На минных полях Лисичанска
Ранним сентябрьским утром 1943 года из прибрежного лесочка к дымящейся туманом реке вышла небольшая группа солдат. На противоположном высоком берегу находился только что освобожденный советскими войсками город Лисичанск.
Солдатам, а это были саперы-минеры, командование поставило задачу: скорее выявить в городе и вокруг него расположение оставшихся вражеских минных полей, сделать в них проходы, в первую очередь обезвредить дороги.
В группе были в основном молодые ребята, вчерашние мальчишки, немного повзрослевшие на дорогах войны. Бывшие девятиклассники с Урала Федор Ермаков и Николай Мартынов, саратовец Анатолий Климов, Николай Несветайло из Средней Азии, Владимир Задорский из-под Воронежа, я из Мичуринска (успевший закончить десятилетку) и самый старший из нас – Даниил Дяговец из Хабаровского края.
Мосты были взорваны. Переправившись на небольшом понтонном пароме, мы поднялись по крутому берегу до первых домиков. Странный вид имел городок. На проезжей части улиц, на тротуарах, во дворах – всюду выросла трава в половину человеческого роста. В открытые когда-то калитки трудно войти – бурьян закрыл проходы. Дома (в основном одноэтажные), дворовые постройки, заборы целы и невредимы. Людей не было вовсе. Часть жителей покинула город еще весной с нашими войсками, когда немцы предприняли контрнаступление и подходили к нему. Оставшихся оккупанты выгнали из своих жилищ за пределы фронтовой полосы или отправили на работу в Германию. Многие, видно, покидали свои дома в спешке: двери и ставни окон не закрыты, вещи разбросаны.
Весной 1943 года по реке Северский Донец пролегла линия фронта. Высокий западный берег стал хорошим оборонительным рубежом переднего края немецких войск. На низком восточном сосредоточились наши войска. За время весенних и летних месяцев хозяйничанья немецкие саперы заложили в городе и вокруг него тысячи противотанковых и противопехотных мин. Дороги к нему, улицы и перекрестки были заминированы, перегорожены дотами и дзотами, противотанковыми ежами, колючей проволокой. В зданиях учреждений поставлены мины-сюрпризы. Ступишь на порог, откроешь дверь и… взлетишь на воздух.
В первое время мы расположились все вместе в небольшом домике в северо-западной окраинной части города. Спали на полу по-солдатски: шинель под себя, ее же на себя, вещмешок под голову, автомат под руку. Ночью поочередно дежурили. С появлением в городе первых жителей и возвращением хозяина с женой и дочкой нам пришлось расселиться по другим домам. Фронт откатился дальше. Люди начали налаживать мирную жизнь. Ну а мы своей работой способствовали ее упрочению.
Утром начинался наш рабочий день. В черте города мы установили расположение нескольких крупных минных полей. Недалеко от нашего дома было такое же – с противотанковыми минами в деревянных корпусах, начиненных восемью килограммами взрывчатки. Мины располагались в три-четыре полосы, в каждой – по четыре ряда. За время, пока они пролежали в земле, над ними выросли полынь, одуванчики. Места их расположения стали малозаметны. Для несведущего это поле с высохшей к осени травой могло быть просто выгоном для скота или пустырем, где можно поиграть в футбол.
Стоял теплый сентябрь. В воздухе летали нити паутины. Был самый разгар бабьего лета. Даже в гимнастерках с расстегнутым воротником было жарко. Но не до любования природой нам было.
Всем нам, за исключением Задорского, уже имевшего медаль «За боевые заслуги» и значок «Отличный минер», не приходилось иметь дела с минами врага, установленными его руками. В остальном мы, как говорится, уже «нюхали порох».
…Обнаружив щупом мину, подходишь к ней. Присаживаешься рядом на колени, как бы готовясь к мусульманской молитве. Особый запах тола, напоминающий запах нафталина, бьет в нос, когда начинаешь счищать 3–5-сантиметровый слой земли с крышки ящика и открывать его. Это уже первая возможность взлететь на воздух. Мины не любят неосторожности, небрежного отношения с ними. Снимать противотанковые мины хотя и проще, чем противопехотные, но зато уж при взрыве редко находят следы минера.
Под крышкой ящика, как детские кубики, красиво лежит плотно уложенная взрывчатка – 400- и 200-граммовые толовые брикеты. Золотистые, привлекательные на вид, покрытые парафином. Так и хочется взять их в руки. Но неосторожный толчок – сработает взрыватель, и «кубики» поднимут в воздух автомашину, подорвут танк.
За лето парафин растопился, склеил брикеты. Ножом приходится разъединять их друг от друга. Затем, вынув один, сдвинуть на освободившееся место другой. Не зацепить бы взрыватель! Теперь надо извлечь из отверстия в одном из брикетов взрыватель с капсюлем-детонатором.
Но вот он вынут из мины. Вывернуть детонатор из взрывателя – дело несложное. Однако лучше отвернуть голову в сторону: если детонатор взорвется в руках, то отделаешься одними пальцами. Лицо и глаза могут уцелеть.
Наконец мина обезврежена. Вытаскиваешь ящик из земли. Можно свободно вздохнуть, распрямить спину. Встаешь, отряхиваешь колени от земли… Находишь следующую. Что греха таить! Хоть и снимаешь десятую или сотую мину, а всё же в душе копошится, как назойливая муха, мысль: а вдруг эта – твоя последняя…
Мокнет спина, на лбу появляются капельки пота. Смахнешь их рукой – и вдруг что-то защиплет, закусает. Это пылинки тола с рук попали на лоб и шею. Терпенья нет, а умыться негде.
Иногда мы ходили к Донцу, но купаться в нем было опасно и неприятно: берега сильно заросли бурьяном, попадались неразорвавшиеся снаряды, гранаты, мины, а иной раз и полуистлевшие трупы.
С юго-восточной стороны города было большое минное поле с металлическими противотанковыми минами. Такая мина представляла собой как бы перевернутую вверх дном большую сковородку. На ней маленькая, тоже вверх дном, подпружиненная. В центре ее отверстие, завинчиваемое пробкой, куда вставлялся взрыватель. Имелись еще места для донного и бокового взрывателей. Когда и их вставляют, то такие мины обычно неизвлекаемы. На них сапер может подорваться. В мине пять килограммов взрывчатого вещества – тола. Этого достаточно, чтобы разбить гусеницу и катки танка, пробить его днище, контузить экипаж. Чтобы мина взорвалась, надо надавить на малую «сковородку» с усилием 90 кг. При этом капсюль-взрыватель наталкивается на иглу бойка, взрывается, передает взрыв капсюлю-детонатору, а тот – взрывчатке. У некоторых мин не всегда удавалось вывернуть взрыватели. Такие мины мы стаскивали в яму и подрывали. Следовал сильный взрыв и визг в воздухе искореженных кусков металлических оболочек.
Вечерами после трудового дня собирались все вместе. При свете коптилки, изготовленной из гильзы снаряда 45-миллиметровой пушки, под аккорды гитары Несветайло и балалайки Задорского писали письма домой, вели обычные солдатские разговоры о доме, втором фронте и нежелании союзников открыть его.
Несветайло даже на войне не расставался с гитарой, умел ее сохранять от всяких случайностей. Слушать игру было приятно: тогда ведь у нас не было ни радио, ни телевизора.
Общительный, веселый и остроумный рассказчик, он всегда был в центре внимания. Имел успех у девчат, хоть и редко, но встречавшихся в прифронтовых селах. На его ладной фигуре даже видавшее виды солдатское обмундирование сидело как-то щегольски. Привлекало красивое, симпатичное лицо с полоской усиков над верхней губой и улыбкой.
Нашим непосредственным начальником был старший сержант Климов. Он, так же, как и все, снимал мины и вместе с тем следил за своими подчиненными. Любил он дисциплину, строевую выправку. Сказывалась полковая школа, которую он окончил перед этим на Дальнем Востоке. Даже здесь, на фронте, он умел отдать рапорт высокому начальству с щелчком каблуков, резким броском руки к виску. Правда, его попытки приучить к выправке, дисциплине Кольку Мартынова особого успеха не имели.
Хотя и были в военной форме, но всё так же мальчишками выглядели два друга, очень разные по характерам, Коля Мартынов и Федя Ермаков. Первый подвижный, строптивый, второй спокойный, неторопливый. На их худых плечах всё никак не ладилась военная форма. То вылезет гимнастерка из-под ремня, то раскатается скатка шинели. Когда брились старшие, начинались веселые шутки. Колька сразу взрослел, просил бритву. Доказывал, что на лице его щетина, а не пушинки волос.
Дружил я с Даниилом Дяговцом, который был старше меня в два раза. Выглядел он очень моложаво, и ему давали не более 25–28 лет. В 30-е годы он переселился в Хабаровский край из Сумской области. Любил рассказывать о дальневосточной тайге. Мечтой его было поохотиться после войны на медведя, поэтому с собой на поясе он всё время таскал штык-кинжал от немецкой винтовки. Так, мол, необходимый при охоте на хозяина тайги. В походах тяжелый штык оттягивал пояс, болтался, отбивал ногу. Но расстаться с ним Даниил не хотел. А пока мы, для проверки качества кинжала, рубили им чурки дров на варку обеда и безобидно подшучивали над будущим охотником, сомневаясь в его способностях.
Владимир Задорский отличался спокойным характером, меньшей общительностью. Он больше любил поиграть в свободное время на балалайке. Атлетическая фигура позволяла ему выглядеть старше 20 лет.
Нередко то с одной, то с другой стороны города доносились взрывы. Это было уже как-то странно. Фронт ушел далеко на запад. Даже не было слышно обычного гула и не видно зарниц – вспышек выстрелов орудий. Правда, нам нередко приходилось взрывать мины, в которых не вывертывались взрыватели. Но это были не наши – другие взрывы. Не зная, что такое мины, где они, а порой не обращая внимания даже на таблички, обозначающие минные поля, к своим домам спешили люди. Кто тащил на себе всё свое имущество, кто вез его на тележке. Вряд ли кому непонятно стремление людей к родному крову, тем более насильно оторванных от него и претерпевших немало невзгод.
Однажды утром, собираясь идти на минное поле, мы услышали звук взрыва. Он был как раз в той стороне, где мы в эти дни работали. Что бы это могло быть? Неужели кто-то из наших ребят вышел раньше и подорвался?.. Мы пошли к полю.
Вдалеке виднелось что-то странное. Лишь подойдя ближе, мы поняли, в чем дело. На давно не езженной проселочной дороге, проходящей через минное поле, мы увидели остатки передней части повозки с запряженными в нее коровами.
Слева и справа от повозки, в диаметре 20–30 метров, на земле разбросаны кастрюли, ведра, подушки и прочий домашний скарб. В отдалении – две плачущие, перепуганные женщины.
Всё стало ясно. Повозка попала задним колесом на мину. К счастью, женщины шли впереди, вели коров за поводки. Осколками или взрывной волной у коров оторвало кончики хвостов, ранило задние ноги. Они стояли притихшие, оглушенные.
Мы собрали разбросанные по полю вещи, сняли оставшиеся на дороге мины, вывели упряжку с остатками воза за пределы минного поля. К женщинам вернулся дар речи. Они со слезами благодарили нас, а мы желали им спокойной дороги.
Однажды к нам пришла со своим большим горем плачущая молодая женщина. Ее двое детей нашли на улице около городского парка неглубоко закопанные противотанковые мины и подорвались на одной из них. В добротно сделанном, чуть не полированном ящичке заключено 8 килограммов взрывчатки. Ребята, как известно, народ любопытный. Им, вероятно, потребовалось узнать, что в этом ящике. Открыв крючки крышки и приподняв ее, увидели кубики – толовые брикеты. Стали их вытаскивать, добрались до взрывателя…
Чем мы могли помочь ей? Предотвратить другое горе? Мы пошли на эту улицу, сняли несколько оставшихся мин. На месте, где когда-то играли с миной дети, была небольшая темная воронка…
Дни проходили быстро, привычка к минам медленнее. Нам, молодым, было вроде легче, чем Дяговцу. У него заметно прибавлялась седина на висках. Наша группа обезвредила свыше 10 тысяч различных мин, когда пришел приказ вернуться в свою часть, уже успевшую подойти к Днепру. Дальнейшее разминирование продолжали саперы другого подразделения. Жалко было расставаться с оживавшим Лисичанском. Мы успели привыкнуть к нему.
Не пришлось возвратиться в свою часть двум нашим боевым товарищам – Владимиру Задорскому и Николаю Несветайло. Первому мины не простили его пренебрежения к ним. Второй был внимателен и осторожен.
В тот раз он снимал их на проселочной дороге. Закопаны они были, как обычно, неглубоко. До этого по ним, вероятно, проходили люди, проезжали легкие тележки. Их веса было недостаточно для полного выдергивания чеки взрывателя. Каждый раз чека на доли миллиметра выходила из своего гнезда, и последний миллиметр остался на прикосновение руки минера… А может быть, это была и неизвлекаемая мина…
Останки товарищей похоронили недалеко от дома, где мы жили, под сенью деревьев защитной полосы, белых акаций. Впереди были плацдармы Днепра, путь на Запад.
Юрий МАРКОВ
