Баллада о парусах

Ольга Старушко

Родилась и выросла в Севастополе – городе-герое, воителе, городе русской славы на все времена.
По образованию журналист, окончила МГУ имени М. В. Ломоносова.
Член Союза писателей России.
Издала две книги стихов: «Корабельная сторона» и «Родительская тетрадь».

…Добычу с побеждённого берёт британский
флот:
И ядрами, и порохом, и пушками берёт.
Им эта гавань узкая была как в горле кость,
Но парусники русские своим топить пришлось,
Снимая с них орудия. Изрыты берега,
Причалы обезлюдели. Малахов пал курган,
И не на что надеяться. И пушки замолчат.
Прострелен флаг Андреевский картечью
англичан.

Везут французы колокол туманный
в Нотр-Дам.
А кровь из раны колотой впитает без следа
Земля под бастионами. Мелькают средь
колонн
Британские знамёна и французский триколор.
Пусть их надменность временна, но горше
нет вины.
А в море мачты с реями из-под воды видны.
Последнее движение штурвальным колесом.
Закончены сражения эпохи парусов.

Ещё повсюду всполохи, и боем опалён
Матрос над бочкой пороха с зажжённым
фитилём,
Чтоб в ночь, в дыму пожарища, при свете
фонарей
Ушли его товарищи по доскам через рейд
И, обернувшись, видели как будто наяву:
Икона «Трёх святителей» всё держит на плаву.
Шинель пробита выстрелом. В пыли мундир.
Постой:
В строю с артиллеристами поручик
Лев Толстой.

А ветер сеет брызгами, свистит над головой.
Проиграна не Крымская – предтеча мировой.
Не просто флот затоплен, а окончен долгий
спор:
Не взять Константинополя, не покорить
Босфор…

Очнётся бухта Южная, и станет мир другим.
Недавние союзники и давние враги,
Запомните – осман или британец и француз –
Мы кораблей названия учили наизусть.
И город вновь отстроили у белых берегов,
Который русской Троею назвал Виктор Гюго,
Где крест над Братским кладбищем
и где дозор несёт
И порт незамерзающий, и Черноморский флот –
Под паром, а не парусом, и на бортах броня, –
Но в памяти останутся до нынешнего дня
И тот пропахший порохом отчаянный матрос,
И корабли, которые тут затопить пришлось.

Пусть горн поёт над бухтою, и в праздничные
дни
Горят в ночи салютные цветастые огни,
И в море отражаются. А стены батарей
Сквозь годы и пожарища ещё глядят на рейд,
Где монумент затопленным поставлен
кораблям,
Где сердце Севастополя навек.
А в море глянь –
Парадный строй равняется, когда сейчас
и здесь
Играет ветер парусом фрегата «Херсонес».

Спасителям севастопольской панорамы

Обернись на вершине кургана: пальба и дым.
Оборона Малахова. Стоны и крики – рядом.
Долгий свист. Под обстрелом на склоны
несут воды,
И залиты, шипят, не посеяв погибель, ядра.
Камень башни-донжона от копоти стал седым.

Панорама сражения. Подвиг давнишний. Но,
Окружая, затягивает огромное полотно,
И детален предметный план, будто битва –
в яви.
Просто помнить о той обороне, матрос, одно,
А вторую держать самому. Ты теперь не вправе
Допустить, чтобы память о предках взялась
огнём.

Отбомбили прицельно, и чёрной открытой
раной
Между рёбер каркаса зияет осевшая панорама,
И горит её холст! Севастополь горит на нём,
Как пылал тем июньским минувшим днём.

Дед сказал бы тогда, что не в брёвнах,
а в рёбрах храм.
Белоснежный шатёр служил словно купол
храма
В честь защитников города. Стоек был дед
и храбр.
Век ещё не истёк: новый штурм, и опять –
октябрь.

До июня зенитки хранили нетронутой
панораму,
А сейчас вслед за дедом настанет и твой черёд.
Не минуты – идёт на секунды спасенья счёт.
Выноси на себе, как выносят живых и мёртвых
С поля боя. И сквозь тельняшку масло течёт,
Закипая, пузырясь. И холст прилипает
к рёбрам,
И батальная живопись входит и в плоть,
и в кровь.
Ты на лидер «Ташкент» доставишь её на коже,
Ткань событий, тобою как будто прожитых
вновь:
Паруса кораблей и бинтующий раненых
Пирогов –
Ближе к сердцу принять историю невозможно.

Обернувши вокруг себя, ты две трети картины
спас.
За спиной остаётся обуглившийся каркас,
Бюсты в нишах фасада бессильное гложет
пламя.

Через долгих два года знамя в победный час
Водрузят на верхушке купола панорамы.

…Пусть и памятники адмиралам снесли
в пылу
Революции – но вернут на былое место.
Вспоминали на фронте и в госпитале, в тылу,
Или даже в плену полотно, знакомое с детства.
Сохраняя его, ты признал полноту наследства,
Потому что неважно, с какой ты войны, герой
Оборон Севастополя, первой или второй.
Он в руинах, но снова воспрянет, в лесах
и в кранах,
И откроют к столетию битвы осенней порой
Холст, бессмертный как подвиг,
в здании панорамы.

«Не тронь меня!»

Сложной техники тут не надо.
Да простит мне сейчас «квадраты»
неизбитой, замысловатой
рифмы жаждущий молодняк:
слов игра в модном рэпе сплошь, но
ни двойной, ни неравносложной
рассказать, увы, невозможно
о квадрате «Не тронь меня!».
По бумагам – «квадрат».
Буквально.
Глыба.
Куб корабельной стали.
Но достроить не успевали.
А потом здесь разверзся ад.
Фрицы с неба по нашим лупят
Отвечает им, если грубо,
рубка без ходовой:
обрубок
метров двадцать на пятьдесят.
Сплюньте постмодернизм, ребята.
Вы поэтики, не солдаты –
вам подай не войну, а баттлы.
Рифмы, мальчики, шлак. Херня.
Мы пойдём как минёр – на ощупь, –
а не геймер, который, морщась,
натыкается в World of Warships
на страницу «Не тронь меня!».
Братским кладбищем бродит ветер.
Дед, что в Крымскую турок встретил,
знать не знавший про слово «скрепы»,
броненосцами бредил ты.
Внук твой, копия Бутакова,
взял конструкцию за основу:
бить врага, но теперь другого,
и на крыльях – кресты, кресты…
Батарея зениток.
Просто
сердцевина линкора,
остов
на приколе.
Железный остров.
И полметра борта – броня.
Часть ржавеющей цитадели
до июня служила целью
для торпед или в минном деле –
до того рокового дня,
как над бухтой Артиллерийской
мины вдруг расплескали брызги.
Самый первый удар фашистов,
вой сирены – а город спал.
Оборона. Теперь – вторая.
Купина горит, не сгорая,
и бомбёжкам не видно края:
возвращайся же в строй, металл.
Как корабль вы назовёте,
так и будет служить.
На флоте
от Петра повелось: с почётом
возрождаются имена.
Две недели на всю работу
севастопольскому заводу:
стала в списке седьмой по счёту
батарея «Не тронь меня!».
Клич её – не угроза в битве,
а из Библии.
Звук молитвы.
Так, воскреснув, сказал Спаситель
причитающим: да, не тронь,
не коснись,
от Отца до Сына
дух пребудет неопалимым,
не рыдай мене, Магдалина,
ухожу в небеса.

«Ого-о-о-о-о-о-о-онь!»

Бьётся сердце стальное, бьётся.
Раздобыли вам краснофлотцы
якорь царского броненосца –
всё, что славно, в цехах хранят –
от «Марии-императрицы»:
принимай, «квадрат».
Пригодится,
чтобы в шторм по волне не рыскать,
чтоб сражалась «Не тронь меня!».
Пропоют: «Ба-та-ре-ю к бо-ю!»
По сигналу в поход готовят,
и буксир отдаёт швартовы –
и к Бельбеку, за бонный строй.
Тут, на точке, на старый якорь
в отведённом тебе квадрате
встань и стой, не сдаваясь, насмерть,
принимая неравный бой.
По люфтваффе летят снаряды,
а к подлодкам они ныряют.
Дни и ночи одна команда:
не жалей для врагов огня!
«Штук» подбитых пылают трупы,
смят волной парашютный купол.
Огрызается, стиснув зубы,
батарея: «Не тр-р-р-р-р-р-р-ронь меня!»
Немцы, что ваш хвалёный «Бисмарк»?
Никакой из его зениток
ни один самолёт не сбить, и
толку, что их у вас полста?
Наших – семь. Да три пулемёта.
Но наводим жуть на пилотов.
Нас заносят в книгу рекордов:
мы – невзятая высота!
Вспоминал штурмовик Ефимов,
как ему прикрывали спину:
«Сзади “мессеры”, значит, ринусь
к батарее, штурвал клоня
от себя». В небе визг и вопль
и винтов, и горящих сопел –
кровью сплёвывал Севастополь
исступлённо: «Не тронь меня!»
С Херсонесским аэродромом
до последнего в обороне.
А убитых в воде хоронят.
Корпус цвета морской волны
потемнеет от близких взрывов.
Дым клубами, и море – дыбом.
Батарея неуязвима:
меткий
чёрный
квадрат
войны.
…Мир настанет.
У стенки Минной
ждут матросы и командиры.
Раздаётся команда: «Смирно!
Головные уборы снять!»
Бескозырки в руках, фуражки –
в память о канонирах павших.
На буксирах, последним маршем,
в бухту входит «Не тронь меня!».
Нас обнимут родные ветры.
Мы могли бы сказать и рэпом,
разумеется.
Но об этом –
слог чеканя, как нерв звеня –
можно
только
стальным
квадратом.
Так мы молимся: брат за брата,
внук за деда, чьё имя свято,
заклиная: «Не тронь меня!»