Пойти в неизвестность

Ёсць камень. Надпіс не забудзеш.
I сведчыць ён з далёкіх дзён:
«Налева пойдзеш – смерць здабудзеш,
Направа – трапіш у палон».
I я, падумаўшы свядома,
I між магіл, i між крыжоў
Рашыў пайсці у невядомасць
I у Паэзію пайшоў.

Поэтическое слово – это не просто записанные в образах мировосприятие, переживания отдельного творца. Поэзия – тот волшебный код, зная который можно бесконечно познавать душу народа, из которого вышел талант.
Есть поэты, известные широкому кругу читателей, и те, чьё творчество как магнит притягивает знатоков настоящей поэзии. Книги первых выходят многотысячными тиражами, составляют целые тома, а у других всё творческое богатство заключено в одну-две книги, но порой эти книги оказываются весомее многотомных изданий. Трудно в огромном перечне имён «застолбить» своё место на поэтическом Олимпе и остаться в истории литературы пусть небольшой, но яркой и неповторимой звездой.
В белорусской поэзии много звучных имён, внесённых в школьные учебники, но имени Анатолия Сербантовича вы там не найдёте, хотя он обогатил нашу литературу прекрасными примерами настоящей поэзии.
Анатолий Сербантович родился 13 мая 1941 года, за месяц с небольшим до начала вой­ны, в семье учителей в деревне Ордать Шкловского района. Родился слабым и болезненным. С началом войны выживание ослабленного ребёнка без надлежащего медицинского ухода не представлялось возможным. Но, видимо, Богу было угодно сохранить жизнь будущему поэту. Он выжил и, несмотря на голод и многочисленные лишения, воспринимал мир светло и радостно, хотя отзвуки войны, боль и память о потерях присутствовали в его жизни и творчестве постоянно.
Известные мастера слова отмечали завидное поэтическое здоровье Анатолия Сербантовича, которое проявлялось в свежих органичных образах и эмоциональной настроенности, чего нельзя было сказать о его физическом здоровье. Болезненный от рождения, в 17 лет он получил тяжёлую травму головы, от которой страдал на протяжении всей своей короткой жизни. Несмотря на проблемы со здоровьем, он поступил в университет, где с первых студенческих дней решил: университет нужен не только для того, чтобы брать знания и мастерство, сюда необходимо принести и что-то своё. На втором курсе у Анатолия Сербантовича уже был рукописный сборник стихов, прочесть который имели возможность многочисленные друзья и товарищи по учёбе. Немало шло в печать.
Жить было светло и радостно, несмотря на тяжёлую болезнь и частые разочарования в людях. Он был весёлый, искренний и доверчивый, этот небольшого роста, черноволосый, с тонкими чертами лица и низким голосом человек, его словно магнитом тянуло к людям, и он очень быстро к ним привыкал, всегда был окружён многочисленными друзьями и знакомыми, на которых можно было опереться в борьбе со злом в жизни. Но в поэзии было совсем иначе, поэт выходил один на один со всем миром, который представлялся то блестящим и загадочным подарком, то хитрой, лицемерной маской, под которой скрывается неизвестно что. В этой борьбе рассчитывать приходилось только на себя и только себя считать ответственным за все ошибки и неудачи, разделяя радости и победы на всех:

Мне, як дзядам маім, нялёгка,
Ва мне ix мары ажылі –
Не мелка сеяць, не глыбока,
А каб у сэрцы узышлі!

Замечательный белорусский поэт-фронтовик Алексей Пысин называл Анатолия Сербантовича звонким шкловским жаворонком, который молодым взлетел к зениту белорусской поэзии с высокого берега реки Баси у деревни Ордать и очаровал читателей многоголосой и многоцветной мелодией стихов, поэм, сонетов. Он же высоко ценил стихи А. Сербантовича на военную тематику: «Это моё поколение занимало первые окопы, а он едва держался за деревянный бруствер колыбели. Но те же самые бомбы падали, те же осколки свистели над моим окопом и над его колыбелью. Поэтому и он был на войне. А когда она наконец закончилась… четырёхлетний мальчик из шкловской полевой деревеньки Ордать мог тоже поделиться своими военными воспоминаниями. Потому что в памяти остались и землянка матери, и отзвук канонад, и все щемящие запахи и цвета пережитого. Потом-потом этот мальчик, которому суждено было стать талантливым поэтом, расскажет про судьбу одногодков, что сгорели в печах фашистских крематориев, и ещё о том, как учил азбуку: не по букварю, а по надписям на обелисках».
Его первая книга так и называлась «Азбука» (1966). В ней поэт отразил основные этапы постижения жизни. Сборник вызвал интерес критики, что было обусловлено содержанием книги, её поэтическими достоинствами.
В 1968 году вышла вторая книга поэта  – «Минное поле» (первоначальное название «Цветные сны»). Наибольший интерес вызвала одно­имённая поэма, с которой и начинался сборник.

Трывог і сноў пазбавіцца? Ніколі!
Я спаць кладуся як іду у бой.
Каторы год паўзу па мінным полі,
Па мінным полі памяці маёй.

Тревога и боль, искренность и доброта – эти чувства доминировали в книге, с обложки которой смотрела наивная и смешная птичка, слегка зажатая в кулаке…
Склонность мгновенно реагировать на все проявления окружающего мира, на все изменения внутри собственного «я», реагировать средствами искусства, превращалась постепенно в нужду, в инстинкт, когда важно было как-то ответить на воздействие, просто откликнуться или переосмыслить. Поэзия не была чем-то искусственным, отделённым от жизни.
Писал он много, за одну ночь являлось до четырёх стихов, которые, пролежав с месяц в ящике стола, либо шли в печать, либо возвращались в ящик насовсем. Торопился. Ещё улыбался, когда вспоминал недавнее посещение врача: тот категорически запретил «пить, курить и писать». Живую молодую акварель…
Но не писать – значит не жить! Он будет писать, но только много ли успеешь за такое время сделать… Где оборвётся путь, на чём остановится перо?
Поэт подсчитал, что для совершения своего замысла ему нужно всего лишь десять лет.
Жить ему оставалось несколько месяцев. Он встречал друзей, знакомых и таинственно сообщал о какой-то важной и грандиозной работе на десять лет. 11 марта 1970 года Анатолий Сербантович написал небольшое стихо­творение «Там начинается поэзия…»:

Там пачынаецца паэзiя
I там яна канчаецца,
Дзе ты ўсміхаешся гарэзліва
I цэлы свет гайдаецца.
Спяшай зрабіць са сцежкі крок,
Дзе цішыня густая,
Каб прачытаць адзін радок,
Які ніхто не знае.

Внизу обозначил: «Среда. 11.03.70. Последнее моё стихотворение». Поэт вслушивался в приближение смерти. Времени оставалось всё меньше, не стоило торопиться. Торопливости всегда хватало и в жизни, и в творчестве. А теперь можно не гнаться, спокойно, без суеты заняться работой. Той, которая на десять лет…
21 марта 1970 года Анатолий Сербантович умер. Ночью, так и не дождавшись утра, спасительного света. Похоронили его на Московском кладбище и положили тот самый простой «серый камень» с надгробной надписью, будто заранее подготовленной себе поэтом:

Не думайце з трывогаю пра вечнасць,
Забудзьце пра хвіліны забыцця:
Складаецца з трагедый чалавечых
Вялікая трагедыя жыцця.

Через год вышла в свет его последняя, посмертная книга «Перстень» с предисловием Алексея Пысина. Когда-то Иван Бунин писал, что кольцо в народе – символ тоски и верности. Тоски – по жизни, верности – поэзии. Он не прожил и тридцати лет, а писал и вовсе только десять. Двадцать девять лет, три книги стихов, а ещё – вера в будущее, в человека и гармонию: вера, которую не отравило даже предчувствие близкого конца.

Упаду,
Упаду
На лугу ці палетку.
I вясной узыду
Самай простаю кветкай.

Будуць зоры цвісці,
Будуць пець за тарою.
Будуць людзі ісці

Ля мяне
Нада мною.
Пырснуць росаў дажджы
На чарнявых i русых,
Хтось ка мне падбяжыць,
Возьме ў цёплыя рукі.
I мяне, у расе
Покуль плавіцца ранак,
Панясе,
Паднясе
Сарамлівай каханай.
Салавей прапяе
Урачыстыя гімны.
У руках у яе
Я завяну,
Загіну.
I тады не бяда,
Што ўпаду на дарогу.
Мне жыцця не шкада
Дзеля шчасця людскога!

Он жил поэзией, о том свидетельствуют его стихи и воспоминания тех, кто его знал, статьи исследователей, которых коснулась поэзия творца. Поэт Леонид Голубович воспринимает Анатолия Сербантовича как своего современника: «Не знал его, а вспоминаю как живого. Словно Жаворонок в зените, звенит он мне лучшими своими песнями. У каждого, даже великого поэта, не так много памятных строк, которые в определённое время шепчутся нами, как сокровенные молитвы… Не так много их и у него. Но есть, и какие:

Неба зорнаю кнігаю,
Дрэва шэрага клін.
Плачуць ціхія кнігаўкі.
Я не знаю – па кім.
Плач лунае, як мільгаўка,
І пакуль прамільгне,
Мне здаецца,
што кнігаўкі
Плачуць толькі па мне…

И всё же думается мне: он «не одинок». Нет, не потому что «книгу имеет», а прежде всего потому, что имеет своего читателя вопреки всему, и через десять лет, и через тридцать… Человек, прошедший с Азбукой жизни на устах через Минное поле, достойный обручального Перстня (Пярсцёнка) нашей памяти…»
А вот ещё одно мнение. «Он не прожил и тридцати лет, писал и вовсе только десять. Глоток жизни, прозрачный и свежий, и – смерть. Которая никого не жалеет, никого не выбирает и не смотрит даже на то, что ты совсем молодой, что ты – поэт и не всё ещё сказал из того, что хотел и мог. Но то, что родилось, что горело и билось в душе Поэта, никогда не угаснет, не уйдёт в небытие». Так написал критик, поэт и драматург Сергей Ковалёв в проникновенном предисловии к сборнику стихов Анатолия Сербантовича «Жаворонок в зените».
Настоящие поэты не учатся поэзии – они в ней живут: взрослеют, творят и умирают. Так было и у Анатолия Сербантовича. Его творчество яркое и особенное: дотронешься до него однажды – и навсегда попадёшь в плен.
Несмотря на короткую жизнь, поэт оставил достаточно богатое поэтическое наследие, которое и сегодня привлекает читателя естественностью и непринуждённостью строки, жизненной конкретикой и пластичностью. Его поэзия созвучна с творчеством Николая Рубцова. Та же музыкальность, метафоричность, которым могут позавидовать даже знаменитые поэты, но главное в их поэзии – предельная искренность. Это чувствует читатель и верит каждому слову. Такие произведения не только трогают, они утоляют нашу жажду по правде, искренности, любви, поддерживают в минуты печали и отчаяния, делят с нами радость и спокойствие. Недавно, читая книгу «Парастак» Ивана Антоновича Брыля, споткнулась на таких словах: «Что мне до того, что это уже читано мною и, судя по разности пометок на полях, не раз, – мне снова захотелось побыть с ним в часы временной опустошённости души, и я своего достигаю, становлюсь светлее. Всё тот же Уолт Уитмен и его «Листья травы».
А ведь это и хорошо, и важно, что он – из тех немногих, хотя их на свете и много, которых за один раз не прочитаешь на всю глубину».
Подумалось, как хорошо, что они есть: Сербантовичи, Пысины, Рубцовы и многие другие  – те, с кем можно пойти в светлое, кого можно бесконечно открывать для себя и наполнять душу радостью.

Лидия Шагойко,
филолог

Окончила филологический факультет Белорусского государственного университета, работала в школе, ведущим редактором в научно-методическом журнале «Роднае слова», заведующим научно-просветительским отделом Государственного музея истории белорусской литературы. Автор ряда статей, лекций, экскурсий, посвящённых творчеству белорусских писателей XX века: В. Адамчика, Г. Марчука, Г. Пашкова, А. Пысина, А. Сербантовича, С. Гаврусева, В. Карамазова, А. Кулешова и др. Сейчас на преподавательской работе.