Мудули
Виктор УСОВ
Эта история… Впрочем, событие, произошедшее со мной в N-ном году, и историей назвать трудно. Однако осколки страха, засевшие в моём сознании после той экспедиции, и поныне заставляют меня просыпаться в холодном поту. Хочется верить, что на всё со временем можно наплевать и забыть. Надеюсь, и о виденном в тайге – тоже. Скажете: «Фобии! Тебе, дружок, нужно бром вёдрами пить!» И, к моему стыду, не погрешите против истины. Каюсь! Страхов во мне – тьма тьмущая, хоть на учёт их ставь в психоневрологическом диспансере. Возможно, и увлечение походами по дальневосточным сопкам, лесам и весям я избрал исключительно в целях перебороть эти самые первородные страхи. И друзья у меня подобрались для этого что надо! Лёгкие на подъём, весёлые да надёжные. Одно слово – туристы.
В уссурийской тайге осень, самая подходящая пора для пеших блужданий по лесистым увалам, бездонным болотам и тростниковым дебрям. Наша бражка, «четвёрка неприкаянных» – мать-старушка, ворча и огорчаясь, что я всё ещё не порадовал её внуками, именно так окрестила мою компанию, – в очередной раз собралась в дремучую глухомань. К той поре в своих конторах мы истребовали отпуска и, подхватив загодя собранные рюкзаки, на перекладных отправились километров за пятьсот от Владивостока. Где поездом, где автобусом, часть дороги попутным транспортом, затем вертолётом или моторной лодкой – наш путь
должен был завести нас в такие лесные крепи, что сам штабс-капитан Пржевальский , узнай, куда нас чёрт несёт, обзавидовался бы.
Тот памятный сезон припас для нас бездну приключений. Дотряслись, значится, мы на ЗИЛ‑157‑к до заброшенной базы Татибинской геолого-разведочной партии . Геологи, искавшие свинец и цинк, ушли отсюда лет с десяток тому назад, и чёрные короба покинутого жилья теснились вокруг пропылённого грузовика избушками на курьих ножках. Скажу вам прямо: заброшенное жильё, с просевшими, осыпанными коростой кирпичей поваленных печных труб крышами и чёрными, мёртвыми глазницами окон – малоприятное зрелище. Мне всё казалось, что из глубокой тьмы гниющих руин спину буравят недобрые взгляды брошенных геологами одичавших домовых. Однако нечего и не на кого пенять – приехали, куда сами хотели! Пора освобождать присыпанный щепой и крошкой кедровой коры кузов грузовика. Спрыгнули на сухую траву, стоим, разминая ноги, хорохоримся, подбадриваем друг друга солёными прибаутками. Но я‑то вижу, как приятели, затравленно озираясь окрест, оттягивают прощание с добряком водителем «крокодила» . Даже затеяли с ним перекур. Но сколько ни смоли «Беломор» , а у шофёра свои планы. И вот, рыкая по сиреневым распадкам, мощный мотор вездехода утащил от нас единственную возможность выехать к людям, и мы остались одни. Горюй не горюй, нужно следовать далее.
– Мне чудится, – прохрипел Андрей, – или от реки тянет дымком? – Андрюха среди нас самый начитанный, ну и самый нетерпеливый, что ли. Вечно поперёк батьки норовит в пекло залезть.
– Похоже, кто‑то решил отобедать рыбным супчиком! – шумно втянув носом порцию таёжного воздуха, высказал своё заключение Николай, солидных габаритов широкоплечий парнишка. Мы с ним здорово гребли в байдарке-двойке за общество «Спартак».
– Айда, глянем? – зовёт шустрый Сашка и, впрягаясь в рюкзак, бежит впереди всех в сторону стелющегося над луговиной духа рыбной похлёбки.
Делать нечего. Прибираю вещички и чапаю следом за парнями. Дорогу мне заслоняет крайний сруб заброшенного посёлка. Бревенчатый накат поддерживают над землёй сваи-грибки. Нижний венец строения плотники опёрли о траченные временем и ржой старые тазы, покрыв ими обрезы опорных столбов. Всё ясно: продуктовый лабаз! Жестяная шайка – верный способ не пустить к харчам мышей. Поворачиваю за угол продовольственного склада и вижу поросшую высоким тростником широченную речную пойму:
– Тигриный рай, да и только! – цежу себе под нос, а сам тороплюсь к узкому мыску, образованному слиянием безымянного ручья с рекой Тунанцей . На этом галечном носе дымит кострище, вокруг которого суетятся мои спутники. И не только. За их спинами мне удаётся разглядеть незнакомца. Как положено, с папиросами и спиртом, обстоятельно знакомимся с лесовиком, хозяином днёвки. Оказалось, что чернявый абориген живёт в селе Сибичи , по своим надобностям ходил водой аж до посёлка Тигриного и, на наше счастье, вертается до дому. Перемигиваемся со значением: «Парни, треба за чаем набиваться ему в попутчики!»
Поначалу, не жалея натруженных рук, ухайдоканных ног и одеревенелых спин, наша ватага где на шестах, а то и волоком шла лодкой пару-тройку дней малой водой Тунанцы. И всё для того, чтобы затем выплыть гоголем на речной простор Татибе. Реки знатной – как-никак, километров сто пятьдесят её русло вьёт прозрачные водные петли меж скалистых складок Сихотэ-Алиня. Красота кругом – несусветная! Слов нет описать открывающийся с воды вид на прибирающуюся к зимнему сну тайгу. И так мы километр за километром плыли мимо бурых скал, чёрных сопок и пёстро-огненного леса. Оморочкой правил чернявый удэге Тихон, таёжный молчун, прячущий худобу под линялой энцефалиткой. Маракуя на наш счёт, лесной житель, не размыкая вывернутых сизых губ, знай мусолил длинный мундштук китайской трубки. Предпочитая не распространяться о своих думках, Тихон флегматично попыхивал сквозь щетинистый редкий ус сизым дымком, одаривал нас, хилых, нескладных неумёх, неласковыми осуждающими взглядами.
Как я обмолвился ранее, мы – это я, Андрюха, Николай и Сашка – все персоны с одутловатыми, прокопчёнными у костра лицами и узкими, заплывшими от комариных припарок глазами. Прибавить к нашему облику изрядно истрепавшуюся в прошлых хождениях по бездорожью походную брезентовую «броню» – получится, что четвёрка горожан внешне неотличима от аборигена-кормчего.
– Всё, робя, харе на сегодня! – молвил лодочник. Кончая молоть воду, бензиновая тарахтелка, захлебнувшись высокой нотой, смолкла, и длинное судёнышко, вильнув по дуге, клюнуло носом в галечный берег. – Чего ждёшь, тащить надо! – заворчал Тихон, сгоняя пассажиров в спокойную мелкую воду волочить на твёрдую землю лодку.
Любишь кататься – тащи! Хрустим речным щебнем, сопим, ворчим, но, упираясь, прём, надрывая пупы, подальше от уреза воды средство передвижения. Благо, что сама лодка ничего не весит. Отсоединив топливный шланг от мотора, Тихон отвернул винты крепления и, нежно обняв «Вихрь» , уволок двигатель в лес. Из тяжестей в оморочке оставался походный скарб да топливный бак с запасной канистрой и баклагой моторного масла.
– Бросай, ребята! – прохрипел Андрей, отпуская свой край борта. – И так сойдёт! – Окончательно замирая до следующего плаванья, байдара шлёпается на сырую землю. Выхватив из общей кучи свою торбу, Андрюха, скрипя сырой галькой, без оглядки дунул вверх, к сухой опушке.
– Здесь, что ли, заночуем? – осторожный Николай было ухватил скрученную заплечными лямками горловину армейского сидора, но, засомневавшись, ожидая дальнейших команд, осмотрительный товарищ замер подле выпиравших из лодки горой артельных пожитков.
Обнажая жёлтые от махры крепкие зубы, удэге оскалился в усмешке:
– Отчего спрашиваешь, место не глянется? – от рождения прищуренный коричневый глаз лесовика блеснул хитрой искрой.
– Да нет… – протянул Коля, с завистью наблюдая, как Андрюха, усевшийся на мешок, там, впереди, на сухой поляне, кряхтя от натуги, стягивает кирзачи. Стряхнул с ноги первый, сорвал с неё прелую портянку, и, вздыхая от облегчения, залюбовался счастливчик живым шевелением сизых пальцев на отсиженной молочной ступне. – Давайте, мужики, не жмитесь, – увлекая нас, Николай мигом оказался подле друга. – Ей-ей, если не разуюсь – сдохну! – бурча, он в нетерпении швырнул шмотки наземь и, придавив задом брезентовую котомку, взялся за сапог.
Мы с Сашкой обменялись взглядами:
– Идём, что ли, Сашок?
– Пошли!
С лесной опушки Тихон, возившийся с лодочным мотором, подал голос:
– Поставите палатку – запалите огонь! – щурясь, удэге осмотрел сереющие небеса. – Скоро стемнеет, а вам ещё нужно рыбы на уху наудить…
Ночь выдалась как на заказ. Шика-а-арная! Там, за очерченным всполохами костра светлым кругом, в мрачной чащобе леса таилась тишайшая тьма. Ни щелчка ночной птицы, ни шороха задетых копытными кустов, ни хруста валежника под мягкими лапами хищного зверья. Вся округа умолкла до лучших времён. Даже комариное нытьё словно выключили вместе с солнечным светом. Чернота, немота и покой! Где‑то на дальнем перекате, вдали от туристического привала, ворочая камни, река методично гремела бильярдными шарами валунов. Своими шумами недреманная Татибе баюкала всю округу. Её чернильные воды журчали умиротворённой кошкой. Ворохнув в речной глубине плёсом, сонный пятнистый таймень разогнал в зелёной толще вод сонм белых пузырьков. Поднявшись к поверхности, капли воздуха, отрываясь от речной глади, лопались с лёгким шипеньем. Тихий монотонный звук струящей воды заставлял клевать носом весь туристический отряд. Мои друзья, про себя молчу, чертовски умаялись за день…
– А давно у вас тигр не кидался на человека? – смеженные веки не позволяли видеть любопытствующего, но мне ли не понять, что это Андрей донимает вопросами проводника.
Отяжелевший от рыбной юшки и спирта Тихон, опершись спиной о скатку ватника, раскинул по дёрну ноги в шерстяных носках. Соловый с устатку, удэге даже в дрёме не прекращал грызть трубочный мундштук.
– Давно! – обычно лодочник был немногословен. Однако понимая, что просто так отделаться от болтливых городских хлыщей не выйдет, процедил ещё несколько слов. – Полосатая кошка позапрошлой зимой двух охотников задавила…
Я приспал и прослушал, что там приключилось с тигром-людоедом, а когда пришло время повернуться, меняя онемевшее плечо, услышал следующий обрывок общего разговора:
– Змей всяких полно…
– Так уж и полно, Саша! – возразил Николай. – Полоз, гадюка, что там ещё у нас водится?
– Щитомордник! – откликнулся Андрей. – Такая серенькая змейка, когда угрожает, подымает хвост и трясёт им.
Сашка гоготнул:
– Трясёт хвостом!
– Ну да! – Андрея возмутила Сашкина дремучесть. – Земноводное из семейства гремучих змей. Только она не знает, что у неё погремушки нет!
– Ерунда! – сказал как отрезал Александр. – Эта твоя зараза и не думала трясти хвостом, когда тяпнула меня за палец. И не моргнула…
– Да ну? – оживился Андрей. – Не моргнула, говоришь! – его всегда распирало от ненужных знаний. – И не должна была! Её прозрачные веки срастаются… И вообще зрачок у ядовитых змей вытянутый, а у прочих – круглый! – Я представил довольную физиономию приятеля-всезнайки с блестящими, круглыми, во всё лицо глазами. – У той, Саша, что тебя цапнула, какие зрачки были?
– Дурак ты и не лечишься! – возмутился Сашка. – Я что, по-твоему, ей в глаза заглядывал? В Тереховке у кинотеатра ткнул пальцем в червяка под забором, а он змеёй оказался…
Николай засмеялся:
– Оказался! Это ты, дурень, в больнице оказался!
Александр обиженно заворчал:
– Две недели в Уссурийске провалялся… почти весь август.
– Во-во! – Андрейке хлеба не надо, дай «порадоваться» за ближнего. – А если бы та змейка была метра три?
Коля что‑то вспомнил:
– Помню, я читал в газете «Трудовое слово» , что под Тетюхе водитель автобуса на просёлке заметил бревно. Остановился, вышел… чтобы путь освободить, а оно… – От нехорошего предчувствия у меня засосало под ложечкой.
– Кто? – некстати переспросил Саша.
– Бревно! – Николай, повторяясь, постарался обратить внимание слушавших именно на этот неодушевлённый предмет. – Ожило и уползло в кусты.
Не ворохнувшись, лежу навострив уши и, отгоняя дрёму, слушаю дружеский трёп. Отчего‑то байки о загадочном зверье всегда будоражат моё воображение.
– И мне попадалась заметка в журнале «Наука и жизнь», что на северах есть озеро, которое по нескольку месяцев в году стоит без воды, – вставил Андрей. – Очевидцы рассказывают, по его сухому дну ползают змеи по десять метров в длину.
– Мудули! – приспавший удэге обронил сухое незнакомое слово. Сказанул неожиданно, я аж вздрогнул.
– Мудули? – выдохнул Андрей.
– Огромный змей, – лесовик оживился. – Живёт в реках и море…
Вечер был душноват, как-никак, на дворе стояло бабье лето . Опавший наземь лист прогрел воздух, а тут до озноба, словно с дальнего ледника дохнуло холодом. Ёжась ворчу под нос:
– Да что ж такое! – а у самого мысли путаются: «А вдруг этакое чудище затаится в речной глубине, выжидая, когда в воде появятся чьи‑то ноги? – что есть сил жмурю и без того смежённые веки. – Бр-р-р! Бросится – и раз… всадит кривые длинные зубы в белую, размякшую в воде кожу!»
– …Многих знатных охотников утянул под воду, – подвёл черту под кратким рассказом наш «добрый» проводник.
Меж моих лопаток засвербело от высыпавших мурашек: «Я так и знал!» В страхе шепчу:
– Неужто утопил?
Качая головой, Тихон шумно пососал мундштук:
– Страшный зверь! Ни стрела, ни пуля его не берёт…
– Да что ты говоришь! – страдая, пытаюсь унять дрожь в поджилках.
– …И убежать от него, как ни старайся, не получится! – вся сумерничающая у костра компания, переживая услышанное, притихла, а несносному удэге всё неймётся. Знай себе пугает приблудных туристов. – Если ночной порой приметишь в кустах красные огоньки – знай, это змей следит за тобой!
Мои глаза сами собой распахнулись… до предела, и в ту же секунду я приметил в густой черноте, там, в слепой мешанине сучьев… две огненно-малиновые точки. Углядел их зловещее мерцание и опять крепко-накрепко зажмурился.
– Ты его встречал, – едва дыша спросил Андрейка, – этого змея?
– Угу! – голос Тихона был обыденно-скучен. – Мудули часто лодки переворачивает, оттого наши люди наперво через реку пускают оморочку с поклажей. Видел, как однажды байдара-приманка ни с того ни с сего черпанула бортом спокойную воду. Кувыркнулась вверх днищем и утонула.
С рассветом все наши страхи попрятались в белёсом промозглом тумане. Река, кутаясь в мечтающих превратиться в настоящие облака серых клубах испарений, была мила и приветлива. Ополоснув лицо жидким холодом, я, как и все прочие путешественники, принялся стаскивать в лодку поклажу. Работали быстро. Больно свежо поутру у реки, и лениться было не с руки. Наконец все в оморочке расселись по местам, и, отпихнувшись жердью от берега – обжитый нами на одну ночь, он разом сделался чужим, – оказались едва не на середине стремнины.
– Свояк вспоминал, – ни к селу ни к городу заявил Тихон, – как охотник выпал из бата … – не знаю, как друзья-приятели, но от дурного предчувствия у меня задрожали сведённые вместе колени.
– Ну-у! – шепеляво протянул побледневший Николай. – Тихон, ты это о чём?
Но рулевой, хитро щурясь, пыхтел в нашу сторону табачищем. Теша необразованное самомнение видом вытянутых в испуге бледных рож, лесной человек растягивал удовольствие:
– Ниже того места, где это случилось… от залома … там глубоко, и стремнина шибко-шибко несёт воду… отшиб от речного затора… отделилось бревно.
– Бревно! – вякнул Николай. Именно он, будь он трижды неладен, прошлым днём помянул о здоровенной, бревно-бревном, змее.
– …И шибко так поплыло против течения. – Бурая широкая физиономия рассказчика с приплюснутым носом была абсолютно покойна. Казалось, что источник нескончаемых страшилок спит на ходу. Припухлости вокруг его узких глаз не дозволяли нам, чужакам, заглянуть в коричневые зерцала души таёжного жителя, узнать, что там да как, а удэге всё вещал и вещал… О страшном. – В сторону моего барахтающегося в реке родственника. – Гляжу на Андрюху, а он, бедолага, судорожно вцепился пальцами в борта и, окаменев, кривя рот и кусая губы, слушает деревенские байки. – Родня упавшего в воду забегала по берегу реки, закричала… но толку с того?..
– Да уж! – это за моей спиной обречённо выдохнул Саша. – Такая погибель…
Задумав удушить нас табачным смрадом, Тихон пускал сизый дым как паровоз:
– Да нет! Теченьем к стойбищу вынесло несколько настоящих брёвен. Плывуны перекрыли путь змею, и соплеменник выбрался на берег.
Не обращая внимания на травившиеся в лодке глупые истории, мотор с красной надписью «Вихрь» на белой крышке, отчаянно чадя, рвал жилы, толкая посудину к месту встречи Татибе с Иманом. Неожиданно на тёмной глади широкого плёса – глубины в заводи было предостаточно – нос оморочки налетел на подводное препятствие. Чавкнув, «Вихрь», захлебнувшись горючкой, притих. Чертыхаясь, я, мотнув головой, ныряю лбом в мягкую баррикаду мешков. Подле меня, свалившись в кучу-малу, ругалась команда моторки. Чертыхались все, кроме Тихона, подавившегося трубочным мундштуком и пытавшегося откашляться.
– Что это? – дрыгая, как майский жук, ногами-руками, верещал лежавший на спине Андрей.
– Мы тонем? – стонал Саша, намочивший зад в катавшейся по дну лодки жёлтой водице.
– Ну вот, дальше придётся брести пешком! – сокрушался Николай, шмыгая разбитым носом. – Мужики, дайте тряпицу, кровушку унять!
Мне надоело валяться пластом и ждать, чем закончится история нынешнего кораблекрушения. Привстав на четвереньки, я поверх бортов, пахнущих рыбьей слизью, осмотрел водный простор. Потеряв ход, лодка, покачивая бортами, плыла по течению. На момент моих переглядываний с рекой первые солнечные лучи, пронзив туманную вату воздушных масс, коснулись тугой кромки её хладных вод. Отразившись от жёлтого донного песка и светлых камней, дневной свет растворил утопшие в реке утренние сумерки. Татибе до краёв наполнилась тягучим хрусталём. Прозрачная влага ничем не замутнена… или не совсем так! От осознания подсмотренного ужаса мой разум был готов взорваться. Сотни электрических импульсов иголками впились в моё безвольно обмякшее тело. Сквозь переливчатое плотное речное стекло я вижу бочкообразное тело: длинное, чёрное, страшное, стремительно пронзающее водную толщу заострённой головой. Широкой и шишковатой.
В голос охаю. Ладони делаются липкими, во рту собирается горечь. Первобытные страхи лишают сил и воли современного человека, не оставляя мне, будущей жертве, ни единого шанса на спасение. Я знаю, что случится дальше: «Сейчас эта тварь, что длиннее нашей лодки раза в три, хлестнёт хвостом о борт… и нам каюк!» Вторя моим чёрным мыслям, змея подныривает под оморочку. «Это конец! Сейчас о днище шибанёт безудержная сила, – ожидая неизбежного, втягиваю голову в плечи, – взбрыкнув, норовистым скакуном лодка оторвётся от воды, и, переламываясь от удара, наше корыто рассыплется в щепу!»
Мотаю головой в попытке вытрясти из неё прочь чёткое видение гибели туристической группы: «Один за другим плюхаются мои спутники, и я с ними, обратно в реку. Сшибленные в воду туристы, призывая помощь, вопят, разевая рты, захлёбываются, пуча глаза, отплёвываются и, отчаянно молотя руками, из последних сил барахтаются на поверхности. Бедолаги безуспешно цепляются за воду. Их усилия тщетны! Утянутые змеёй один за другим, жертвы тонут на взбаламученной глубине. Всё, трагедия свершилась! Холодные воды гасят круги за последней погрузившейся в речную пучину головой, и, словно ничего не случилось, подхватив обломки лодки вместе с прочим таёжным сором, течение несёт непожранные останки туристов к своим низовьям».
Скрипя зубами, заставляю себя встретить смерть с открытыми глазами. Однако что‑то отсрочило нашу погибель. Гадкая голова с мерцающими ртутью глазами торпедой метнулась прочь, в прибрежную муть водной растительности.
«Что это?» – прилипнув взглядом к тёмной чешуйчатой черте под водой, успеваю рассмотреть на змеином хвосте подобие широких перистых плавников. Змеиное оперение махнуло мне на прощанье. «Неужто пронесло?»
Гляжу в сторону ближнего берега. На песчаном пляже косяк косуль на водопое. Вздрагивая стройными коричневыми телами, животные, не подозревая об опасности, спокойно касаются вытянутыми губами холодка живительной влаги. Молодой гуран с двумя шпильками рогов, выискивая особо сладкое пойло, увлёкся, шагнул раз, шагнул два, в конце концов коснувшись мускулистой грудиной спокойной воды. Меня до испарины пробрала нервная дрожь: «Неужто Мудули нацелился на непутёвого козла и оставил нас в покое?»
Лишь подумал, а влажный изгиб мокрого склизкого чёрного тела змеи беззвучно вспучился над зеркальной поверхностью реки. Змея нырнула глубже. Полоска пузырьков прочертила подводный путь хищника, раздался всплеск вскипевшей воды, и безвольно мотнувшую длинной шеей косулю рывком, будто её и не было, утянули в пенящуюся глубину. На месте трагедии ещё не успокоились воды, а товарки рогача, блестя белыми «салфетками», уже ускакали в заросли тальника.
– Мне кажется или в лодке запахло «сцеплением»?
На шофёрскую шутку Коли никто не откликнулся. Тишина. Лишь наглядной агитацией в пользу домоседства белели растерянные зеленоватые лица моих друзей, пришибленных неумолимым, прямо‑таки смертельным безразличием окружавшей нас дикой природы к их драгоценным судьбам.
Молчали все, и это истеричное молчание грозило затянуться до вечера. Но вот, откашлявшись, Тихон, клацая защёлками моторного кожуха, просипел:
– Ну что, сами убедились? Это вам не халам-балам! С великим Мудули – шутки плохи!
Владивосток,
Корейская слобода
