Я человек деревенский…
Геннадий Иванов
Родился в 1950 году в городе Бежецке Тверской области. Окончил Литературный институт им. А. М. Горького. Работал редактором, заведующим редакцией, заместителем главного редактора в издательствах «Современник», «Художественная литература», «Вече». В 1999 году был главным редактором – составителем пушкинского «Дня поэзии». Автор поэтических книг «На высоком холме», «Любовью живы», «Утро памяти», «Берега» и других. Стихи публиковались в газетах и журналах «Москва», «Наш современник», «Октябрь», «Смена», «Родная Ладога», «Нижний Новгород», «Подъём», в альманахах, в том числе в «Дне поэзии». Лауреат Большой литературной премии России, Всероссийской литературной премии имени Ф. И. Тютчева «Русский путь» и многих других. Награждён медалью ордена «За заслуги перед Отечеством».
Первый секретарь Союза писателей России. Живёт в Москве.
Я человек деревенский, хотя жил непосредственно в деревне только с рождения и до 10 лет. Потом были города. Но всё равно я чувствую себя всю жизнь человеком деревенским. Потому что все мои предки были крестьянами, потому что всю жизнь ездил в деревню на каникулы, потом в отпуска, да и просто туда всегда тянуло и тянет.
Но я не деревенский фундаменталист. Я понимаю, что и города, и посёлки – это всё человеку надо, и даже понимаю, чем ему там хорошо. А ещё больше я понимаю, что вообще полного и постоянного счастья нет нигде на земле, что всё-таки человек сюда брошен, как раньше говорили, в юдоль страданий… Но чаще всего и полнее всего я бываю счастлив именно в деревне. Именно здесь мне чаще всего хочется сказать: «Остановись, мгновенье…»
Вот я стою осенней ночью под звёздами. Небо такое зернистое, ясное. Такое ясное, как может быть взгляд Бога. И кажется, что общаться с таким небом имеет право только святой человек. А я грешный. Но здесь, в деревне, и мне, грешному, открывается небесное чудо во всей своей чистоте. Разве такое небо вижу я ночью с московского балкона?..
А утром солнышко так сияет на жёлтых берёзах, будто завезли сюда и включили мощные светоустановки и начинается посреди деревни съёмка буколических кадров какого-то фильма.
Я иду за клюквой на болото и за пять часов набираю десятилитровое ведро. Под конец, конечно, устаю, пальцы с непривычки сводит, начинает покачивать меня, и бархатные кочки кажутся морскими волнами… Но потом придёшь в натопленную избу, поешь, напьёшься чаю – и блаженно вспомнишь разноцветье мхов: жёлтые, багряные, бордовые, коричневые, вишнёвые пятна… Серебристый блеск сухих стволов болотных сосенок… Вспомнишь какую-то безграничную, нет, не тишину, а предельную удалённость от накатанной колеи жизни. Кажется, походи так три дня по болоту, и отпадёт вся прежняя жизнь, и можешь начинать всё с чистого листа, и никакого сожаления не будет ни о чём прежнем. Болото излучает, источает забвение, и тебя обволакивает, пронизывает этим глубоким забвением.
Но я не хочу забвения.
Пусть всё будет как было и как есть.
Хотя насчёт будущего приходит, приходит теперь нередко мыслишка, что ничего нового уже не увидишь в жизни, не узнаешь – будут всё так же сменять друг друга времена года, которых всего-то четыре, и известные человеческие страсти будут так же полнить мир…
И – ничего нового, по сути. Ведь и то, что любишь, уже не удивляет, а только, может быть, утешает. Да и то не всегда. Вот и в деревне, особенно осенью или зимой, три-четыре дня побудешь, и хочется уехать отсюда.
Так что, может быть, и стоило бы дойти до полного забвения и вернуться в мир как бы внове. И удивляться всему, и радоваться. И снова делать открытия…
Но всё же есть какая-то ценность в прожитом, жалко, да и вообще нельзя от него избавляться. Какой-то голос подсказывает, что наступает возраст не радостей и открытий, а терпения, мужества, покаяния, верности…
У меня было золотое деревенское детство. Это мой золотой корень. Как же можно потом жить без него? Так что забвения не будет.
…Вон мужик выкопал яму в огороде и высыпал в неё две корзины прекрасной моркови, завалил землёй. Весной он её достанет как новенькую – так она сохранится под землёй да под снегом, что будет свежее свежей, и сочной, и хрустящей, и вкусной. Так же и чувства мои – пусть терпят под спудом печали и обыденности, пройдёт эта зима уныния и наступит снова «половодье чувств».
Такие мысли приходили мне в деревне в эти осенние дни. В другой раз придут другие. Главное, чтоб до конца дней своих была у меня возможность приезжать на родину не как на пепелище, а в деревню, даже в несколько деревень, как я приезжаю сейчас – к родным людям и добрым старым знакомым. А с унынием как-то разберёмся.
