СЕРДЦЕ-ВЕЩУН
Наталья Короткова
Родилась в 1974 году в городе Бердске Новосибирской области. Окончила факультет психологии Новосибирского гуманитарного института. Получив диплом, несколько лет работала психологом в реабилитационных центрах для инвалидов. В настоящее время работает директором по персоналу.
Публиковалась в журналах «Сибирские огни», «Молодая гвардия», «Дон», «Огни над Бией». Участник Второго регионального совещания сибирских авторов в 2018 году и совещания авторов Сибири и Дальнего Востока в 2020-м. Лауреат ежегодной литературной премии журнала «Сибирские огни» 2018 года.
Лауреат всероссийских литературных конкурсов «Хрустальный родник», «Поэзия русского слова».
Лёха проснулся от неясной, щемящей тревоги. Открыл глаза. Полежал. Прислушался к себе. Не отпускало. Попытался припомнить события предыдущего дня. В тяжёлой с похмелья голове мысли ворочались с трудом, медленно и натужно.
Лёха пил. Мало сказать – пил. Пил крепко. В свои пятьдесят он выглядел лет на десять старше. Худой, высохший, с мятым, сморщенным, как печёное яблоко, лицом. Серая кожа тяжёлыми мешками свисала под глазами. При этом, в отличие от таких же приятелей-горемык, алкоголиков со стажем, он не опустился. Следил за собой: одет был всегда чисто, опрятно, можно сказать – фасонисто. «Газельку» свою тоже содержал в чистоте – Лёха шоферил. Раз в три дня выходил на маршрут. Спиртного себе накануне не позволял. За всё время работы ни разу не сорвался. За это и ценил его хозяин. Даже обещал подарить старенькую «Газель», если тот ещё пару лет продержится, не уйдёт с маршрута. Работа – та ещё… Собачья.
Приподняв голову, Лёха протяжно застонал:
– Ой-ё…
«Чем же это мы так вчера злоупотребили-то? Погоди-погоди…» Колян… Колян пришёл вечером с бутылкой. «Столичной». Точно! «Столичной» не хватило…
– Ой-ё!
Лёха посмотрел на часы – без четверти пять. За окном светало. Спать бы да спать ещё, но голова раскалывалась, а в груди саднило – мерзко и нудно. Хоть вой! Что ж такое?
Незадолго до того, как пришёл Колян, Лёха вернулся от Валентины – соседки-разведёнки. Сам он тоже жил один. Жена от него ушла лет пять тому назад. Или шесть? Не вытерпела бесконечных пьянок. Сын взрослый – отрезанный ломоть. Вот и сошлись они с Валентиной. Та была лет на пять моложе. Не сказать, что красивая или даже симпатичная, но что-то потянуло к ней. Какая-то беззащитность, покорность, что ли? Неяркая, в отличие от бывшей жены: голос тихий, уголки губ всегда опущены. Что-то напоминало в ней мать. Лёха совсем пацаном был, когда та умерла. Но именно такой она и осталась в памяти: с вечно виноватой улыбкой. В общем, прикипел к бабе. Да и каково оно мужику одному?
Валентина безропотно терпела Лёхины пьяные выходки. Не попрекала. Он потом случайно узнал от соседок, что Валентина, оказывается, баптистка. Лёха ничего против веры её не имел. «Может, через это она такая тихая? – рассуждал он. – А может, после муженька своего». Валентина как-то разоткровенничалась: призналась, что бывший её поколачивал. Лёха же в самом пьяном угаре ничего себе такого не позволял. Ни-ни!
Он встал, прошёл на кухню, открыл кран, набрал кружку воды и залпом выпил. Налил ещё. Отхлёбывая, продолжал мысленно перебирать вчерашний вечер.
Сидели. Смотрели телевизор: концерт какой-то… Петька весь вечер ныл, ночевать просился. Нет, не то… Тут Лёха вспомнил, что накануне Валентина жаловалось на сердце: говорила, покалывает, мол, таблетками на кухне шуршала…
«Нет. Неспроста мне так хреново. Неспроста! А может, с Валентиной что случилось? Может, это предчувствие у меня такое?» – Лёха беспокойно заходил по комнате. Чем больше он думал, тем больше укреплялся в мысли, что не зря… ох, не зря вот так подорвался он среди ночи и носится теперь в трусах по комнате из конца в конец.
«Сердце-то чует! Не чурка же я!.. Как бабка-то, бывало, говорила? Про сердце. Вещун? Точно! Вещун. Вот оно мне и вещует, итить твою…»
Лёха бросился к телефону. От волнения, да ещё с бодуна не смог вспомнить номер. Трясущимися руками начал судорожно листать записную книжку, жать кнопки. Телефон не отвечал. Набрал номер ещё раз: «Ну возьми, возьми трубку…» Гудки…
Он бестолково заметался по комнате: надо же что-то делать! Как был – в трусах – кинулся к двери. Тут же спохватился:
– Вот блин!
Схватил штаны. Кое-как натянул на себя, путаясь в брючинах. Рубашку накинул уже на ходу.
Выскочив за ворота, Лёха припустил вниз по улице, оглушительно шлёпая в предутренней тишине резиновыми тапками по тротуару. Добежав до дома Валентины, рванул калитку – и замер… Сердце колотилось так, что отдавало в затылок – то ли от волнения, то ли от неожиданно приключившегося утреннего марафона. Лёхин организм, изрядно подорванный алкоголем, был не готов к таким вызовам.
Покачиваясь, он подошёл к крайнему окошку: тут она – комната Валентины. Рядом окно квартиранта, Саида. Саид – гастарбайтер. На соседней стройке работает. Деньги с него небольшие, но какая-никакая копеечка. Вот Валентина ему комнату и сдавала.
Лёха осторожно постучал. Тишина. Постучал сильнее. Глухо.
– Валя… Валечка моя… – жалобно протянул он.
В доме не подавали признаков жизни.
Валентина слышала, как Лёха шарахался по двору. И открывать ему не собиралась. Пошатается с перепою да угомонится. Не первый раз. Характер-то беспокойный. А «под мухой» он и вовсе с головой не дружил. Мог среди ночи закатиться к приятелю, которого со школы не видел, или к соседу – отдать столетишний долг. И хотя в силу своего характера Валентина мирилась с Лёхиными пьяными закидонами, однако же и у неё терпение было небезграничным. Последний случай окончательно её доконал.
В прошлую субботу, после очередной пьянки, Лёха очухался поутру, как позже выяснилось, в здании электромеханического техникума, что на другом конце города. Как он туда попал – хоть убей, не помнил. В панике, запинаясь в темноте о мебель, станки и ещё не пойми что, кинулся искать выход. Двери оказались закрыты. Снаружи. Тут он не на шутку трухнул. Кое-как нашёл окошко. В ужасе подвывая, полез наружу.
Выбравшись на волю, определиться на местности не смог. Ломанулся к неподалёку стоящей телефонной будке – благо была мелочь в карманах. Начал звонить Валентине. Пьяный, перепуганный, плакал в трубку, пытаясь описать своё местонахождение. Просил приехать, привезти какую-нибудь обутку, потому как, в довершение своих несчастий, оказался неожиданно для себя бос. Пришлось Валентине среди ночи ловить такси, тащиться на другой конец города – с тапочками под мышкой.
Лёха сиротливо жался за автобусной остановкой. На вопрос, как он оказался в здании техникума и где его новёхонькие, всего-то пару раз надёванные ботинки, ничего вразумительного ответить не смог.
Так что к таким выходкам Валентине было не привыкать. Обойдётся, решила она, услышав шум во дворе. Не обошлось. Лёха продолжал метаться по двору. И тут у сарайки попался ему на глаза черенок от лопаты.
– Щас, щас, Валюша…
Он схватил черенок, подбежал к дому и что есть дури саданул по окну. Стекло – вдребезги! Лёха замер.
– Валентина! – позвал со слезой в голосе. – Отзовись!
Валентина подошла к расхлёстанному окну. В белой рубашке на тёмном фоне оконного проёма она походила на привидение. Уголки губ её, как всегда, были обиженно опущены.
– Дурак…
Не говоря больше ни слова, она развернулась и скрылась в глубине комнаты.
Лёха развернулся, как оплёванный, и пошёл прочь со двора. Он обессиленно тащился по мирно спящей улице и зло выговаривал сам себе:
– Вещун, блин… Придурок! В дурку тебе пора! Вещун… Олень педальный – вот кто ты есть, Алексей Васильевич!
И вдруг он тормознул: нехорошая мысль осенила его страдающую с бодуна головушку.
– А чего она не открывала-то? А? Чего не открывала? – глаза его налились кровью. – Саид, твою душеньку…
Лёха развернулся и снова рванул к дому Валентины. Но вскоре силы окончательно оставили его. Он едва волочил ноги, задышливо сипел и, то и дело теряя тапки, останавливался, громко матерясь:
– Я тебе покажу дружбу народов, рожа нерусская… Я тебе устрою… И эта – тихушница! Лярва!
* * *
На следующий день во двор к Лёхе зашёл участковый. Тот угрюмо подметал двор.
– Что ж это ты, Алексей, себе позволяешь?
– Чего ещё? – напрягся тот, отставляя метлу в сторону.
– Жалуются на тебя.
– Кто жалуется?
– А то ты не знаешь? Известно кто: Дёмушкина Валентина Афанасьевна жалуется.
Лёха, пряча глаза, зашмыгал носом, как нерадивый ученик.
– Ты за что соседке своей все окошки в доме перебил?
– Недоразумение это…
– А фингал под глазом гражданки Дёмушкиной – тоже недоразумение?
Лёха сел на крыльцо, обречённо уронил голову на руки.
– Ну чего ты, дурья башка, попёрся-то к ней? Ночью. – Участковый сел рядом. – На кой ляд?
– Это всё вещун, Иваныч.
– Какой, к лешему, вещун?
– Сердце-вещун, вот какой, Иваныч.
И Лёха поведал участковому о своих ночных злоключениях.
Тот, выслушав рассказ до конца и от души насмеявшись, вытер слёзы.
– Завязывал бы ты, Алексей Васильевич, пить. Вот что я тебе скажу! – Иваныч поднялся с крыльца и оправил китель. – Счастье твоё, что Саид на стройке дежурил, а то сидеть бы тебе, Лёха… Как пить дать – сидеть! Скажи спасибо Валентине – не стала писать на тебя, дурака, заявление.
Надев фуражку, участковый пошагал со двора, но у самой калитки обернулся:
– Как там бабка-то твоя говорила?
– Вещун… – вздохнул Лёха.
– Вещун? Вот и я тебе вещую, Алексей: бросай пить! А то добром это не кончится.
Участковый ушёл, а Лёха остался сидеть на крыльце. В приоткрытую калитку сунулся знакомый бездомный пёс, который с недавних пор обретался на той самой стройке, где работал Саид. Мужики его не гнали, подкармливали. Какой-никакой охранник. Пёс был старый, жизнью битый. Глаза у него слезились, с худых боков клочьями свисала свалявшаяся шерсть. Лёха гостю всегда был рад. Особенно, когда хватит лишка и поговорить страсть как охота – да не с кем… Вот разве что с этим приблудным псом.
Пёс подошёл, ткнулся мордой в тапки – и замер. Лёха ласково потрепал его по загривку. Пальцами нащупал запутавшийся в шерсти репей. Стал осторожно вытаскивать. Пёс не сопротивлялся, только жалобно поскуливал. И тут, в эту минуту, Лёха почувствовал себя таким же старым, неприкаянным, никому не нужным псом.
Он тихонько, по-собачьи завыл.
