Геннадий Иванов
* * *
Листья падают сами собой,
Так легко, как созревшие строки.
И созрел небосклон голубой,
И созрели для треска сороки…
Осень ходит хозяйкой родной.
Как-то всё по-домашнему ладно.
И сарай деревянный сенной
Нынче выглядит как-то парадно.
И последние избы как рай!
Огородов последних щедроты…
Вот ещё бы вдохнуть в этот край
Государевой доброй заботы.
Странник
Открылись двери – женщина вошла,
Она сказала медленно и просто:
«Живи любя, живи не помня зла.
Живи, чем жив, до самого погоста».
Никто не знал, что совершалось там,
В душе, какие открывались дали.
А ветер за окном ветлу качал,
Скрипел колодец, лошадь запрягали.
Он всё любил, что встретилось в пути:
Свет городов, селения во мраке…
Хотя не знал, куда ему идти,
На тот ли путь он силы свои тратил.
Но он всё шёл как бы на некий свет,
И шли пред ним огни, вагоны, лица…
Он счастлив был – и через много лет
Он не хотел нигде остановиться.
* * *
Россия с нами говорит пейзажем,
Пушистыми сугробами, ручьями…
А мы стихами ей сегодня скажем,
Что любим её в радости, в печали.
Мы любим её реки и просторы,
Мы любим её песни и заветы,
Мы слышим её тихие укоры,
Мы видим все печальные приметы…
Прости, Россия, слабых сыновей,
Но есть сыны достойные вовеки.
Мы что-то значим лишь в судьбе твоей,
Любя твои поля, просторы, реки…
Ветеран
Русланову слушает старый солдат,
И вольно в душе, как в долине.
Да, он консерватор, и он ретроград,
Но был в сорок пятом в Берлине.
И песня, как ветер, летит сквозь года
Из дали поверженной прусской –
Русланова пела в Рейхстаге тогда
С великою удалью русской.
Шумите, витии, не знавшие бед,
В герои себя возводите.
Не знали ни бед, ни великих побед,
Что вам остаётся – шумите.
* * *
И всё же за нас умирали
В Отечественную войну.
За нас в самолётах сгорали,
За нас пропадали в плену.
Вставал из цепи кто-то первым
И падал –
Совсем не за тем,
Чтоб мы на великие жертвы
Ответствовали: «А зачем?»
* * *
Вот и Волги берег молчаливый –
Никого сейчас на берегу:
Холод, ветер, катер торопливый,
Небо словно в зимнюю пургу.
Против ветра в небе бьётся птица,
Медленно летит она. Куда?
Что сейчас в душе её творится?
Холод. Ветер. Зыбкая вода.
…Надо жить, хотя так трудно верить
В лучший смысл земного бытия,
Надо приходить на этот берег,
Чтоб тоска развеялась твоя.
Ведь уже не раз такое было:
Так же сердце от неверья стыло,
А потом откуда ни возьмись
Начиналась, продолжалась жизнь.
* * *
Там, где Тойма струится река,
Там, где был, да весь вышел оратай,
Ольга Фокина пишет пока
И летает душою крылатой.
И Казанцев Василий в строю
В городке пристоличном, за МКАДом,
Тоже радует музу свою
Поэтическим ладом…
Лет обоим изрядно уже…
Но приходят манящие строчки,
Те, которые им по душе…
Будто с неба слетают цветочки.
* * *
«Высшее счастие – это причастие!» –
Так говорит нам Крупин.
В храмы он часто спешит…
«Это счастье!»
Духом Крупин исполин.
Был коммунистом он,
Многие были мы…
Так было заведено.
Но пробивалась бессмертная Истина
В душах людей всё равно.
Что-то читали и что-то усвоили,
Верили в Маркса уже…
Но воевали, страну свою строили
Многие с Богом в душе.
Как повернётся?
Придут испытания?
Будут за веру пытать?
Были и будут, конечно, страдания.
Будет и благодать.
Для устоявших великое счастье
В зове небесных глубин…
«Высшее счастие – это причастие!» –
Так говорит нам Крупин.
Русские пророки
Вот обличает Тихон-патриарх
«Народных» комиссаров,
Говорит:
– Народу вместо хлеба вы дали камень,
Руки обагрили вы братской кровью,
Малых соблазнили,
Монастыри закрыли, Кремль закрыт –
А ведь вы только год всего у власти,
И столько бед, бессмысленных убийств.
Но взыщется с вас праведная кровь,
И от меча погибнете вы сами.
Он говорил. Но кто его послушал,
Казалось бы… Но вышло по нему.
Нам говорил недавно Иоанн,
Митрополит:
– Одумайтесь!
Россия
Воскреснет лишь тогда, когда мы сами
Воскреснем душами, сыны её и дщери;
Великое державное наследство
Мы промотали,
Мы изуродовали души своих детей
Развратом грязным,
Стариков мы превратили в побирушек…
Одумайтесь!
Пора восстановить
В себе черты народа-богоносца,
От потребительской заразы отойти –
Она растлила многие народы.
Вернуться в Церковь – вот спасенье в чём! –
И обратиться к Богу с покаяньем!
Тогда, тогда очистится душа…
Тогда Господь Россию не оставит.
Нам говорил недавно Иоанн,
Митрополит. Но кто его послушал?
Как будто многие. Но где наши дела?
Бог даровал такого человека
России, что, казалось бы, за ним
Должны мы были все вернуться к Богу…
А мы в сетях запутались, как птахи.
—————————————————
Нет, не стоять России без пророка.
А нам должно быть стыдно – иждивенцы
Духовные, за счёт других живём.
И я, безумный, тоже иждивенец.
* * *
Опять на сцене гениталии.
Опять вся эта лабуда.
Ничтожно, дико и так далее…
Но рукоплещут господа.
Россия, как тебя измучили.
Всё длится эта маета…
С повадками своими сучьими
Всех оскотинить – их мечта.
* * *
С горы Седло шла туча на Хунзах.
Шла туча на Хунзах и на аул.
К дождю менялось небо на глазах.
К нам приближался небосвода гул…
Но поднимал за дружбу я бокал,
За братство и единство всей страны.
И напоследок я ещё сказал:
«За то, чтоб больше не было войны!»
Со мной согласны были Магомед,
И друг Мухуч, и все, кто за столом.
Пускай нам туча застилала свет,
Пускай гремел над нашей крышей гром…
И ливень лил, и небосвод гремел,
Основы сотрясая бытия,
Но песню, что один из нас запел,
Все подхватили как одна семья.
* * *
Как хорошо, что я не понимаю
Всех тонкостей и всяких механизмов
Великого троянского обмана,
Затеянного нынче на Руси.
Куда и как уходят миллиарды,
И почему, и кто тут виноватый…
Мы жить привыкли бедно, не вдаваясь
В раздумья о возможностях иных.
Но вижу я, что родина в ущербе
Таком великом, что и мне понятно.
А если б знать все тонкости, всю правду,
То, может, не хватило б силы жить.
Зовут на революцию… Не верю
Я больше в революции. Не верю.
Я верить стал в молитвы наших старцев
И в Божью милость.
Как и в Божий гнев…
* * *
В небе реют ангелы заката –
Огненные крылья широки.
На планете брат идёт на брата,
Дети плачут, плачут старики…
На планете нашей изначально
Брат идёт на брата, льётся кровь…
И спасает горько и печально
Этот мир великая любовь.
Да, конечно, горько и печально,
Но любовь превыше всех идей.
Так пребудет вечно, до скончанья
Всех веков земных и всех людей.
* * *
Были чудом слова и улыбки,
Были чудом лыжня и каток…
Но теперь чудеса эти зыбки –
Под ногами опасный ледок.
Годы, годы…
Вы пыл охладили.
Но хочу до последнего дня,
Чтобы ангелы радости были
На земле и в душе у меня.
* * *
Куда-то ехал, до какой-то станции.
Летел. И плыл – и напрягал весло…
Поэзия – последняя инстанция,
Когда уже ничто не помогло.
Когда оставил все заботы, промыслы,
Когда не надо никуда бежать,
Всё позади – все поиски и полосы…
Тогда приходит эта благодать:
Стихи писать… Неторопливо, вдумчиво.
Стихи писать как главное из дел.
И радоваться по такому случаю,
Что день настал такой и ты успел…
* * *
Жизнь дарит многими дарами,
Лишь были б мы к ней не глухи.
Я выступал перед горами –
Читал им новые стихи.
Стоял над пропастью, волнуясь.
Вдали была гора Седло.
Я, настроенью повинуясь,
Читал про русское село.
Соединял родные дали
И эти горы всей душой,
Чтоб никогда не воевали,
Чтоб мы единой силой стали –
Кавказ и мой народ родной.
Читал стихи перед горами…
Смешно, наверно, Магомед.
Но ты читал перед полями.
Тут ничего смешного нет.
И даже это всё не ново.
Стихи читают и мирам.
Я верю в искреннее слово,
Оно понятно и горам.
Хафиз
На могилу Хафиза в прекрасном
и древнем Ширазе
Приезжают, приходят за мудрым
советом иранцы.
Продавец предлагает в конвертах
цитаты поэта –
Покупай, и читай, и к себе самому примеряй.
Я гадать не люблю ни по Пушкину,
ни по Хафизу,
Но сегодня Хафиза я взял и газели читал –
И подумалось мне, что для многих из нас,
как и прежде,
Будут добрым советом такие поэта слова:
«На колесе судьбы смотри, как много праха!
От алчности беги. Цени свой скудный хлеб».
