иногда она звучит сильнее тутти оркестра. Никас обладает этим искусством паузы. В общении мгновения или периоды его молчания очень красноречивы. Многие его картины меня, например, располагают к музыкальной импровизации.
Юрий Башмет, альтист

Никас – истинный художник: ранимый, трепетный. Он никогда не бил в набат, искусственно собирая вокруг себя воздыхателей. Наоборот, они, воодушевлённые творчеством, сами тянулись к мастеру, темперамент которого уподоблен неумолимому, ненасытному творцу: разумом, душой и телом Никас жаждет неумолкаемой рабочей суеты, громогласного шума забот, которые в итоге выплёскиваются на полотна и отражаются в роскошном блеске шедевров.
Никас Сафронов – один из величайших деятелей искусства, который в моей личной табели о рангах стоит сразу после Йозаса Мальтиниса, Григория Козинцева и Андрея Тарковского.
Донатос Банионис, актёр, режиссёр

Наверное, каждый человек хранит память о первой детской дружбе – восторженно-трепетной, готовой к самопожертвованию. Никас это качество не утратил, давно став взрослым и пройдя через многие испытания. Богатейший жизненный опыт и закономерное увенчание его умудрённостью восприятия и понимания происходящего. Иметь такого друга – большое благо и душевная радость. Его искусство органично с его внутренним складом, что тоже действует подкупающе.
Владимир Машков, актёр, режиссёр

При всей своей сдержанности, Никас – человек, я бы сказал, с ранимой душой. Но настоящий художник и не может быть иным. Его колоссальная работоспособность, неутомимое упорство поражают! Вот у кого надо учиться профессиональной требовательности к себе.
Лев Лещенко, певец

 

Когда я смотрю на удивительные портреты, написанные Никасом, как на его неспешный диалог с великими мастерами прошлого, я чувствую, насколько восприимчива и тонка его возвышенно-поэтическая душа.
Софи Лорен, актриса

 

 

У Никаса есть ценное качество: он умеет критически посмотреть на себя самого. Как живописец – велик и щедр, в рисунке может быть как лаконичным, так и очень разно­образным в отделке. Спортивен, эффектен, со счастливой харизмой.
Валентин Гафт, актёр

 

 

Талант Никаса как художника выходит за пределы нашего сознания – это, конечно, Дар Божий!
Охватить взглядом и умом его творчество невозможно – в нём сочетаются идеи и сюжеты, фантазии и стили разных эпох, культур, народов. Пора признать,что Никас – гениальный Художник, посланный нам Всевышним.
А вот Никас как человек – напротив, простой, добрый, отзывчивый, верный друг и брат, сердечный отец, человек, открытый всему миру и поэтому ранимый. И мы должны окружить его дружеской заботой, вниманием, поддержкой и любовью.
Николай Дроздов, профессор МГУ,
ведущий программы «В мире животных»

Как надо определять художника, когда говоришь о нём? Надо задать вопрос: есть Божий дар или нет его? Вот у Никаса такой дар определённо есть. Всевышний наградил его уникальным талантом. Поэтому так и востребованы его портреты и его картины, всегда многослойные и всегда пронизанные мыслью.
Георгий Данелия, народный артист СССP

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.