Ольга ВОРОБЬЁВА
Ольга ВОРОБЬЁВА — Студентка НИУ ИТМО. Член общественной писательской организации «Росток» г. Советска, с 2019 года член Союза писателей России.
Август
И он вернулся через год (как будто через шесть).
Но, в общем, он не обещал, мол, навсегда останусь.
И вот он весь. Как свежий бинт на раненой душе.
Как в письмах тех: «Ну что ж, привет. Ты не скучаешь? Август».
Такой же точно, как всегда. Котомка за плечом.
Босой. С ухмылкой на лице гуляющий по лужам.
Стоит и смотрит: «Эй, да брось, мне беды нипочём.
Я здесь, ведь ты меня ждала. Ведь я кому-то нужен».
И ты расскажешь обо всём на кухне в пять утра:
О том, как ты устала здесь. О ком кошмары снятся.
Он скажет просто: «Не грусти. Запомни, жизнь – игра».
И ты подумаешь: «Тогда я буду сохраняться».
Рассвет ворвётся в серость стен неведомой тесьмой,
И чайник громко закипит, а кот уронит кактус.
Ты обернёшься: дом твой пуст. Лишь на столе письмо:
«До встречи ровно через год. С большой любовью. Август».
Плохие стихи
Ты пытался звучать, но не думал,
Что все звуки нелепо глухи.
Мы читаем плохие стихи
В чёрный глаз автоматного дула.
Мы не слышали шума прибоя,
Не дарили глазам звездопад.
Мы читаем стихи невпопад,
Убивая напев перебоем.
Нарочито неровным курсивом
Мы, сжимая сангину едва,
Некрасивые пишем слова
И читаем их так некрасиво.
В Лиссабоне, Сеуле, за МКАДом,
Оставляя на картах штрихи,
Мы читаем плохие стихи.
Но тебе ведь хороших не надо.
Изоляция
Бомбоубежище, бункер, укрытие
От новостей и сирен.
Я закрываюсь с последним наитием
В этой квадратности стен.
Здесь мои мысли разбросаны голые,
Острые (я наточил).
А на окне орхидеи тигровые
Редкие ловят лучи.
Пыль подоконник снимает посуточно,
Франции нет за стеной.
Я дискутирую с глянцевой тумбочкой.
Бродский гордился бы мной.
Лампочки
Нас не догнать, не понять, не выяснить,
Даже не спеть на бис.
Нас не извлечь, не изъять, не выязвить
И не стереть эскиз.
Мы не спасатели, не спасённые:
Нас ведь никто не спас.
Мы – это времени унесённого
Тихий болючий спазм.
Пачкают звёзды блестяще-маркие
Наши с тобой зрачки.
Мы – это мысли бескрайне яркие.
Лунные светлячки.
Мы – это песни печально-старые,
Спетые сгоряча.
Наши сердца не звучат гитарами,
Тикают, но молчат.
Карты, маршруты, заметки, лоции
Нам не вручили, но
Всем вопреки нас ведут эмоции
В светлое полотно.
Нам говорили, мол, вы привыкнете
Тихо со всеми тлеть.
Нет, мы как лампочки. Нас не выкрутят.
Будем ещё гореть.
Табурет
Блики солнца по стенам пляшут,
Растекаются в тёплом свете.
Мне пять лет. Доедая кашу,
Я качаюсь на табурете.
Рядом бабушка свитер вяжет,
Кот гоняет клубок по полу.
Мне не хочется в садик, я же
Подрастаю. Мне скоро в школу.
Дождь сползает по старым окнам,
Серость улицы меркнет в гуле.
Мысли делятся на волокна.
Я качаюсь на школьном стуле.
Детство, видимо, скоро рухнет,
Я боюсь становиться старше.
Но бабуля всё ждёт на кухне,
Чтобы мне приготовить кашу.
Лето. Мне покорять бы скалы,
Позабыть аудит и сальдо.
Но в учёбе хвосты, завалы,
Я вдыхаю пары асфальта.
Больше бабушка мне не вяжет,
Нет и каши, как было в детстве.
Я совсем не взрослею, так же
Всё качаюсь на старом кресле.
Снег зашторил пространство окон,
В поздний вечер течёт суббота.
Стал моим неизбежным роком
Путь с названием «дом – работа».
На плите убежала каша,
В доме тихо, уснули дети.
Я не верю, что стала старше,
И качаюсь на табурете.
Сибирь
Мы отражаем свет. Мы моря гладь.
Но здесь и так не много света выдано.
За нами не приедут, нас спасать
Богам экономически невыгодно.
Мы пепел, мы развеемся в лесах,
Ведь только так мы можем стать свободнее.
Король под боем. Это значит шах.
А мы здесь пешки. Пешки и не более.
Мы наполнялись солью и свинцом,
А вера не была для нас попутчицей.
Стремились в космос, но за три пятьсот
Приобрести скафандр не получится.
Отсюда не отправиться в бега.
Мы прячемся, скрываемся, мы в домике.
Мы тлеем. Мы – сибирская тайга,
Сгоревшая во благо экономики.
Алыча
Полудремлющий город немного продрог
В одеяле седых облаков.
Алыча зацвела вдоль вихлявых дорог,
Разлила возле них молоко.
Всё застыло, и лишь вереница планет
Ретроградно скользит по кольцу.
У тебя в волосах медуница и свет,
Этот май тебе очень к лицу.
Наш фургончик «фольксваген».
И стрелка за сто.
Остановка, где всё хорошо.
И весна, как художник за старым холстом,
Заоконное красит ничто.
Мы с тобой наконец научились молчать
И услышали шёпот камней.
Вдоль вихлявых дорог зацвела алыча,
Скоро мы зацветём вместе с ней.
Не поэт
Старый дворник, нахмурившись, сетует:
«Понесло».
Покидая свой дом, я ищу только гомон чувств.
Я совсем не поэт. Я не знаю ни букв, ни слов,
Но беру чистый лист. И опять на него молчу.
Я невежда, дурак, я не знаю аккордов, нот.
Не могу отличить от Беллини «Собачий вальс».
Я не слышал волнующей музыки так давно –
В рюкзаке не осталось мелодий и ёмких фраз.
Я художник от вечного «худо», гуашный мот,
Расточитель сангины, наития и ночей.
Даже чувства давно потерялись, и каждый
жмот
Отдавал мне свои. Этот путь был не мой.
Но чей?
Всё моё подреберье, нутро состоит из тех,
Кто на небе из реминисценций давно погас.
Я совсем не поэт. И на белом моём листе
Только имя твоё, повторённое сотню раз.
Измеряемся
Всё дело даже и не в святости,
Не в том, кто ангел, кто злодей.
Мы измеряемся лишь в радости
Нас окружающих людей.
Да, измеряемся улыбками
И чистотой прощальных слёз.
Но ни алмазами, ни слитками
Нельзя измерить нащих звёзд.
Мы измеряемся закатами
Прохладных летних вечеров.
Но не измерить нас зарплатами
И даже сотней лестных слов.
Нет, не измерить нас конвертами,
Не счесть валютой ни одной.
Мы измеряемся победами,
Но только над самим собой.