ВОСЕМЬ ШАГОВ ОТ ЯБЛОНИ

Отец мне как-то рассказывал, что к нему во сне пришёл мой дед, то есть его отец. Он не сообщал подробностей, но на одном факте всё же акцентировал моё внимание. Он рассказал, что дед якобы во сне ему открыл тайну и сказал, что ещё при жизни закопал во дворе своего дома клад. Я тогда ещё вспомнил саманный дом моего деда и подумал: «Ну о каком вообще кладе может идти речь?!»
Отец продолжал рассказывать, и я отвлёкся от своих мыслей. Дед указал точное место, сказав, что необходимо сделать восемь шагов от старой яблони на северо-восток, и там, точнее на этом месте глубоко под землёй, покоится тот самый клад. Что это за клад, мой дед не уточнял, и отец об этом тоже, видимо, не спрашивал. Восемь шагов на северо-восток? У деда, если мне не изменяет память, были три или четыре класса образования, какой ещё северо-восток, скажите мне на милость? В общем, я не придал значения этому рассказу, хотя отец пару раз говорил, что сон повторялся. Тем не менее я считал, что к реальности это всё не имеет никакого отношения. Считал по крайней мере до сегодняшнего дня, а точнее − ночи.
Сегодня ночью дед пришёл в мой сон. Я не видел своего деда в жизни никогда: он умер раньше, чем я родился. Насколько я понял, меня назвали именно в честь него. Это, наверное, отношения к делу не имеет. Я просто хотел объяснить, что, ни разу в жизни не видев своего деда (да и на фотографии, кстати, тоже, у нас не было ни одной его фотографии), я сразу его узнал во сне. Но всё же лучше по порядку.
Итак, мой сон. Я в станице, откуда родом отец (название не принципиально), обычная кубанская станица. Сижу на лавочке, прислонившись к забору. И это всё так напоминает мне детство, когда мы приезжали всей семьёй в этот маленький, но кипящий жизнью населённый пункт. Хотя что значит «напоминает», я явно нахожусь именно здесь, так сильна иллюзия моего сновидения. Я смотрю вверх, и надо мной бездонное синее небо с разбросанными тут и там перьями облаков и пышущий жаром диск нашего вечного светила. Я жмурюсь и сижу, поджав одну ногу под себя, как тринадцатилетний пацан, но ощущаю себя взрослым мужиком, как сейчас, в действительности. И это очень странное чувство.
Да, и ещё. Я понимаю, что это сон, но воспринимаю его, как будто это явь, или скорее делаю вид, что воспринимаю его именно так. Причём делаю вид не для окружающих, а больше для себя. И тут ко мне подходит дед. Он загораживает своей фигурой солнце и говорит мне: «Ты чего тут расселся? Пошли, ты мне нужен». Я встаю и спокойно иду за ним. В ноге покалывает, видимо, отсидел.
Мы открываем калитку, заходим с улицы во двор и идём мимо дома. Боже мой, как давно я не видел этот дом с его высоким побелённым цоколем и поэтому такими же высокими зелёными ступенями с перилами из обычных досок, прибитых с одной стороны, ведущими к входной двери! Дом с его маленькими окошками, и ставнями, и нежно-кремовыми занавесками, виднеющимися за стёклами окон.
– Давай быстрее! – кричит дед, выдёргивая меня из моих воспоминаний, наложенных, как трафарет, на картинку, которую я вижу перед собой.
Дед подводит меня к яблоне и говорит:
– Лёшка, слушай внимательно. Если стать к этой яблоне спиной и посмотреть вон на тот орех, который растёт по левому краю огорода, то надо отсчитать восемь шагов по этому направлению.
– Зачем? – отвечаю я, делая вид, что всё это не очень мне интересно.
– Ты, балбес, слушай и запоминай, восемь шагов, понял?
– Да, понял. Я понял, восемь шагов от яблони и по направлению к ореху.
А дальше просто шок. Дед что-то бурчит себе под нос, и до моего слуха долетает фраза: «А то ишь, какой ещё северо-восток, скажите на милость?» – и дед добавляет: «Лёшка, там клад».
Я открываю глаза: нахожусь в постели, в квартире, 6:20 утра. На тумбочке резвится будильник, пытаясь выскочить из моего сотового.
Утренний кофе, пара сырников, которые вчера приготовила жена, и на работу, и твоя жизнь, а в данном случае моя жизнь, покатилась дальше чёрно-белой вагонеткой по проложенной годами рельсовой колее. И вроде бы всё стёрлось из памяти. Я, конечно, про сон. Ну если не стёрлось, то, несомненно, потускнело. Сон как сон, чего только не приснится. Но проходит несколько дней, и, засыпая, я снова попадаю пацаном в кубанскую станицу.
Я сижу в комнате за столом, придвинутым к стене, справа и слева от которого стоят две кровати, застеленные перинами. В их изголовье покоится целая пирамида подушек. Да, именно пирамида, потому что они именно так и выложены. Самая крупная из них, снизу, служит основанием пирамиды, а дальше ещё по меньшей мере пять штук, каждая из которых чуть меньше нижней. Комната большая, но она разделена на две части печью. Большой, побелённой печью, как будто та пришла и встала в эту комнату из старинных русских сказок, заняв пространство посреди. Рядом с печью дверь во вторую комнату, она меньше, но важнее. Это комната дедушки и бабушки, и меня туда не пускают. А жуть как интересно, впрочем, сейчас не об этом.
Я сижу за столом и, видя эту обстановку, эту печь, этот обычный деревянный стол, эти милые подушки с перинами на металлических кроватях, эти две маленькие комнаты, которые служат и прихожей, и залом, и кухней, не могу понять: как здесь, в этом небольшом саманном доме, в военные и послевоенные голодные годы жили мой отец, три его брата и его сестра, а ещё бабушка и больной дед.
Слышу голос деда со двора, он кричит: «Где Лёшка?» Бабушка ему отвечает: «Он завтракает», и я слышу, как дед, тяжело ступая в своих сапогах, поднимается по ступеням крыльца. Открывается дверь, он на пороге:
– Поел?
– Да.
– Пошли.
Я поднимаюсь, и мы выходим во двор и направляемся сразу к заветному дереву. Дед снова говорит о том, что от яблони необходимо сделать восемь шагов по направлению к ореху, который растёт у левого края огорода. Я снова слушаю вполуха, и дед опять мне делает замечание, и я вновь отвечаю, что всё запомнил. Я ничуть не обманываю, я всё прекрасно запомнил. Я всё запомнил просто замечательно. Более того, эта информация просто врезалась мне в подсознание, она высечена огромными рунами на скрижалях моей памяти.
Как-то так я рассуждаю, лёжа в постели своей спальни и практически не слыша будильника. Так, это второй раз. Отец говорил, что дед к нему приходил по меньшей мере раз семь. А что потом? Устал? Принял безрезультатность попыток? Понял, что вариант не пройдёт и надо переключиться на другого родственника, на внука? Может, это так работает: семь раз и переход хода? Не знаю, но встаю, завтракаю и за руль. До той самой станицы 158 километров, за два часа должен добраться.
Еду быстро, скоротать время в дороге помогают книги. Еду и слушаю аудиокниги – короткие рассказы Стивена Кинга и Айзека Азимова. А за окном потрясающие пейзажи предгорной Кубани – бескрайние поля жёлтой гречихи на фоне ярко-зелёного пояса предгорья Кавказских гор. Переключаюсь на отечественных авторов и на подъезде к пункту назначения уже под сильнейшим впечатлением от прослушанного только что рассказа «Сердца моего боль» Владимира Богомолова. Справа табличка с названием населённого пункта, перед ней старая, ещё советских времён, стела. Некогда богатейшая станица встречает меня сыростью погоды и убогостью своего фасада. Еду по центральной улице почти до центра, так, сейчас направо, на Садовую. Адреса точного, конечно, не помню, но в детстве я так часто гонял здесь на велосипеде, что, как мне кажется, и с закрытыми глазами доеду до дедовского дома. Велосипед тогда был, наверное, самым распространённым транспортным средством. На них ездили все, если мне не изменяет память. И взрослые, и дети, и по работе, и на рынок, и к друзьям. Все и повсеместно пользовались велосипедами. И я целыми днями гонял на велике по всей станице и явно выучил все дороги, ведущие к дому бабушки и дедушки. Да, вот он, слева. Паркуюсь рядом.
Дом совсем не похож на тот, который сохранился в моей памяти, но это, без сомнения, он. Впрочем, я сужу лишь по внешнему виду забора, поверх которого виднеется сам дом. Останавливаюсь, выхожу из машины. На калитке прикреплено объявление «ПРОДАЁТСЯ», и ниже размещён номер мобильного телефона. «Что ж, – размышляю я, – не надо выдумывать никаких историй. Покупатель приехал посмотреть. Какие вопросы?» Набираю номер. Довольно долго никто не отвечает, и когда я уже было отчаиваюсь дозвониться, всё же кто-то поднимает трубку.
− Алло.
− Добрый день, – говорю я.
− Здрасьте.
− Можно посмотреть дом?
− Можно, приезжайте.
− Я уже приехал, можно посмотреть прямо сейчас?
На том конце незримого мобильного провода небольшая заминка, потом сиплый мужской голос продолжает:
− Да, можно и сейчас, иду.
Я даю отбой и жду, минуты через три-четыре калитку открывает мужик, чуть ниже меня ростом, с хаотично разбросанными рыжими волосами правого полушария головы и с примятыми, но точно такого же цвета волосами левого полушария, с большим красным пятном на левой стороне лица, явно от подушки. Мужик одет в синие треники и майку на бретельках, скорее молочного, нежели белого цвета, и пристально смотрит на меня.
− Прошу прощения, что я вас разбудил, – начинаю я.
− Нет, нет, ничего, я не спал, – отвечает он заспанным голосом.
«Ну-ну, – думаю я, – а то по тебе не видно». Но вслух продолжаю:
− Прекрасно вас понимаю, когда такой большой участок, не до отдыха.
− М-да, – многозначительно отвечает он.
Продолжая диалог ни о чём, мы заходим в калитку и идём через двор. Я ничего не узнаю. Это совершенно другой двор и совершенно другой дом. Отец его продал лет двадцать назад, может, чуть больше. Как же за двадцать лет здесь всё перестроили, переиначили, перекроили. И вдруг в подкорке всплывает другой, более важный вопрос: «Зачем я вообще сюда приехал? Я что, серьёзно собрался купить этот дом?» И ответ приходит тут же, как озарение, как первый луч солнца, встающего рано утром на востоке: «Да, я куплю этот дом, именно за этим я и приехал».
Оформление заняло около месяца, и вот я, счастливый обладатель дома моего деда, вместе с семьёй приезжаю сюда провести выходные и познакомиться с новой вотчиной.
Жена с дочерью сразу направляются в дом, раскладываться и обустраиваться, а я иду к огороду. Вот уличный стол с лавками, за которым мы летом обедали всей семьёй на свежем воздухе. Здесь мама рассказывала мне всякие небылицы, а я, развесив уши, слушал её и поддакивал.
А вот и та самая яблоня. Прислонившись к ней, я смотрю на огромный огород и вспоминаю, как он был ещё более велик в моих глазах, когда я мальчишкой приезжал сюда. Как, пройдя через него и ещё пару соседских огородов и перемахнув через небольшой пролесок, можно выйти к речке. Быстрая горная речка, холодная даже в августе и невероятно чистая, с прозрачной водой. Мы с сёстрами любили резвиться на её берегах, пока взрослые жарили шашлыки и готовили всё к пикнику. Теперь это всё снова возможно.
Так и есть, мы приезжаем сюда на выходные, а летом отдыхаем здесь целый месяц. Жизнь идёт, и мы рады, что в ней есть старенький станичный домик и огород с посаженным нами новым садом и старой яблоней, в восьми шагах от которой якобы зарыт клад.
Я пока не пытался его выкопать. Дед перестал приходить в мои сны, и мне кажется, что это не случайно. Мы пока не научились читать сновидения, но если ушедшие и могут с нами общаться через них, то мой дед приходил вовсе не для того, чтобы рассказать про клад. Думаю, он просто хотел, чтобы его дом был в руках его потомков, а не чужих людей. Так тому и быть.