Ольга ВОРОБЬЁВА

Ольга ВОРОБЬЁВА — Студентка НИУ ИТМО. Член общественной писательской организации «Росток» г. Советска, с 2019 года член Союза писателей России.

 

 

 

 

 

 

---

Август

И он вернулся через год (как будто через шесть).
Но, в общем, он не обещал, мол, навсегда останусь.
И вот он весь. Как свежий бинт на раненой душе.
Как в письмах тех: «Ну что ж, привет. Ты не скучаешь? Август».
Такой же точно, как всегда. Котомка за плечом.
Босой. С ухмылкой на лице гуляющий по лужам.
Стоит и смотрит: «Эй, да брось, мне беды нипочём.
Я здесь, ведь ты меня ждала. Ведь я кому-то нужен».

И ты расскажешь обо всём на кухне в пять утра:
О том, как ты устала здесь. О ком кошмары снятся.
Он скажет просто: «Не грусти. Запомни, жизнь – игра».
И ты подумаешь: «Тогда я буду сохраняться».
Рассвет ворвётся в серость стен неведомой тесьмой,
И чайник громко закипит, а кот уронит кактус.
Ты обернёшься: дом твой пуст. Лишь на столе письмо:
«До встречи ровно через год. С большой любовью. Август».

Плохие стихи

Ты пытался звучать, но не думал,
Что все звуки нелепо глухи.
Мы читаем плохие стихи
В чёрный глаз автоматного дула.

Мы не слышали шума прибоя,
Не дарили глазам звездопад.
Мы читаем стихи невпопад,
Убивая напев перебоем.

Нарочито неровным курсивом
Мы, сжимая сангину едва,
Некрасивые пишем слова
И читаем их так некрасиво.

В Лиссабоне, Сеуле, за МКАДом,
Оставляя на картах штрихи,
Мы читаем плохие стихи.
Но тебе ведь хороших не надо.

 

Изоляция

Бомбоубежище, бункер, укрытие
От новостей и сирен.
Я закрываюсь с последним наитием
В этой квадратности стен.

Здесь мои мысли разбросаны голые,
Острые (я наточил).
А на окне орхидеи тигровые
Редкие ловят лучи.

Пыль подоконник снимает посуточно,
Франции нет за стеной.
Я дискутирую с глянцевой тумбочкой.
Бродский гордился бы мной.

 

Лампочки

Нас не догнать, не понять, не выяснить,
Даже не спеть на бис.
Нас не извлечь, не изъять, не выязвить
И не стереть эскиз.

Мы не спасатели, не спасённые:
Нас ведь никто не спас.
Мы – это времени унесённого
Тихий болючий спазм.

Пачкают звёзды блестяще-маркие
Наши с тобой зрачки.
Мы – это мысли бескрайне яркие.
Лунные светлячки.

Мы – это песни печально-старые,
Спетые сгоряча.
Наши сердца не звучат гитарами,
Тикают, но молчат.

Карты, маршруты, заметки, лоции
Нам не вручили, но
Всем вопреки нас ведут эмоции
В светлое полотно.

Нам говорили, мол, вы привыкнете
Тихо со всеми тлеть.
Нет, мы как лампочки. Нас не выкрутят.
Будем ещё гореть.

 

Табурет

Блики солнца по стенам пляшут,
Растекаются в тёплом свете.
Мне пять лет. Доедая кашу,
Я качаюсь на табурете.

Рядом бабушка свитер вяжет,
Кот гоняет клубок по полу.
Мне не хочется в садик, я же
Подрастаю. Мне скоро в школу.

Дождь сползает по старым окнам,
Серость улицы меркнет в гуле.
Мысли делятся на волокна.
Я качаюсь на школьном стуле.

Детство, видимо, скоро рухнет,
Я боюсь становиться старше.
Но бабуля всё ждёт на кухне,
Чтобы мне приготовить кашу.

Лето. Мне покорять бы скалы,
Позабыть аудит и сальдо.
Но в учёбе хвосты, завалы,
Я вдыхаю пары асфальта.

Больше бабушка мне не вяжет,
Нет и каши, как было в детстве.
Я совсем не взрослею, так же
Всё качаюсь на старом кресле.

Снег зашторил пространство окон,
В поздний вечер течёт суббота.
Стал моим неизбежным роком
Путь с названием «дом – работа».

На плите убежала каша,
В доме тихо, уснули дети.
Я не верю, что стала старше,
И качаюсь на табурете.

Сибирь

Мы отражаем свет. Мы моря гладь.
Но здесь и так не много света выдано.
За нами не приедут, нас спасать
Богам экономически невыгодно.

Мы пепел, мы развеемся в лесах,
Ведь только так мы можем стать свободнее.
Король под боем. Это значит шах.
А мы здесь пешки. Пешки и не более.

Мы наполнялись солью и свинцом,
А вера не была для нас попутчицей.
Стремились в космос, но за три пятьсот
Приобрести скафандр не получится.

Отсюда не отправиться в бега.
Мы прячемся, скрываемся, мы в домике.
Мы тлеем. Мы – сибирская тайга,
Сгоревшая во благо экономики.

 

Алыча

Полудремлющий город немного продрог
В одеяле седых облаков.
Алыча зацвела вдоль вихлявых дорог,
Разлила возле них молоко.

Всё застыло, и лишь вереница планет
Ретроградно скользит по кольцу.
У тебя в волосах медуница и свет,
Этот май тебе очень к лицу.

Наш фургончик «фольксваген».
И стрелка за сто.
Остановка, где всё хорошо.
И весна, как художник за старым холстом,
Заоконное красит ничто.

Мы с тобой наконец научились молчать
И услышали шёпот камней.
Вдоль вихлявых дорог зацвела алыча,
Скоро мы зацветём вместе с ней.

Не поэт

Старый дворник, нахмурившись, сетует:
«Понесло».
Покидая свой дом, я ищу только гомон чувств.
Я совсем не поэт. Я не знаю ни букв, ни слов,
Но беру чистый лист. И опять на него молчу.

Я невежда, дурак, я не знаю аккордов, нот.
Не могу отличить от Беллини «Собачий вальс».
Я не слышал волнующей музыки так давно –
В рюкзаке не осталось мелодий и ёмких фраз.

Я художник от вечного «худо», гуашный мот,
Расточитель сангины, наития и ночей.
Даже чувства давно потерялись, и каждый
жмот
Отдавал мне свои. Этот путь был не мой.
Но чей?

Всё моё подреберье, нутро состоит из тех,
Кто на небе из реминисценций давно погас.
Я совсем не поэт. И на белом моём листе
Только имя твоё, повторённое сотню раз.

 

Измеряемся

Всё дело даже и не в святости,
Не в том, кто ангел, кто злодей.
Мы измеряемся лишь в радости
Нас окружающих людей.

Да, измеряемся улыбками
И чистотой прощальных слёз.
Но ни алмазами, ни слитками
Нельзя измерить нащих звёзд.

Мы измеряемся закатами
Прохладных летних вечеров.
Но не измерить нас зарплатами
И даже сотней лестных слов.

Нет, не измерить нас конвертами,
Не счесть валютой ни одной.
Мы измеряемся победами,
Но только над самим собой.