Дневник необъявленной войны
Ирина Черниенко
г. Краснодон, пос. Урало-Кавказ
Руководитель литературного объединения «Радуга» (Краснодон).
Участник Всеукраинского фестиваля поэзии «Элита-2006» (г. Луганск). Организатор I Всеукраинского поэтического фестиваля «Краснодонские горизонты – 2009».
Печаталась в альманахах ТО «СТАН» и «Радуга», сборниках «Час мужества», «Строки мужества и боли», «Время Донбасса».
Я не ставлю дат над тихой строчкой.
Дни безлики в сущности своей.
Только время властвует над точкой.
Только время делает людей.
Начинает там, где всё созрело,
Возвращает то, что ждут давно,
И уходит, если надоело,
Накрывая беспробудным сном.
В этом мире я его частица.
Мой отсчёт на мне и для меня.
Если время вырвало страницу,
Если время выбрало страницу,
Значит, время истово молиться,
Даты убирая в свете дня.
Краснодонский район, пос. Урало-Кавказ, 3 км до границы с РФ, июнь, 2014 г.
До восхода солнца, пока тело ещё обнимает прохладный воздух, я, моя соседка и двоюродная сестра Татьяна хозяйничаем на огороде. Борясь с сорняками и рыхля грядки, мы умудряемся обсудить и наши житейские проблемы, и дела мирового значения, в то время как где-то гремят орудия, гибнут люди, рушатся здания и судьбы. Это утро по-особенному врезалось в память. Разговор не получался. Фраза «…мы тут как ни в чём не бывало огородничаем, а в Славянске проливается кровь невинных людей…» тревожила душу. Вечером, после работы, после разговора о положении на Украине, сестра предложила послушать песню «Вставай, Донбасс».
Во второй половине следующего дня с востока послышались раскаты грома. Я убирала после обеда со стола, мы всей семьёй находились в доме. Кто-то радостно воскликнул: «Кажется, сегодня день не поливочный – будет дождь». Запыхавшись, во двор вбежала сестра.
– Послушай, это стреляют пушки. Ты что, не слышишь автоматные очереди? Это не гром! Смотри, за посадкой дым от снарядов!
Побелевшие, плотно сжатые губы скрывали разбуженный страх. А оттуда, где по осени мы встречаем утреннее солнце, ветер гнал клубы дыма с ещё незнакомым и непривычным запахом разрушительного пороха. В этот день мы познакомились с войной, которая для нас началась 20 июня 2014 года.
Кто обстреливал таможенный пункт у Изварино, мы не знали. Забравшись на крышу садового душа, я пыталась что-либо рассмотреть за посадками на горизонте, из-за которых доносились звуки, раскатистые, глухие, металлически-резкие, от них ощущалось содрогание земли. В душу проникало ещё не осознанное беспокойство. Я не замечала, как в какофонию грохота боя вплеталось пение птиц, жужжание пчёл, тихий шелест листвы.
Я пришла в непривычное состояние. Находиться в доме не было сил: внешние звуки смешивались, и казалось, что грохочет со всех сторон, что ты в окружении опасности и выхода нет. Появилась необходимость слышать, далеко или близко идёт бой, что приравнивалось к «будем жить или…» – вторая часть не озвучивалась, но подразумевалась. И только теперь стало понятно, что действительно «страх – дитя неизвестности». И только в этот день я осознала, что я дочь Божья и он меня любит.
Бой продолжался до глубокой ночи. Домашние тихо разошлись по комнатам. Уснуть не получалось. Воображение рисовало разнообразные картины. Я знала: там, где шли бои, в ожидании оформления документов находилось много легковых машин с людьми, детьми. Уезжали в Россию. Рядом с пропускным пунктом – домостроения жителей посёлка. Вспомнилась собака на цепи у будки, её забыли во время августовского пожара в нашем посёлке. И вдруг яркие вспышки света располосовали темноту комнаты. Над домом загрохотал гром. Дочь тревожно выкрикнула: «Стреляют!» – «Нет, нет. Спи. Это пришёл дождь». Он всё-таки пришёл. Пришёл неистово, надрывно швыряя потоки воды в стёкла, в стены, мне казалось, он закрывал, защищал нас от разрушающей силы войны, а может, хотел сказать что-то очень важное.
Утром мы обнаружили, что для нас началась новая жизнь. С этого дня время разделилось на «до» и «после». И то, что ранее, «до», было незаметным, малозначительным, приобрело вес и значимость. Целый мир со своими задачами, сносками, допущениями и ожиданиями стал другим. По переулку в направлении государственной границы на большой скорости проносились легковые машины. К полудню меня пригласили во двор сестры, и я узнала, что «Донбасс встал» и она спешно уезжает в Белгород (РФ) к дочери. Эта новость была ошеломительной. Я видела заплаканные глаза сестры, слова племянника ввергали в бездну безысходности и отчаяния. Он говорил, что границу минируют, что утром расстреляли автобус с пассажирами у рынка, что к городу подходит колонна украинских танков и в первую очередь будут ставить шестнадцатикилометровую буферную зону с Россией, посёлок входит в неё. «Не может быть, – шептала я сухими губами. – Хорошо, я присмотрю за подворьем, но сохранить огородные грядки не обещаю». На прощанье сестра обняла меня и скороговоркой пробормотала: «Заберите себе холодильник, он же новый…» Я ревела весь вечер, да простит меня Всевышний, и проклинала тех, кто развязал эту войну. Меня не зацепили слова племянника, они мне показались пошлыми, как компьютерные игры, которые далеки от реальной жизни, жизни, в которой действуют другие законы, неподвластные уму человека. Меня озадачила реакция сестры и возмутила наглая самоуверенность лиц, развязавших криминальную кампанию на уровне государства. Всё-таки успокоила меня мысль, что она уехала на время военного положения, вроде бы как в гости. Стало легче дышать.
Последующие три дня мы слушали отголоски бушующей кровожадной стихии за посадками, холмами на трассе Изварино – Краснодон. Угрожающий звук то приближался, то удалялся. «Кто победит?!» – вопрос стал основой дня. Мир медленно делился на «наших» и «чужих». Промежутки заполнялись работой. Именно работа отвлекала и лечила.
2 июля канонада поставила точку и начала с нового абзаца новый сюжет моей жизни. На работу я ехала в автобусе в непривычной тишине. Пассажиры были хмуры и молчаливы. Ближе к обеду вновь началась канонада. Поползли слухи о тяжёлых боях на урало-кавказском повороте по трассе Краснодон – Изварино. Из города выехать в посёлок привычным маршрутом и рейсом не представлялось возможным. В районе «девятки» вооружённые ополченцы остановили рабочий автобус в связи с опасностью на дороге. Говорили, что идёт обстрел машин снайперами. Услышав, что мы всё-таки хотим вернуться в посёлок, ополченцы пошутили: «Ну тогда жарко вам будет там. Прогноз погоды, что, не слышали?» Пешком идти через посадки моя спутница отказалась, и мы наняли за приличную сумму такси. Знакомый таксист, держась за баранку, с жаром убеждал нас в безвыходности положения, необходимости собирать вещи и уезжать в Россию. Рассказывал о том, что за таможней развёрнуты лагеря для беженцев и там помогают всем, а тут скоро установит свои ракеты НАТО, что нас давно слили американцам и всё такое. Я не соглашалась, спорила, доказывала. Мой главный аргумент звучал, конечно, наивно на фоне реальной ситуации, но именно он давал мне силы и веру, что всё будет хорошо. «Здесь могилы моих отцов, дедов. Эти шахты строил мой дед. Землю обрабатывала бабка. Отец добавил себе два года и ушёл на фронт во время Великой Отечественной. Я не имею права их предавать!» Бросилась в глаза пустынность дорог. Ехали через Суходольск, по объездной. У гончаровского переезда нас встретила машина с военными, готовыми к бою. На нас смотрели дула автоматов, экипировка… «киношный сценарий» в реальности. Кажется, «свои». Высадив меня на поселковой остановке, машина резко развернулась и, взметнув мелкий гравий, бросилась по пустынной дороге к спасительному переезду.
Две недели посёлок был отрезан от большой земли. Возвышаясь над Большой Каменкой, лесопосадки, терриконы представляли для противника удобную огневую позицию. С урало-кавказских холмов хорошо видна южная и восточная панорама степей. Рядом граница РФ. Сюда «они» и рвались. Кто «они»? «Укропы», «нацики», «бандерлоги» и ещё разная обзываловка. СМИ напрягали недосказанностью и изобиловали натуралистичными описаниями разрухи и боли. XXI век цинично попирал законы общежития. Во главе создавшейся идеологии стоял культ войны. Она пропитала, как плесень, каждый уголок жизни и вынудила даже отъявленных атеистов воскликнуть: «Боже, как ты можешь такое допускать!»
Подвал превратился в уголок земли обетованной. Как-то сами собой у двери появились лопата, лом, баклажки с водой. У стены, на кирпичах, сложились деревянные нары с барской периной, и видавшая всякое в своей жизни шуба заняла соседний гвоздь рядом с фуфайкой. В восточном углу на перевёрнутом ведре устроилась свеча. Ее спутница – спичечная коробка, тщательно завёрнутая в пластиковый пакет, – была рядом. И уж совсем, казалось бы, неуместная, здесь находилась икона. Старенькая, она чувствовала сырость и всем своим видом доказывала необходимость выхода на свет, к теплу. Наши желания были общими.
Когда часы показывали, что скоро полдень, я начинала злиться. Каждое утро полностью было подчинено войне. Сколько пролетело снарядов надо мной, я уже не считала. Подумалось, что когда я выйду из подвала – если выйду, – то увижу вокруг одни развалины. Тут же, громко выругавшись, прогнала мрачное видение от себя. Как же, во дворе у сестры некормленые собака Пират, кот Тимофей, петух и пять курочек, ещё пять приблудившихся разномастных котов, брошенных беженцами. Своя четвероногая лохматая живность в составе собаки Данки, кошаков Мурки и Маньки. И старая соседка тётка Надя. Вредная старуха вернулась от сына на такси во время бомбёжки домой – умирать. А грядки с огурцами? А многообещающие морковь, капуста, подрастающие для детей и внуков? Все ждали внимания и заботы. Так что моя жизнь была насыщенной и востребованной.
А в доме царила непривычная отстранённость. У входа – сумка, набитая самыми необходимыми вещами и продуктами. Этакий дежурный багаж. Как хотелось мне, чтоб он не пригодился! И каждый раз, глядя на неё, я вдруг вспоминала, что надо что-то добавить, а что-то выложить. Сознание оттачивалось и приспосабливалось к реальности. Именно в этой ситуации понимаешь свою сопричастность ко всему, даже к запредельному. Я стала разговаривать с домовыми. Ухожу из своего двора в соседний – прошу, чтоб мой домовой охранял усадьбу, ведь это же и его крыша, комфорт, ухожу из соседнего – прошу соседского домового о соблюдении заботы и порядка во дворе сестры. А что мне оставалось? И они меня слышали! Слушали! И мы молились вместе и делили вместе и беду, и радость. Радости, конечно, были. Простые радости мирного бытия.
Мыть посуду с перерывами на обстрел – знаете, это испытание не для меня. Но я достойно его выдержала. На пятый раз я уже вытирала мойку и отжимала посудную губку. Меня словно разделили на несколько частей. Я слушаю шелест пролетающих снарядов, ориентируюсь в бомбёжке. Далеко-близко-опасно. Я слежу за сохранностью продуктов (поскольку снарядами нарушили электросеть и холодильник оказался в вынужденном отпуске) и своевременными обедами и ужинами. Я ежеминутно удерживаю сознание в молитве, чтоб не скатиться в злость и отчаянье. Я излучаю веру в благополучное завершение бомбёжки. Я слежу за наличием всего необходимого в подвалах. Да, да, подвалах. Пригодился и подвал сестры. Он всего-то в 100 метрах дальше нашего, а слышимость взрывов и вибрация всё-таки меньше. Скрашивали наше смутное время соседи. Вдруг для меня (начинающего психолога) обнаружилось, что организация психики у людей действительно разная. Соседка, закутавшись в одеяло, втиснувшись в угол, сидела неподвижно. Её присутствие осознавалось, когда пролетал очередной снаряд. Она произносила: «Это далеко?» – и мы её уверяли, что это далеко. Мужчины говорили о политике, о военной технике. Иногда о работе. Сидеть всё время в подвале было невыносимо. И как только затихал грохот, мы принимались за домашние дела. Сбор огурцов, закупорка, прополка, полив… Как-то при разговоре знакомая обронила: «Кому, нацикам заготавливаете?» Я ответила: «А что, они тоже кушать хотят».
То, что нацики (так мы называли пришедших к нам с оружием) тоже хотят кушать, стало очевидным, когда заходившие в посёлок стали говорить, что из «Южного котла» (бои для «наших» складывались успешно), а нацики ходили по частному сектору и просили еду. Кто даст хлеба, а кто и прогонит. С этого времени «чужие» разделились на «нациков» и бандитов. Чисто по-бабски стало жалко нациков. Из СМИ выходило, что призывают молодых западенцев, наобещают денег, наврут с три короба, что будут они защищать мирных людей от сепаратистов, террористов, – и отправят в пасть смерти. Сколько их погибло на холмах Краснодонщины, знают только те, кто их сюда отправил. Забирать погибших и раненых не спешат, короче, «пропали без вести». Во время одной из встреч с командиром батареи увидела на его мобилке фото захоронения, мародёрства и чудовищного кощунства по отношению к погибшим со стороны своих же военных ВСУ. Сколько же матерей и жён никогда не узнают, где и как погибли их родные. Насколько же должны быть бесчеловечны командиры, которым безразлична судьба, да что там – жизнь подчинённого солдата. И как же безропотны, бездумны солдаты!.. Эта война станет в истории позором для украинской нации.
Собаки встречали начало бомбёжек скулежом и завыванием, песня не для слабонервных. Свою мы отпустили с цепи, а вот соседского пса Пирата побоялись (ещё не знали его темперамента), и видеть его отчаянное положение было трудно. Как точно собаки определяли начало обстрела! Данка собиралась и быстрее нас оказывалась в подвале. Один раз в подвале, привыкшая прислушиваться к любому звуку, я определила незнакомые звукосочетания. Когда я поняла, что это, то смеялась так, что разбудила храпящую собаку. Пират же каким-то неведомым чутьём определял начало обстрела. Он начинал рваться с цепи, неистово лаять и за мгновение до смертоносного звука забивался в будку. А как повышалась их бдительность, когда на улице появлялись люди! По лаю дворовых собак я определяла направление движения человека или группы людей (что теперь редчайшее явление в нашей местности).
Как-то утром, воспользовавшись неожиданной тишиной, я собирала огурцы. Ведро уже было наполнено, когда я услышала тяжёлые шаги большой группы людей. Осторожно выглянув из-за дома, увидела колонну военных. Это были в основном молодые ребята. Непривычная для глаз военная одежда, экипировка, оружие вызвали всплеск эмоций, но, овладев собой, я заметила, как тяжело они шли. Несмотря на предупреждение не выходить со двора ни под каким предлогом, я отворила калитку. Наши глаза встретились. Некоторые ребята отвернулись. Что-то толкнуло меня, и я дрогнувшим голосом сказала: «Храни вас Бог. Ребята, скажите, когда же это всё кончится?» От колонны отошёл средних лет мужчина с чёрной банданой на голове, улыбнулся устало и ответил: «Скоро, дивчина, скоро! А огурцы у тебя не горькие?» Я молча протянула ему ведро. Через несколько минут солдаты улеглись под деревом вповалку, кто как примостился, и тут же уснули, оставив на волю судьбы свою жизнь. Я смотрела на их измазанные лица, руки и боялась потревожить, возможно, короткий сон. Сколько разных чувств я ощутила! Жалость, гордость, умиление, презрение, радость и… боль. Кто мог подумать, что придёт сюда война! Что вот эти мальчики возьмут оружие в руки и будут защищать нас и убивать… А кто враг? Свои же славяне! Боже, неужто мир ослеп, оглох – не слышит и не видит слёз и проклятий матерей?! Люди!!! Кто вас сюда прислал… умирать, сгорать в страшном аду «Градов»?
Мир жил своей жизнью вопреки военному сценарию. Парочка диких голубей-горлиц поселилась в наших местах давно. Сначала они жили на старом дубе. Потом перебрались на грецкий орех. Раскидистое дерево давало им приют. Нежное воркование неразлучных горлиц удивило во время очередного обстрела. Когда звучал шелест пролетающего снаряда, они сидели и ворковали, как будто всё в мире спокойно, и только во время взрыва они замирали на мгновение. Никакой суеты, паники, нервозности. Мгновение недоумения – и всё! Потом перелетали на другое место и продолжали свой разговор. Курочка Принцесса, привязанная за ногу у стола, удивляла не меньше. Я намеренно вышла из подвала, чтоб посмотреть, как она реагирует на взрывы. К счастью, во время моего эксперимента я была одна на все четыре стороны, не считая соседки, тётки Нади, которой я давала команды, когда обязательно надо прятаться в подвал, а когда не обязательно. И вот череда наших холмов стала принимать огненные передачи. От кого? А бог их знает. То приближающийся, то удаляющийся рокот тяжёлой техники привязывал мой слух к южной стороне посёлка. И оттуда к нам летали «обратки», низко, злобно шурша, разрезая воздух один за одним. Тяжёлое «ух» приводило курицу лишь к приседанию, а потом она вновь принималась клевать пищу из перегнойной кучи. Это надо было видеть. Взрыв – курочка присела, не двигаясь, настороженно обвела своими круглыми глазами территорию вокруг и, наверное, не обнаружив ничего опасного, – вновь принялась за своё. И так всё время! Эх! Как я ей завидовала! Вот так запросто переключать внимание – это же спасение. А я в минуты тишины – как натянутый канат, хоть играй «Реквием».
С начала войны я отметила, как нарастала мощь военной техники. А ещё я отметила, что Богу было угодно, чтоб я только слушала войну. Где-то, разрывая тишину, двигались колонны тяжёлой техники. Вписывались в злобу дня танки, самоходки, зенитки вместе с самолётами-«сушками», потом появились системы «Град», «Тайфун» и даже баллистические ракеты. Сила их звука невольно сжимала тело, и со временем стали болеть почки. Психосоматика работала на все 150%. Приходилось брать себя в руки ради сохранения остатков здоровья. Но за время осады посёлка я похудела на семь килограммов. Заметила, когда стала наступать на подол длинной любимой юбки. Что-то она стала длиннее? Надо сказать, что и моё зверьё нелегко перенесло бомбёжки. По непонятной причине околели две курицы. Приблудные коты, несмотря на нормальную кормёжку, стремительно худели, просматривались признаки расстройства желудка, и, скрывая факты от домашних, мне пришлось потом похоронить с разбежкой во времени четырёх котов. Мне, верующей, но глубоко сентиментальной, это далось тяжело. Потом пришлось приложить немало усилий, чтоб вылечить остальных. Самым действенным лекарством оказались тёплое доброе внимание и забота, возвращавшие им веру, что всё будет хорошо.
14 июля 2014 года ополченцы оттеснили от Краснодона киевскую рать. Можно было бы вздохнуть с облегчением, но начались обстрелы Луганска и Донецка. Я поняла, что теперь боль за жизнь людей, городов и посёлков стала неотъемлемой частью моей жизни.
И ещё я поняла, что жить в частном секторе всё-таки чуть лучше, проще. Во время налётов «сушек» не надо бежать по лестничным площадкам, сбивая колени от страха, в бомбоубежище, которое может быть за квартал от дома. Между боями можно заняться огородными делами, в принципе овощи, фрукты, зелень – под рукой. Снята зависимость от магазинов, рынка. И работа на земле успокаивает. Зона контроля пространства, воздуха здесь шире, значит, и больше возможности избежать опасности. Моя неосведомлённость в военном деле рисовала в воображении полёт-траекторию бомб с самолётов, как во время Великой Отечественной войны, как показывали кинохроники. Но в современной реальности методы убийства оказались изощрённей. Сосед в своё время служил на аэродроме и, коротая часы вынужденного подвального жития, объяснил мне, как происходит бомбёжка с «сушек». А их мы узнавали уже по звуку.
Первая встреча запомнилась. Самолёт пошёл на третий круг (значит, определена цель). Снижая высоту, пилот готов нажать на гашетку и отпустить смерть. В этот момент эта кровожадная машина издаёт такой отвратительный, нарастающий звук, как будто ищет и зовёт только тебя. Дважды в день «сушки» тревожили наше небо и ранили, убивали нас. Почему-то посёлок заинтересовал ВСУ. И ранним утром, после двух кругов, «сушка» сделала «подарок» к 100-летию посёлка, разрушив два двухэтажных дома. К счастью, никто не пострадал. Но репутация украинской авиации умерла для меня навсегда. После того как снаряды попали в охранный домик РМЗ и погибли люди, возмутилась и сама Природа. С востока, грозно вздыбливаясь, пошли грозовые тучи. Раскаты грома вытеснили бешеных пилотов из нашего неба на запад. Дождь лил два дня, то стихал, то усиливался. А я, припадая лбом к пахнущей жизнью земле, благодарила Небо за то, что оно дало нам шанс ещё раз понять, что только Оно знает, как, когда, кому и сколько жить. В небе над Краснодоном стальные вороны не раз кружили, выискивая добычу, но сами находили смерть. Когда я всмотрелась в подбитый самолёт на западной стороне, я вздохнула с облегчением. Всё! На южной стороне – сбит, на северной – сбит, этот подлец – последний. Снижаясь, неуверенной «походкой» подбитое тело «сушки» планировало к посёлку Краснодону, где его, думаю, достойно встретили. Действительно, налёты прекратились, то ли украинские самолёты все посбивали, то ли деньги на их полёты кончились. При любом раскладе мы были благодарны Богу за это. «Лётчик-налётчик»… Я не представляю, с какой совестью за штурвал садится мужчина-воин, получивший образование в мирное время, и бомбит мирных людей, их дома…. Как он спокойно спит дома и что он рассказывает своим детям, жене о своей страшной работе? Я ему даже не сочувствую, мне его искренне жаль… Какую судьбу он готовит себе, своей семье?..
Город наш оживлён только по утрам: беготня по магазинам, закупка остатков продуктов, исчезающих с прилавков, и неполная загруженность на работе. После двух часов город замирает, лишь изредка машины с беженцами да военный транспорт напоминают своим присутствием о реальности происходящего. И ещё я поняла, как влияет на состояние коллективный настрой, как много упаднических слухов и сплетен. Слухи – это удивительная способность человеческого общества изменять окружающий мир. «Всё закончится в первых числах августа…» «В сентябре мы проснёмся в новом государстве…» Ах, как хотелось верить, что мир придёт и уже никто не будет прятаться в подвалах. Но сроки смещались, и смещались границы войны. Всё глуше и глуше слышны раскаты орудий. Вот уже отбит у нациков луганский аэродром, который получил смертельную дозу разрушения.
Когда, проведя успешное наступление, ополченцы зачищали освобождённые посёлки, вдруг в Минске после переговоров объявили перемирие. Я не спец в политике и тем более в военном деле. Возможно, перемирие сохранило жизнь многим мирным людям. Возможно?! Украинская сторона использует перемирие, стягивает технику и копит силу уж явно не для благополучия жителей, которые живут на стыке необъявленных фронтов.
…Мы живём в глубоком тылу. Когда шли бои, «Дебальцевский котёл» или «мешок» доносил до нас эхо канонады жарких боёв. Сейчас уже ничто не нарушает тишину наших холмов. Город живёт и работает вполсилы, потому что его мирный труд пока никому не нужен. Мир воюет. Политического решения конфликта пока нет. И теперь даже мне, не сведущей в военном деле, стало понятно, что слишком много заинтересованных в продолжении войны. Пока перевес на их стороне. Но это дело времени. Моя молитва о благоразумии услышана, она влилась в широкую реку Жизни так же, как молитвы тысяч других людей. Эта необъявленная молитва свершит своё благое дело. Время делает из нас людей.