Радость трёх поколений
Наталия Баранова
Родилась в Тамбове. Окончила среднюю школу № 17, Моршанский библиотечный техникум, Московский государственный институт культуры. Работала заведующей детской библиотекой № 9 им. И. А. Крылова. Писать рассказы и фотографировать начала одновременно – два года назад. Рассказы печатались в сборнике литературного объединения «Радуга», в литературно-художественном альманахе «Зоряна криниця. Творчество без границ» журнала «Пять стихий» (Украина). Выставки фотографий проходили в Волгодонске, Москве, Самаре, Израиле.
По ночам надо спать! Так каждую ночь Дом уговаривал себя – и не спал. Не скрип рассохшихся половиц, не беготня мышей не давали ему спать. Мысли. Зимние ночи длинные, что только не вспомнишь…
Самыми яркими были картинки молодости. В своей деревне он был лучшим Домом. Человек, который его построил, был крепким хозяином. Вспоминалось, как закладывался его фундамент, как росли стены. К концу осени поставили крышу. Он всегда улыбался, вспоминая день переезда семьи. Больше всех радовались дети. Они бегали из комнаты в комнату, топотали ногами, хлопали дверью, но его это не раздражало, только веселило. Хозяева жили большой дружной семьёй: дед с бабкой, сын со снохой и шестеро детей. Хозяйство было справное – корова, лошадь и десятина земли. Жизнь катилась размеренно – родители старели, дети подрастали.
Перемены на семью обрушились неожиданно. Слухи из соседнего городка, доходившие до деревни, тревожили хозяев. Дом не сразу понял, что случилось. Затихли дети, дед с бабкой замолчали в своём углу за печкой, родители тревожно шептались по ночам. Всё чаще стало звучать слово «смута». Сначала с обеденного стола исчезло мясо, потом масло и молоко. Голода не было, вся семья работала. Дети подросли, стали помогать родителям в поле.
Всё рухнуло в одну из ночей. Дом проснулся от детского крика, громких голосов мужчин, плача женщин. Вспоминая эту ночь, которая стала поворотной в его судьбе и судьбе семьи, он так волновался, что начинал скрипеть рассохшимися половицами и потрескивать осыпающейся штукатуркой. Когда крики и беготня затихли, увидел, как со двора тронулась телега, гружённая узлами, на которых сидели двое маленьких детей, старшие шли следом. Отъезжая, они оглядывались, молча прощаясь с ним. Посмотрев вокруг: разбросанные вещи, детские игрушки, нехитрый скарб семьи, нажитый тяжёлым трудом за долгие годы, – он понял выражение «дом-сирота».
Утром пришли новые хозяева. Они нагло, бесцеремонно ходили из комнаты в комнату, топали грязными сапогами, рылись в чужих вещах. Он услышал, как кто-то сказал: «Слава Богу! Не взяли грех на душу».
Над его входом прибили дощечку «Клуб», и началась шумная, весёлая жизнь: музыка, танцы, кино, смех до утра.
Прошло ещё какое-то время, и снова всё изменилось. Людям стало не до веселья и танцев. Он вспомнил, как ранним утром от дома отъезжали телеги, на которых сидели мужики со строгими лицами, а бабы голосили по ним, как по покойникам. На долгие четыре года Дом стал никому не нужен. Дверь его заколотили, бабам было не до кино. Выжить бы…
Постепенно жизнь налаживалась. Вернулись мужики, подросли дети, и он опять понадобился, но теперь он стал тесен. Когда на соседней улице построили новый, просторный клуб, Дом опечалился. Вот она – пенсия! Никому не нужен.
Грустил он недолго. Как всегда, утром пришли люди, сняли табличку «Клуб» и прибили новую – «Медпункт». И началась у него совсем другая жизнь – полная боли, страхов, стонов. Он помнил, как долго привыкал к неприятным запахам. Но он был рад и такой жизни. Главное, не один, с людьми.
С некоторых пор кроме бессонницы мучил страх. Теперь он с тревогой ждал наступления утра. Все крутые перемены в жизни происходили утром. Он боялся: проснёшься, а там люди с топорами, пришли раскатать по брёвнышку. Жить в вечном страхе нельзя – проводка может не выдержать. Замкнуло его под утро, когда страхи были особенно сильными. Пожар начался с крыши, и когда люди подоспели, было поздно. Он горел.
В такие минуты самые яркие воспоминания жизни проносятся мгновенно. Он вспомнил семью, чья радость трёх поколений жила вместе с ним все эти годы.
Восьмой
грех
– Завтра помру, обмывать меня не надо, я уж и чистое одела, – сказала Евдокия Петровна.
Галка, накрывавшая стол к чаю, аж присела на стул от неожиданности. Она пришла проведать тётку, принесла продукты, конфеты, собиралась провести приятный вечер. Навещая Евдокию Петровну каждую неделю, иногда и два раза забегая, Галина видела, как одиноко и трудно та жила, старалась поддержать. Самой Галине тоже несладко жилось. Осталась после развода с двумя детьми, работать пришлось на двух работах, иначе на зарплату медсестры не прожить. Своих родителей она не помнила, маленькая была, когда они умерли, тётка осталась единственным родным человеком, и всегда хотелось порадовать её. Обычно радости были нехитрыми – колбаса, сыр, хлеб и обязательно любимые конфеты «Ласточка». Конфетам баба Дуся особенно радовалась. Прятала в чемодан, что лежал под кроватью, в котором хранила всё самое ценное, а потом, когда Галка уже с детьми приходила к ней в гости, угощала, радуясь, что может побаловать их.
И вот теперь чай пили молча, не возвращались к теме завтрашней тёткиной смерти, но на душе у Галины было неспокойно.
– Так ты попомни, обмывать меня не надо, чистая я, – перед уходом напомнила тётка.
Весь следующий день, чем бы ни занималась Галина, она вспоминала слова Евдокии Петровны – они тревожили. Ну как можно знать, помрёшь ты или нет?! Тётка была ещё сильная, сама справлялась по дому, весной посадила огород. Ни одного пустого клочка земли не оставила, урожай ждала хороший. Огород был подспорьем к её пенсии. Она с конца лета и всю осень продавала овощи и фрукты у поездов на станции. Правда, последнее время ей всё трудней стало носить вёдра, но она ухитрялась за день несколько раз сбегать с авоськой яблок или груш к поезду. Какая-никакая, а копейка собиралась за лето. И с чего это ей помирать? Давление последнее время скакало, но Галка перед уходом проверила, таблетки ещё есть.
Галина делала уколы, ставила капельницы, а сама всё больше и больше волновалась. К вечеру нервы совсем разошлись, так она себя накрутила. И решила пойти проведать тётку. На звонки и стук в дверь никто не откликнулся, но у неё был ключ – тётка когда-то дала на всякий случай. Вот и пришёл… этот «всякий случай». Открыла дверь, позвала тётку – та не откликнулась. В спальне… Она лежала в спальне на кровати в своём любимом платье, мирно сложив руки на груди. Галка растерянно смотрела на неё: она первый раз видела смерть родного человека так близко. За спиной хлопнула дверь – это была соседка, которая вошла, увидев, что входная дверь неплотно закрыта. Видя растерянность Галины, поняла, что та не знает, с чего начать, распорядилась:
– Первым делом надо обмыть покойницу, одеть в чистое. Ты посмотри, где-то должен лежать узелок, бабушки – они ведь заранее готовятся. У моего деда вон на чердаке и гроб годы стоял.
Галя потянула из-под кровати чемодан с богатством тётки, щёлкнули замки, и она увидела всё, что было нажито за долгую жизнь. Галке стало страшно. Такое богатство уже никому не нужно, осталось сволочь его на помойку. И тут она вспомнила вчерашний настойчивый наказ тётки – не обмывать её.
– Нет. Ничего не надо, – захлопнув чемодан, сказала Галина. – Евдокия Петровна вчера предупредила, что сегодня помрёт и обмывать не надо, она всё уже сделала и чистое надела.
– Сама предупредила? – соседка смотрела на Галину, как на сумасшедшую. – Отродясь такого не слышала, чтобы за день приготовиться к смерти. Ну да ладно. Но обмыть всё равно придётся… это не оттого, что она грязная, – обычай такой, и не нам его нарушать.
Они стали раздевать Евдокию Петровну. И вдруг на теле у неё под одеждой оказался пояс с кармашками. Деньги. Это были деньги, которые она всю жизнь откладывала на чёрный день.
– А говорят, в гробу карманов нет, – растерянно сказала соседка.
Галка плакала, жалея не себя, а тётку, которая прожила жизнь кое-как и померла, наверное, в муках, боясь расстаться с богатством, которое копила всю жизнь в ожидании «чёрного дня», не заметив, как все светлые дни пролетели мимо.
Наталия Баранова
