Татьяна Курмазия
Татьяна Курмазия
Родилась 2 августа 1992 года в г. Петрикове Гомельской области. На данный момент живёт в Минске.
Стихи начала писать примерно в возрасте шести лет. Филолог по образованию – в 2015 году окончила филологический факультет Белорусского государственного университета по специальности «Белорусская филология (литературно-редакционная деятельность)».
Член Международного союза писателей и мастеров искусств. Дипломант II степени VII Всероссийского конкурса-фестиваля мелодекламации имени В. В. Верушкина «Петербургский ангел – 2018». Призёр Минского гала-концерта Международного фестиваля «Всемирный день поэзии – 2018» в номинации «Самое красивое выступление». Лауреат II степени IV Международного молодёжного фестиваля-конкурса поэзии и поэтических переводов «Берега дружбы». Участник II Межрегионального форума молодых писателей Минской, Гомельской и Гродненской областей.
* * *
Я на этой земле словно мелкий скрипящий песок,
Я – лишь малая часть необъятной безводной пустыни.
Закрываю глаза – и созвучия жмут на курок,
И душа от тоски индевелой безудержно стынет.
Я как выжженный лес, как посаженный ветром ковыль,
Как угрюмая ночь, что приходит на смену закату.
Если хочешь послушать мою недопетую быль,
Загляни на огонь, повидаться всегда буду рада.
Посидим у стола, заглядевшись в оконный проём,
Если ж слово моё безнадёжно тебе примелькалось,
Я безмолвною песней наполню задумчивый дом.
Буду петь до утра, отвергая и боль, и усталость.
Там, за окнами, – дождь, там – раскосые листья берёз
Отражают, срываясь, атаки слепого потока,
Там фруктовый мой садик крапивой нещадно зарос,
Там на старой скамейке – стакан недопитого сока.
Я могу рассказать, как фальцетом грустят журавли,
Как гудит паровоз, проносясь по отточенным шпалам,
Как сбиваются в кучи промёрзлые комья земли
Под шуршащей накидкой, что Осень неспешно соткала.
Я поведать могу о безумцах, забывших покой
В вечном поиске им никогда не светившего счастья.
Я способна раздать через строчки дрожащей рукой
Жизнь свою, как из шкафа ненужные, тесные платья.
Не смотри на меня. Я забыла, что значит – смотреть
На другого с любовью, сокрытой за маской печали.
Если хочешь, я буду с тобою отныне и впредь,
Только что эта горечь во взгляде твоём означает?
Ты куда-то спешишь? Я хотела отдать тебе то,
Что сжигало внутри, отбивая височным набатом.
Уходи. Только, знаешь, теперь, вероятно, никто
Не услышит, как тихо сквозь пальцы я сыплюсь куда-то.
* * *
Смотри в глаза угрюмой пустоте,
Латай себя из прожитых кусочков.
Пока Земле вокруг оси лететь,
Тебе – стареть и ставить в жизни точку.
Вокруг тебя пустыня из людей,
А не песка. О, как они зыбучи!
Ты, как тайфун, пережидаешь день,
А выжив, говоришь: «Счастливый случай».
И снова – ночь с зализываньем ран,
С кровавыми ошмётками душонки.
Ты смотришь в мир через большой экран,
Забившись в щель испуганным мышонком.
И кто ж тебя такого отпустил
Бродить по тёмным, выжженным дорогам?
Никто не говорит тебе «прости»
И не стоит, волнуясь, у порога,
Выглядывая тоненькую тень.
Да и кому на ум пришло б такое?
Смотри в глаза угрюмой пустоте
И насладись свободой и покоем.
* * *
Они говорят: «Война», а потом смеются.
Они не видали дзотов и блиндажей.
Им матери наливают варенье в блюдца
И тихо вздыхают: «Вымахали уже…»
У них – подвороты, маечки фирмы Zara,
Кислотные пряди, кроссы от Adidas…
Они не вдыхали копоть того пожара,
Что сёла глотал, по карте ужом змеясь.
Им четверти века нет. Ну почти что дети.
Какая война? Экзамены, институт…
А сколько таких гранатами в сорок третьем
Рвало на куски, впечатывая в маршрут
Бессмертных полков, шагающих по Союзу,
Которого и в помине уж нет давно?
Какие, к чертям, кроссовки, начёсы, вузы?
Ведь это же было, было! Сейчас в кино
Показывают залитых томатным соком,
Диетами изнурённых экранных див.
На линиях обороны стоят высотки.
Всё стёрто почти, а что же там, впереди?
Кто вспомнит об этом лет через эдак
двадцать?
Кто бережно пыль платком с орденов сотрёт?
Кто детям своим расскажет (хотя бы вкратце)
О том, как войска ломились по рекам вброд,
О том, как кричали матери, отдавая
Земле сыновей, как немец стрелял в упор
В девчушку? И боль в глазах у неё такая
Была в этот миг, что, кажется, до сих пор,
Как вражьим штыком, той болью пронизан
воздух.
Она – в каждом камне улиц и площадей,
И если содрать обыденности коросту
С души – ты в себе её можешь разглядеть.
Нам, детям, шагнувшим в третье
тысячелетье,
Непросто услышать этот безмолвный крик,
Но смотрят они: Наташи, Ульяны, Пети –
На нас со страниц навязанных школой книг.
Как в зеркало смотрят: губы, глаза и уши
Совсем как у них. И, может быть, голоса
Вот так же звенят. Давай же! Замри. Послушай!
Они тишиной пытаются рассказать,
Как небо пылало, падали мессершмитты,
Как в ямы людей охапками – что собак!
Они не фантомы. Просто они… забыты,
Отмечены в списках, словно досадный факт.
И это – сейчас. А что будет с ними завтра,
Когда отголоски смоет грядущий час?
И я повторяю тихо, почти как мантру:
Я помню, я помню, помню… Я помню вас…
* * *
Я пишу тебе, знаешь, о скорых ручьях
весенних,
О деревьях, что прячут под землю кривые
корни.
Помнишь, как мы гуляли под их изумрудной
сенью?
Нет? Ну что же, не страшно, ведь я за двоих
всё помню.
Эта зимняя бель растворила тепла остатки,
Запустила холодные пальцы под наши рёбра,
И когда я гляжу вечерами в окно украдкой,
Ощущаю озноб от ухмылки её недоброй.
Пусть утешится этой недолгой и зыбкой
властью.
Скоро птицы наполнят пространство
беспечным криком
И в оконных проёмах, похожих сейчас
на пасти,
Затанцуют весёлой гурьбой мириады бликов.
Я отправлю письмо, если только весна
вернётся,
Если снова получится в окна смотреть без
страха.
Расскажу, как цветы поднимают головки
к солнцу
Без опаски навеки исчезнуть
на зимней плахе.
Ты прочтёшь, и проснётся застывшая
в коме память,
И узнаешь, как тяжко одной дожидаться
света.
Пусть растают снега, и смогу я тебе
отправить
Наше прошлое в прямоугольном чехле
конверта.
* * *
Мне кажется, нам с тобой много сотен лет.
Мы – пара небесных тел, пригвождённых
к солнцу.
Оно по оси нас кружит и зло смеётся,
В пространство раздав вай-фаем
белёсый свет.
Он сух и горяч. Он не предназначен греть,
И каждому, кто нарушит его границы,
Навек суждено в сиянии раствориться.
Я не назвала бы лёгкой такую смерть.
Ты знаешь, я правда думаю: нам пора
Кометами стать, сорвавшись с цепи орбиты,
Чтоб в мгле безвоздушной, бисером звёзд
расшитой,
Хвосты оставлять, как росчерки от пера.
И будет гореть, как прежде, средь тишины
Огнём измождённым брошенное светило.
Ах, только бы сил и мужества нам хватило
Оставить его, не чувствуя в том вины.
