ТОПОТУШКИ-ХЛОПОТУШКИ

В норке под могучим дубом, как обычно, с самого утра кружила суета. Трое крысят-близняшек – две девочки и мальчик – носились кто с тряпкой, кто с веником, кто с посудой. Такие они, каникулы в лесу у бабушки Шуршумы!
Она была, не в пример другим крысам, большая аккуратистка. Всё у неё в хозяйстве спорилось. Тут вам и тарелочка к тарелочке, и салфетки накрахмаленные, и вкусняшки на всякий час припасены.
Вот и опять чем свет поднялись эти неугомонные топотушки-хлопотушки, как называла их почтенная крыса.
Ясно, ребятне возиться с хозяйством казалось пресным делом. Гораздо веселее в лесу, где можно вдоволь резвиться, играя с соседскими мышатами, бельчатами и ежатами. Но не тут-то было! Строгий взгляд из-под круглых очков гасил любую искру озорства. Всякий в семье, говаривала бабушка, должен оправдывать свой хлеб – по мере сил. А малыши – замечательные помощники взрослых.
– Топотушки-хлопотушки, – нет-нет да и подмигивала шалунам бабушка.
У неё – не зевай! Кажется, она видит малейший промах: кому велит штаны подтянуть, кому шнурки завязать, кому волоски пригладить. А у самой, как говорится, всё в руках горит. Пока на плите подходит бульон, она ловко режет овощи: капусту, лук, морковь. Да не забывает тесто обмять, чтоб не подглядывало из-под крышки.
Но этот день выдался особенным: он принёс детворе целое открытие! Дело было так. Одна из внучек, худышка с розовым бантом на густом чубчике, позабыв обо всех заботах, засмотрелась на бабушку. Проворность, с которой славная умелица Шуршума начиняла повидлом пирожки, показалась ей не хуже, чем у жонглёра в городском цирке, который подбрасывает и ловит аппетитные яблоки. Заметив это, братишка, сердитый на весь свет, проворчал:
– Ты, бабушка, наверно, уже в своей колыбельке уборку делала!
– Вы что же, – рассмеялась та, подбоченившись, – думаете, что бабушка родилась в очках, в платке и с метёлкой в руках? Нет. И я была дитяйкой, и я была лентяйкой. Только исправилась.
– Как это? – подоспела к ним пухляшка со сбитой косынкой на голове.
– Расскажи! – в один голос пропищали внуки.
Бабушка окинула любопытных крысят умильным взором и объявила:
– Вот закончим топотушки-хлопотушки – так и за рассказы.
Её слово было крепкое. Крысята ни спорить, ни уговаривать не стали, а принялись за свои участки. Один с космической скоростью дочистил полы, другая домыла и расставила по местам посуду, третья наконец натёрла последнее зеркало до блеска. Подгоняло ребятню нетерпение…
– Ну, теперь можно и за сказочку, за былиночку, – с удовольствием оглядевшись, кивнула бабушка.
Она достала корзину с пряжей, села в мягкое кресло, чинно пригладила усики. Внуки окружили старую Шуршуму, доверчиво подняв на неё чёрные блестящие глазёнки. Казалось, всё вокруг замерло во внимании. Спицы начали выводить петельки, а бабушка – давнюю быль. Говорила она размеренно, пересыпая рассказ ходовыми задорными словечками:
– Наша братия, крысы, конечно, народ вольный. Другие, увы и ах, считают нас существами грязными. По правде говоря, за многими это водится, многие живут день за день, прозябая на городских помойках. Но всегда можно вырваться из сетей привычки – лишь бы желание было. Впрочем, на одном желании тоже далеко не уедешь – важно подкреплять его делами. Постоянно! Тогда только и будет прок.
Помнится, супротив нашей норки на окраине городского парка, больше похожего на лес, жила хомячиха. Хома её звали. И была она чистюля, каких свет не видывал. И фартучек-то на ней накрахмаленный, и в доме-то ни пылинки, и в закромах всего полно. А уж готовила  – пальчики оближешь да добавки потребуешь. У меня, наоборот, платье в пятнах, в дырках, в норе – паутина комьями, разные огрызки, клочки по углам. Подумаешь – и так сойдёт. Зато свобода: хочешь – поскребышь стену, хочешь – пошебурши в бумаге. Только брюхо иной раз от голода сводит – хоть на луну вой, не хуже волка. Тощая я была, что твой чипс. Женихи наши, уж кажется, непривередливы, а и те от меня нос воротили: одно слово – замухрышка. Порой лежишь себе мечтаешь: вот бы и у меня так – подзоры на белых простынях, половики полосатые, ватрушки-пряники разные.
Раз так замечталась, что уснула на пустой желудок. Ночью поднялась – в норе ни крошки, всё родня подъела. Чем завтра сыты будем – Бог весть.
Почесала я за ухом. А голод, он злой. Припирает, заставляет думать, метаться в поисках. Каждый день. Не то у Хомы. Она и не знает, что такое голод, потому что заранее заботится о будущих днях. Кумекаю себе: дело ли прозябать от крошки до крошки? Пойду-ка попрошу Хому научить меня хозяйствовать. Порешила так и наутро впрямь перешла через улицу – к Хоме постучалась.
Та удивилась моей просьбе, но в помощи не отказала. Добрая была душа. Даже перекусить дала, чтоб мне сил набраться.
Пошли мы в мою мрачную конуру, пока все остальные на охоте. Хома как увидела тарарам – только жалобно-прежалобно пискнула. А мне до того стыдно стало, хоть провались. Хома заметила это и утешила: «Не горюй, соседушка. Намерение выкарабкаться из грязи делает тебе честь. Уж коль начала, будь терпелива, доведи до конца». Видите как – она и говорить умела складно, потому что много умных книг читала.
Нанесла она всяких щёток-метёлок от себя. Ну и начали. Перво-наперво Хома за уборку взялась. «Топотушки-хлопотушки», – весело хлопнула в ладоши и давай хлопотать. Только и слышно быструю дробь: топ-топ-топ-топ, топ-топ-топ-топ. Сама паутину смахивает, а мне пол мести назначила. Я машу-машу веником, усердно машу – пыль столбом. А Хома поучает: осторожнее надо быть, не размахиваться, не то пыль на полках осядет. Уж премудрости! Я мела-мела, притомилась. Села. Хома только лапками короткими всплеснула: в углах-то кучи мусора. Я приобиделась: там всё равно никто не ходит, даже не заглядывает. Но скрепя сердце сделала. Вроде лучше глядится. Ох, правда – тяжела уборка. В другой раз, думаю, не свяжусь.
Следом стирку учительница моя затеяла. Я поболтала в тазу платьица-штанишки – готово. Хома тут как тут с лупой. Там пятно, сям дырка. И показала – как надо. Лучше сначала замочить, чтоб первая грязь отошла. Потом в другой воде с порошочком потереть самые замусоленные места, пока не очистятся, и пожмыхать одёжку. И наконец, прополоскать в чистой воде. А там, само собой, на верёвку повесить – сушиться. Ой, думаю, это так-то?! Ещё хуже, чем уборка. Нет, поглодай скорлупки! С меня хватит!
«Не робей, душенька, – подбодрила на тот случай мудрая Хома. – Любишь ты мечтать, говоришь, так и мечтай себе за делом или песенку затей. Не заметишь, как время пролетит, а вокруг – порядок, рядом – стол сладок».
Заговорили о еде – животики подвело. Взяли корзинки – да в лес. Хома чернику в лукошко кладёт, жёлуди в карманы суёт, зёрнышки за щёки набивает. Шустро бегает от дерева к дереву, от куста к кусту, топотыжка эдакая. Ну а я согнулась-разогнулась, согнулась-разогнулась, раз на десятый и вовсе умаялась. Наелась черники – и нужны мне эти пироги да запасы. Лучше по лесу погулять, полюбоваться. Хома увидела – присела, даже усики у неё задрожали. От досады, наверное. Мне опять неловко сделалось: я Хому просила помочь, она старалась, а я, бездельница, в ус не дую.
«Я сейчас, – говорю, – замешкалась».
И давай валить в кучу и грибы, и ягоды, и семена, и траву – что наскоро подвернётся.
«Долго, мало, да ещё всё вперемешку, – покачала головой соседка. – Дома придётся перебирать».
И перебирала. А Хома времени даром не теряла – книжку читала вслух. Рецепты супа, компота и шарлотки.
Напоследок принялись за это наиважнейшее дело – ужин готовить. Мне задание – жёлуди перетирать в муку, чтоб из неё потом какую-то диковинную шарлотку испечь. Хома взялась за суп грибной и за компот.
Крутила я каменную мельницу до боли в спине, до слёз даже. Вот где терпенье надо, какого нет у меня! Готовить мне тоже не по сердцу, значит. А Хома всё заладила: мало и мало. Целую горку наворотила – тогда только эту неуёмную хозяйку устроило.
Шарлотку уж вместе делали. Вернее, Хома и тесто месила, и украшала верх ягодами, и в печь ставила. Я только наблюдала, позёвывая.
Наконец всё было сделано. Порядок наведён, стол накрыт. Хома с удовольствием огляделась по сторонам и провозгласила:
«Теперь можно и поблаженствовать. Прошу к столу, сударыня». – «Уж какая сударыня, – отмахнулась я. – Неумёха чернорабочая». – «Сама себе служанка, зато сама и госпожа. Разве плохо?»
Неплохо – согласилась я, хлебнув ароматного супчика. Очень неплохо – подтвердила, откусив сладкой шарлотки. Даже отлично – решила наконец, глотнув освежающего компота. В самом деле, ради покоя, ради того, чтоб всегда всё было, стоит и потрудиться.
Напоследок поклонилась я Хоме от души. А она мне поварскую книгу подарила – сама ведь она все рецепты уж наизусть вызубрила.
Поздно вечером пришло моё семейство. Удивились очень. Ужин вместе с припасами как ураганом унесло. Похвалили, конечно, и, как водилось, наследили.
На другой день опять надо бы уборку, да стирку, да готовку. А я – за старое. Пока есть не хочется, лежу, пальчиками перебираю и думками богатею. Вроде не по мне все эти топотушки-хлопотушки. Пусть всё останется так, как Хома сделала.
Глянула – скорлупа белеет под столом. Вид портит! С горем пополам встала, убрала. Кофты в углу замызганные – постирала. Уж время обеда. В животе урчит. «Всё равно, – кумекаю, – промышлять по чужим дворам за отбросами. Лучше пойду-ка в лес». Собирала всякий плод через силу. А там по книжке сносного варева сделала. Да ещё в зеркало погляделась, навела лоск. Как принялась щеголять опрятностью, так и женихи стали заглядываться. Дуэли даже устраивали. Ещё выбирать пришлось – вашего дедушку. Так-то!
– Значит, с тех пор ты полюбила топотушки-хлопотушки? – спросил розовый бантик.
– Вы все удивитесь, но удовольствия мне от них мало. Гулять бы на свежем воздухе, песенки перебирать, книжечки почитывать… Но как раз на то и хозяйство, чтобы жить припеваючи. Пусть поработаю до упада, зато у меня всё в полной готовности. Хочешь – в платье наряжайся, хочешь – мёдом лакомись, хочешь – страничками шелести. Теперь и вас я заранее приучаю к порядку. Потому что знаю: порядок – это хорошо!
– Получается, ты сама себя заставляешь работать? – засмеялся внук.
– Хоть и нехотя, но делать – это всё-таки лучше, чем складывать лапки. Открою секрет: есть один прутик, который меня погоняет. Как мне лень, вспоминаю Хому с её забавной поговоркой – «топотушки-хлопотушки». Сразу улыбнусь, задор и появляется. Шлёпну в ладоши, потру друг о друга – и ну хлопотать-топотать. Потому что как потопаешь, так и полопаешь.

Александра МИХАЙЛОВА