Лимончик

Валерий ГОРБАНЬ

Валерий Вениаминович Горбань родился в 1959 году в р.п. Чегдомын Хабаровского края. Окончил биолого-почвенный факультет Дальневосточного университета. По личному рапорту был призван в Вооружённые силы СССР, отслужил действительную службу в войсках связи. После увольнения в запас поступил на службу в МВД СССР. Работал в подразделениях по борьбе с организованной преступностью на должностях оперативного состава, в том числе и в специальном отделе быстрого реагирования (СОБР). В 1995–1996 годах командовал ОМОН при УВД Магаданской области. Участник первой чеченской кампании, награждён орденом Мужества и ведомственными медалями. Выпускник Академии управления МВД России. Полковник милиции в отставке.
С 2000 года живёт в Калининградской области. В настоящее время – заместитель главы администрации муниципального образования «Гвардейский городской округ». Член Союза писателей России. Автор трёх книг, а также соавтор семи сборников художественных и документальных произведений. Лауреат творческих конкурсов. Удостоен медали Шукшина.

Хр-руп! – и осколки раздавленного гранёного стакана вспороли ладонь того, кто таким пижонским образом решил продемонстрировать крепость своих дланей.
Проведению атлетического эксперимента и его печальному результату способствовал целый ряд обстоятельств. Во-первых, суровому обладателю могучей кисти через две недели должно было исполниться аж семнадцать. Во-вторых, все его познания в области общения с прекрасным полом ограничивались курсом дворовых лекций и изучением медицинского справочника, который был позаимствован другом детства у отца-гинеколога. А в-третьих, как ещё можно было привлечь внимание миниатюрной, но совершенно независимой, невероятно глазастой и очень строгой старосты параллельной группы, если при одном взгляде на её ладную фигурку в сером мини-платьице кровь просто вскипала, намертво иссушая обычно разговорчивый рот и приклеивая онемевший язык к гортани.
И вот – привлёк…
Уже изрядно поддавший друг Серёга, который и притащил его на восьмимартовскую вечеринку своей группы, удивлённо воззрился на алую струйку, стекающую с кисти друга:
– Стакан полный был, что ли?
– Ты что, кровь от портвейна не можешь отличить? – злясь на себя в душе, и потому особенно язвительно ответил пострадавший.
– Ну это сколько выпить, – резонно заметил приятель, – а то состав может быть и совсем одинаковый…
Девчонки же – хозяйки тесной общежитской комнатки, уставленной двухъярусными железными кроватями, – всполошились:
– Вы с ума сошли? Он же порезался!
И тут произошло то, ради чего можно было передавить ещё дюжину стаканов и даже сплясать боевой танец на их осколках: ОНА первой метнулась к шкафчику с женскими причиндалами и, выхватив пакет с какими-то ватно-марлевыми делами, вернулась к герою вечера.
– Покажи рану, там стекло не застряло?
Он разжал ладонь. Тонкая красная струйка, цвиркнув, прыгнула на её платье, мгновенно расплывшись пятнами по модному кримплену.
И без того громадные глазищи стали ещё больше. Но маленькие ловкие ручки уже соорудили тампон, прижали его к зияющему разрезу и принялись заматывать скрюченную от боли кисть.
Закончив перевязку, сестра милосердия скомандовала:
– Мальчишки, идите погуляйте минут десять, я переоденусь.
Парни двинулись в коридор, на ходу подначивая хорохорящегося стаканобойца, а она, закрыв дверь, разревелась. Было очень жалко этого смешного дурачка, весь вечер украдкой следившего за ней, и было стыдно перед подругой, одолжившей на вечер своё лучшее платье. Личный парадный гардероб, состоявший из мини-юбки и нарядной кофточки, был выстиран ещё вчера, но до сих пор сох на спинке кровати. Так что и переодеться-то, собственно, было не во что.
Душевная умница Лелька поняла всё сразу. Обняв подружку за плечи, она весело сказала:
– Ну ты что! Из-за платья, что ли? Да кримплен отстирается без проблем, только сейчас прямо замочим. Зато какой кавалер, а! Кровь готов для тебя пролить! Ты возьми надень свой домашний халатик, мужики все обалдеют.
– И все с ходу начнут резаться, – добавила яркая, темпераментная и язвительная Наталья.
Вернувшимся же представителям сильного, но бестолкового пола дамы, переодевшиеся из солидарности в разноцветные халатики, объявили:
– Мы тут хотели все в белые халаты одеться и бинтов ещё накупить, но надеемся на ваше трезвое поведение и предлагаем попить чаю.
Сгорающий от стыда виновник переполоха пытался смыться ещё в коридоре, но был отловлен. Теперь он сидел с пылающим лицом, пил чай и, погрузившись в горестные размышления, ждал удобного момента, чтобы извиниться за причинённые хлопоты.
– Остановилась?
– А? – вздрогнул он.
– Кровь остановилась? – Нежная ладошка осторожно коснулась замотанной руки. Наклонившись, ОНА внимательно смотрела на бинты, сквозь которые проступало багровое пятно. Воротничок жёлтенького ситцевого халатика, украшенного незатейливыми цветочками, отошёл, приоткрывая небольшие смуглые грудки. Ещё чуть-чуть и… Но маленький пластмассовый жёлто-зелёный лимончик, верхняя из ряда застегивающих халатик пуговок, спас… нет, не хозяйку, а того, кому она так хотела помочь.
Ведь и так просто удивительно, что не бетонная плотина, а обычный марлевый тампон оказался способен удержать гремучую смесь из гормонов и адреналина, прогоняемую сумасшедшими толчками молодого сердца с частотой сто восемьдесят ударов в минуту…
И всё же… ах, лимончик, лимончик!..

* * *

В первый месяц они практически не спали. А тут ещё и сессия подвернулась. Так что после ночных бдений над конспектами, то и дело прерываемых для занятий, не предусмотренных программой, особо и отсыпаться было некогда. Но не зря восточные мудрецы рассматривали любовь как особый род помешательства, обычно не опасного для окружающих.
Скорее – мешали окружающие. Ведь всё имеет свой предел. В его комнате жили ещё пятеро, в её – четыре подружки. Принудительные коллективные походы в кино и самоотверженное высиживание друзей в учебных холлах общежития могли продлиться месяц-другой. А год?.. Постоянные встречи украдкой, пятнадцатиминутная «любовь» с настороженным ожиданием тяжких шагов бдительной комендантши, вечный страх забеременеть и неопределённость своего положения всё больше и больше тяготили прекрасную половину влюблённой пары. Всё чаще пылкие встречи стали заканчиваться неожиданными слезами, приводившими вторую половину, более легкомысленную и толстокожую, сначала в недоумение, а затем в тихую ярость. Ибо нет на свете средства, которое действует на мужчину сильнее, чем женские слёзы.
И наступил день, когда бушевавшее в крови возбуждение, не найдя желанного и привычного выхода, прорвалось жестокими словами:
– Как ты мне надоела!

* * *

Очень трудно объяснить, что ощущает человек, который в полной темноте, на ощупь, хлебает из жестяной банки варево из скользких грибов без соли и специй. Завершался десятый день эксперимента «Мы и природа», реализованного тремя друзьями в чудесном уголке дальневосточной тайги.
– А не пора ли домой, соколы вы мои? – весело спросил друг Серёга.
– Угу! – давясь склизотенью, промычал из темноты старого зимовья другой молодой голос.
Третий ответил не сразу. Не хотелось, чтобы по дрогнувшему голосу друзья поняли его состояние. И без того поглядывают сочувственно, как на больного, прекрасно понимая, что творится в душе приятеля, попытавшегося сбежать в тайгу от самого себя.
А в этой душе изо дня в день, повторяясь словно на заезженной пластинке, всё громче и громче звучала одна и та же фраза:
– Животное, идиот, ведь ты её теряешь… если уже не потерял!

* * *

– Нам надо поговорить.
– А разве не всё сказано? – Она, беззащитно съёжившись, будто ожидая удара, сидела на краешке кровати.
– Я хотел сказать, что люблю тебя и что не могу без тебя.
– В первый раз слышу от тебя слово «люблю». Обычно ты говоришь «хочу»… – Гордость переломила горе. Её глаза смотрели вызывающе, и тёплый коричневый ободок, обычно омывающий бездонные зрачки, исчез под наплывом беспощадно-ядовитой зелени.
– Это очень серьёзное слово, ты слышишь его первая и единственная.
– Мне тяжело с тобой сейчас говорить…
– Я понимаю. Но если мы не сможем прощать друг другу обиды и ошибки, как мы сможем прожить вместе всю жизнь?
Платочек не помог. И закушенные в кровь губы тоже не остановили предательский поток. Слезинки стекали по милому измученному лицу, как капельки весеннего сока по израненной коре берёзы.
Его сердце рвалось на части от любви, жалости и той великодушной нежности, которая и делает мужчину мужчиной. А его губы собирали горько-солёные капельки с лица любимой, с её нежной, трепещущей пульсирующими жилочками шеи и с ребристого бочка маленького жёлто-зелёного лимончика в вырезе простенького домашнего халата…

* * *

Женщина, придирчиво хмуря брови, но с тайным удовольствием рассматривала себя в зеркало: в жизни не подумаешь, что у отражающейся в стекле обладательницы ладной, стройной фигуры старший сын – двадцатилетний студент.
И её обновка выглядела просто замечательно.
Чёрно-золотые трусики итальянского ночного шёлка, сделанные в виде шортиков, скрадывали слегка располневшие бёдра (ну и что?.. родите троих, я на вас посмотрю!). Короткая маечка, наоборот, соблазнительно обтягивала небольшую, но всё ещё упругую и красивую грудь. А твёрдые, как у девчонки, соски выпирали сквозь нежную ткань такими задорными пуговками, что в исходе сегодняшней демонстрации мод сомневаться не приходилось.
А вот и ОН! Хлопнула входная дверь, и дурачившиеся у себя в комнате младшие пацаны перенесли свои крикливые голоса в прихожую.
Женщина откинула покрывало на роскошной кровати, легла, только слегка прикрыв обнажённые ноги, и сделала вид, будто целиком погружена в очередную серию «Санта-Барбары».
Муж вошёл в комнату, тускло-безразличным взглядом скользнул по жене и, мазнув её губы коротким дежурным поцелуем, вышел, прихватив халат.
Она, подавив разочарование (умотался, наверное: работа – сплошные нервы), сообщила вслед, что ужин в микроволновке, и уже всерьёз погрузилась в мыльные страсти.
Минут через двадцать он снова появился в спальне, и в тот же момент хлопнула входная дверь. Женщина, не отрываясь от экрана, спросила:
– Кто ушёл?
– Мальчишки.
– Куда они?
– Я их гулять отправил, на улице погода прекрасная.
Она удивлённо вскинула на мужа глаза, и тут же словно горячая волна плеснула в сердце, растеклась-раскатилась по телу, закружив голову и пробив сладкой дрожью колени.
Её мужчина, горячий после душа, благоухающий лосьоном после бритья, стоял перед ней, сбросив халат. Его хитрющие глаза смеялись и уже ласкали…
Нет, это было не долгое и умелое наслаждение двух взрослых людей, изучивших друг друга до последней клеточки и понимающих партнёра с полувздоха, полустона. Это было сладкое безумство юных любовников, впервые ворвавшихся в сумасшедший мир неуёмной страсти.
И не полированную гладь хитроумных кнопок, упрятанных в складках дорогого шёлка, ощущали его нетерпеливые пальцы, а шершавую поверхность пластмассовых жёлто-зелёных лимончиков, ревниво прячущих под незатейливым ситцем сокровища всей его жизни.

Авитаминоз

Вот и закончилась наша первая ночь в Грозном.
Закончилась без суеты, без страха. И если поклацали мои орлы зубами, то не из-за пулявшей всю ночь по блоку «биатлонки», а от неожиданного после вчерашней дневной жары ночного заморозка.
Так что, командир, через левое плечо поплюй, но, похоже, можешь себя поздравить. Пусть командировка только начинается. Пусть это всего лишь одна из предназначенных твоему отряду сорока пяти ночей. Пусть война в любой момент может подкинуть какой-нибудь страшный сюрприз. А всё-таки – ты готов. И орлы твои готовы. И солнышко снова шпарит.
Воспоминания о ночном заморозке вместе с потом из-под «Сферы» солёными ручейками утекли. Даже странно подумать, что дома ещё сугробы лежат и метели вовсю буянят. Сейчас бы окрошечки холодненькой… Кстати, вчера, когда шли на базу из ГУОШа, проезжали мимо рынка. Похоже, в Грозном народ действует по правилу: война войной, а торговля по расписанию. На рынке народу полно, и издалека видно, что прилавки зеленью забиты. А хочется зелёночки-то, травки-силосу, витаминчиков! Правда, мужики в комендатуре говорили, что цены на рынке ещё высоковаты, надо чуть подождать. Да только дорога ложка к обеду. Когда всего полно будет, то и охотка отойдёт. А вот сейчас лучком зелёным в солонку ткнуть, да с чёрным хлебушком его! Или редисочкой свежей, ядреной похрустеть… Всё, сил нет, слюна аж фонтаном брызжет. И вообще, аль мы не крутые, аль не заслужили?!
– Котяра!
– Здесь, командир!
– Давай, готовь машину и группу прикрытия. Смотаемся на рынок, посмотрим, как тут народ живёт. Да надо к обеду зелени набрать. А то мы как бригада вурдалаков выглядим. Морды бледные, губы синие. В медицинские учебники можно фотографировать, в раздел про авитаминоз. Сколько тебе времени нужно?
– Пять минут.
– Время пошло…
Пять не пять, но через десять минут уже и «Урал» у коменданта выпросили, и сопровождение в полном боевом из-под брезента радостными физиономиями сияет. Ну, понятное дело  – весь цвет отряда здесь. Первый выход в город, на оперативный простор. Это тебе не на блоке торчать, марсианские пейзажи на грозненском асфальте рассматривать.
…Рынок как рынок. Всё та же туретчина, китайщина. Польский ширпотреб попадается. Всё те же сникерсы-марсы-пепси-колы. Торгашки, в основном чеченки, галдят, как положено. Зазывают, подначивают. По-русски почти все нормально говорят. Только гласные потягивают, нараспев как-то. Шипящие очень любят. И букву «в» смешно выговаривают: губы в трубочку, как англичане своё «дабл ю», из-за которого до сих пор Шерлок Холмс в разных изданиях то с Уотсоном, то с Ватсоном за злодеями бегает.
Мужиков мало. Только мясо продают двое или трое. Да водку – один. Несколько человек у стенок киосков на корточках сидят. Надо повнимательней быть. А то в толпе и стрелять не надо. Сунут заточку под броник – ты ещё по инерции идти будешь, а твой «приятель» уже испариться три раза успеет.
– Не разбегаться. Группой идём. Повнимательней.
Вот она, зелень кучерявая. Вот она, родимая. Тут надо Кота вперед запускать. Ох и мастер торговаться! Рожа уже в улыбке расплылась, глазёнки заблестели. В своей стихии человек.
Что-то с первой хозяйкой не сторговались. Ну понятно, кто же на Кавказе товар с первого захода берёт? Тут торговаться не уметь – себя не уважать. Только делать это надо красиво. Не жлобства ради, а искусства для.
Красивый торг – это состязание поэтов!
Ну вот! Тётка-покупательница весь кайф обломила! По виду – своя, русачка. Только странная какая-то: бледная, лицо как испитое. Дёрганая, похоже, с лёгкой шизой. Котяра со второй продавщицей уже целую сагу о молодой редиске сложили, уже партию на два голоса без фортепьяно дружненько так стали выводить… А эта подошла, теребит пучки: то ей не так, это не эдак. Есть такая категория рыночных посетителей. Им в удовольствие пройти, поприценяться, ничего не купить, зато каждому продавцу его товар охаять. Желчь слить. Обычно торгаши таких мгновенно вычисляют и либо игнорируют, либо сразу отсылают подальше. Но наша чеченка вежливая оказалась. Хоть и видно, что ничего эта тетка покупать не будет, хоть и сбила она нам торг красивый, но не злится продавщица, отвечает ей на все вопросы, разговаривает вежливо. Наверное, боится русской при нас дерзить. То-то! Это вам не девяносто четвёртый, когда о русских здесь любая мразь ноги вытирала, как хотела. Теперь у них защитники есть!
– Ну, вы будете брать что-нибудь? – Котяра ухмыляется галантно.
– Нет, дорого. Что это за цена? С ума совсем сошли.
Женщина бережно кладёт пучок редиски на место (что ж не швырнула для полноты возмущения?) и, отвернувшись, уходит наконец. Ну ладно, и нам пора. Котяра затаривается в два пакета, сбив цену чуть не вполовину. Хозяйка торжественно, в знак признания его несомненного таланта, ещё три пучка укропа бесплатно вручает.
Комплименты, обещания теперь покупать зелень только у этой красавицы (благо её джигита рядом нет), аплодисменты, занавес…
А на базе уже борщ с тушёночкой доваривают. Сейчас мы туда укропчику, чесноку меленько рубленного, да под лучок… Есть счастье на свете, люди добрые!..
Вон как наряд в столовой при виде роскоши такой развеселился. Так: пока они борщ доводят до абсолютного совершенства, а столы – до уровня фламандских натюрмортов, надо быстренько в комендатуру мотнуться. Замкоменданта по милиции обещал подготовить график патрулирования, да, если честно, и желание поделиться первыми впечатлениями аж распирает…
Что-то нет Фёдорыча. Ни в штабной комнате, ни в спальне. Может, на улице? В комендатуре два входа-выхода. Один – со двора, для своих. Второй – снаружи: к шлагбауму и пункту выдачи гуманитарки.
Точно – вот он. Возле шлагбаума с народом стоит. Откуда их столько? Старики, женщины, некоторые с детьми. Есть и чеченцы, но в основном свои – славяне. И тоже лица странные: мимика дёрганая и блеск в глазах, как у той женщины на рынке. Фёдорыч им что-то объясняет. Мягко так, как доктор тяжелобольным:
– Чуть-чуть подождите. Сейчас подойдёт помощник по тылу. Обязательно поможем. Хоть немножко, но поможем.
Ко мне направился. Надо расспросить, что тут за народное собрание.
– Здравствуй, дорогой. Как первая ночь? Без проблем? Ну и молодцы. А у нас – видишь… Вот беда, беда!
Посмотришь на людей – самому три дня кусок в горло не лезет. А как всем помочь? «Красный Крест» только рекламу создаёт да политику качает, а реальная помощь – мизерная. Гуманитарку привозят – её всю сильненькие да блатные растаскивают. Люди сутками в очередях стоят, дождаться не могут, в обмороки падают. Чеченцам легче. У них родня в сёлах. Кому совсем невмоготу – уезжают к своим. В городе всё равно ни работы, ни условий для нормальной жизни. А эти… пока бои шли, по подвалам сотнями от голода и жажды умирали. Вышли из подвалов, а кто их накормит? Где квартиры уцелели – мародёры прошлись. Рады последние вещи за банку тушёнки отдать – а где те вещи? Одна надежда – на нас. А что у нас, склады, что ли? Мы тут уже всё что могли поотдавали: перловку, пшено, макароны разные, а всё равно – капля в море… По помойкам бродят, да сейчас и на помойках ничего не найдёшь. На рынках побираются. Вокруг еды ходят, смотрят, оторваться и уйти не могут. А купить не на что… Слушай, ты за сутки хоть немного отдохнул? Что-то выглядишь неважно. Не приболел?
– Да нет, всё нормально. Климат непривычный, жарковато. Ничего, освоимся. Я… я к своим пойду. А насчёт патрулирования попозже зайду, ладно?
– Хорошо, давай попозже. Но всё-таки, дружище, ты в медпункт зайди. Что-то ты мне не нравишься…
Я сам себе не нравлюсь, Валерий Фёдорович. Ненавижу! Ненавижу это тупое само­влюблённое животное, стоявшее в двух шагах от смертельно голодной женщины и не догадавшееся протянуть ей хотя бы жалкий пучок редиски.
Сытый голодного не разумеет.
Какие страшные слова.
– Командир, обед готов!
– Что-то неохота, жара, что ли?
– Команди-и-р!
– Давайте пока без меня. Я попозже. Саня… ты вчера ворчал, что нам крупы всякой напихали на целый полк. Всё равно мы её есть не будем. Собери быстренько, да ещё что-нибудь… Там у комендатуры люди голодные стоят…
Мы готовились к этой войне.
Нам рассказывали, как вести себя с местными при проверке документов.
Но среди местных – десятки тысяч русских, украинцев, армян, евреев.
Мы до автоматизма отрабатывали действия при штурмах зданий и при «зачистке» населённых пунктов. И мы твёрдо усвоили, что в подвал всегда нужно заходить втроём: сначала граната, а затем – ты и напарник.
Но как штурмовать дома и подвалы, в которых укрываются не только боевики, но и чудом уцелевшие под бомбёжками и артобстрелами люди?
Мы изучали методы своего выживания в экстремальных ситуациях. Но представить себе не могли, что будем жевать свои сытные пайки под голодными взглядами истощённых людей.
Нас – сытых, здоровых и сильных – учили защищать этих людей с оружием в руках.
И вот мы пришли.
Ну так что, командир? Ты готов к такой войне?