«Похлёбка классовой борьбы»

РАЗРУШИТЕЛЬНО-СОЗИДАТЕЛЬНЫЕ ДВАДЦАТЫЕ ГОДЫ XX СТОЛЕТИЯ

Распятый! Укажи пути мне,
Дай знак, где истина, где ложь,
Услышь мой голос в тихом гимне.
И силы ангелов умножь…

**Георгий Иванович Чулков

---

Трагедийный юбилей

2020 год… своеобразный юбилей… Столетие, прошедшее после 1920 года, вместившего в себя столько событий, судеб, трагедий и драм, что не хватит сотен и тысяч томов, чтобы о них поведать миру. Что мы теперь можем о них знать и рассказать? Когда-то Иван Бунин говорил, что будущие поколения даже не смогут представить, как жила Россия, какой она была.
Однако кое-что мы всё же можем поведать, ведь по каждой семье прокатилось колесо истории, да и в силу профессии литератора исследовано некоторое количество материалов. Годы хаоса и смуты, революции и постреволюционного синдрома… Бурлящие годы, когда одни кричали о гуманистической сущности революции, другие – о «бунте сатанинских сил», третьи – о гибели России, четвёртые – о конце света, пятые – о трагедии «русского исхода», шестые били в литавры, седьмые… просто умирали за неё – причём как со стороны белых, так и красных. Словом, как написал позднее Ярослав Смеляков:

Когда-нибудь, пускай предвзято,
Обязан будет вспомнить свет
Всех вас, рязанские Мараты
Далёких дней, двадцатых лет.
Вы жили истинно и смело
Под стук литавр и треск пальбы,
Когда стихала и кипела
Похлёбка классовой борьбы…

Для того чтобы понять, какими были двадцатые годы XX века, эта бурлящая «похлёбка классовой борьбы», надо сначала понять, что им предшествовало. Разве что-то возникает на пустом месте? Если говорить о том, что тогда происходило в России, то не хватит места перечислить литературу, написанную об этом. Крах, крушение, смена эпох, сотни и тысячи смертей, казни и расстрелы, бегство и жизнь в эмиграции – для одних, жизнь-малина – для других и разруха, разруха, разруха… Как говорится, кому война, а кому – мать родна.
Небольшой экскурс в недалёкое прошлое нам необходим, чтобы хоть немного приблизиться к тому, что предшествовало этим разрушительно-созидательным двадцатым годам XX столетия.

 

Когда началось?

Думается, что двадцатые годы были свое­образным апофеозом в развитии общественного сознания в России. Но говорить о начале начал и «учителях учителей» (по В. Я. Брюсову) мы сейчас не будем, у нас не та задача. Начиналось всё очень давно, так давно, что говорить об этом в небольшой статье не получится. Скажем лишь о XIX веке в России, во время которого уже наметилось чёткое противостояние славянофилов и западников, именно на таких два идеологических лагеря разделилось русское общество: если одни отстаивали исконный уклад жизни и прикладывали все силы к сохранению целостности русского государства (по принципу – в единстве сила), то другие ратовали за европейские ценности и упорно готовили раскол общества (в соответствии с другим принципом – разделяй и властвуй).
Отметим, что среди славянофилов были не только литераторы, среди них были выдающиеся русские учёные, например, одним из лидеров патриотическо-черносотенного движения являлся Дмитрий Иванович Менделеев. Выдающимся деятелем славянофильства был русский промышленник, железнодорожный строитель Фёдор Васильевич Чижов. Из литераторов – Алексей Степанович Хомяков, Иван Васильевич Киреевский, Константин Сергеевич Аксаков, Иван Сергеевич Аксаков, Юрий Фёдорович Самарин и др.
Среди западников того времени, как правило, называют имена русских литераторов, чьи якобы западнические убеждения мы давно ставим под сомнение. Как можно называть западниками таких писателей, как М. Е. Салтыков-Щедрин или И. С. Тургенев, И. А. Гончаров или Н. А. Некрасов? Или даже тех же Н. Г. Чернышевского с Н. П. Огарёвым? Все они были «печальниками» земли русской и её неустанными радетелями, но ни в коем случае не разрушителями. Им бы и в голову не пришло, скажи им в их бытность, что их будут ставить на одну ступень с будущими литераторами-реформаторами-диссидентами разных мастей, чьей заветной мечтой было видеть Россию в руинах. Они мечтали о величии России, но не в узко-национальном смысле, а в контексте мировой цивилизации. Стоит открыть и прочитать две-три страницы И. С. Тургенева или И. А. Гончарова, и вы сразу забываете о том, что они причислены к представителям сторонников развития России по так называемому западному образцу.
И уж совершенно точно, что их ни в коем случае нельзя ставить на одну ступень с таким действительно западником, как некий, сегодня мало кому известный деятель Владимир Сергеевич Печерин, который имел подобные взгляды, будучи сначала профессором Московского университета, а затем – монахом католического ордена. Наверное, от него слышать славянофильские речи было бы действительно странно, ведь его даже называют одним из первых российских диссидентов и невозвращенцев – умер он за рубежом, в Ирландии, лишённый российского гражданства. Обратим внимание, что основное его сочинение имеет красноречивое название «Замогильные записки».
Следует сказать, что для XIX века, называемого золотым, тем не менее было характерно не только «золото» и не только противостояние славянофилов и западников, он был полон и настоящего мракобесия и гонений на науку. Достаточно вспомнить травлю Льва Николаевича Толстого, одна эта страница русской литературы способна испортить всю картину века, даже если бы она была полна внешнего благонравия. Кроме того, конец девяностых годов XIX века был связан с тайной подготовкой масонерией (по разным направлениям) проведения массовой русской бойни, ранее ознаменованной знаковыми событиями мировой истории: восстанием декабристов-масонов в 1825 году в России, французской революцией 1848 года (первая французская революция 1789 г. – дело их же рук).

 

Начало XX века: массовая бойня под видом странной революции

Начало XX века ознаменовало подготовку и осуществление мировым интернационалом невиданной в истории массовой русской бойни под видом «Великой Октябрьской социалистической революции», то бишь государственного переворота. «Моя иудейская гордость пела», – писал впоследствии Э. Г. Багрицкий. Это время физической расправы над патриотами и государственно мыслящими людьми, начало открытого террора и геноцида народа.

Именно с этого времени русская литература не просто раскололась на два непримиримых лагеря, она заполнилась именами новых людей, которых в ней исторически никогда не было, поскольку в царской России существовала «черта оседлости», установленная правительством. Но 1917 год стал той трагической точкой в русской истории, которая изменила «лицо» русской литературы. Именно тогда в русскую культуру внедрилось не всегда оправданное новаторство и экспериментаторство, проникая всюду – в поэзию, музыку, театр, искажая и нарушая традиции и нравы. Отчасти, возможно, поэтому и появились различные литературные направления и группировки.
Что касается русских литераторов – одни, чтобы спастись от этого нашествия и попрания рушащегося, по их мнению, мира, вынуждены были эмигрировать, что стало для них настоящей жизненной трагедией, ведь жизнь в захваченной большевистской России для них была невозможна и опасна, и жизнь вне России была для них тяжела, полна боли и скорби (Константин Бальмонт, Иван Бунин, Георгий Иванов, Иван Шмелёв и др.); другие приспособились, но впоследствии были уничтожены пришлой властью (Владимир Нарбут, Александр Блок).
Тогда же было создано странное общество изучения поэтического языка под названием ОПОЯЗ (1916–1925), это была некая «формальная школа», организатором которой выступил никому не известный Виктор Шкловский, а членами стали Григорий Винокур, Юрий Тынянов, Борис Эйхенбаум, Роман Якобсон и др. В эти годы появилось много разного рода уродливых аббревиатур, всем своим видом, звучанием и содержанием попирающих гармоничный лад русского языка.
В эти же годы продолжалась усиленная расстановка людей на основные места, в том числе и касающиеся пропаганды литературы и журналистики как грозного и действенного идеологического оружия. Об этом мы ещё скажем.

 

Стихотворный хаос Серебряного века

Двадцатые годы – время хаоса в отечественной культуре, начавшегося даже не в 1917 году, а очень и очень давно. Это время отмечено появлением многочисленных (около сорока) литературных групп (все как одна нетрадиционного направления): футуристы, эгофутуристы, кубофутуристы, имажинисты, конструктивисты и т. д. В числе теоретиков этих направлений – Осип Меерович Брик, Борис Анисимович Кушнер. В числе участников – Эдуард Годелевич Багрицкий (Дзюбан), Давид Давидович Бурлюк, Николай Давидович Бурлюк, Евгений Иосифович Габрилович, Вера Моисеевна Инбер (Шпенцер), Бенедикт Наумович Лившиц, Анатолий Борисович Мариенгоф, Матвей Давидович Ройзман, Илья Лейбович Сельвинский (Селевинский), Вадим Габриэлевич Шершеневич и др.
В 1923 году возникла такая литературная группировка, как ЛеФ – Левый Фронт Искусства (обратим внимание – левый, а не правый, что весьма показательно и символично), в которую вошли недавние футуристы во главе с Владимиром Владимировичем Маяковским. Их имена всем хорошо известны: Николай Николаевич Асеев (Штальбаум), Семён Исаакович Кирсанов (Кортчик), Борис Леонидович (Исаакович) Пастернак и др. Из критиков: Николай Фёдорович Чужак (Насимович), Осип Меерович Брик и др.
Были даже так называемые неоклассики, а ещё презентисты, акцидентисты, ничевоки, беспредметники, инструменталисты, люминисты и даже акоитисты – отрицающие половые отношения между мужчиной и женщиной; правда, последователем этого направления был один-единственный человек, его провозгласивший, это Николай Павлович Хориков. Сочинения авторов этих разнообразных, но малочисленных и кратковременных группировок не оставили заметного следа в литературе, а порою на фоне высокой русской классики казались творчеством мало вменяемых людей.
Представители всевозможных литературных групп буквально заполонили литературу, внося в неё не только разнообразие, но и самый настоящий хаос. В чём это выражалось? В конкретике, в тех поэтических и прозаических текстах, которые они создавали. В том искусстве или псевдоискусстве, которое они провозглашали и культивировали. В том смешении добра и зла, в стремлении к загадочной и манящей бездне, в векторе разрушения, которому они следовали. Серебряный век жил этим внутренним хаосом, раздраем, желанием и готовностью эпатировать – была бы публика.
Георгий Иванович Чулков писал прекрасные и ужасные одновременно стихи, собственно, именно такие – в духе Серебряного века, сверхминорные, тяготеющие к мраку и отражающие состояние общества. «Живому сердцу нет отрады, / Когда в бреду безумный мир…»
В это время творил Тихон Васильевич Чурилин. Стихи Тихона Чурилина – талантливые словесные выверты, болезненная звукопись, туманный смысл, как следствие того внутреннего надлома, присущего Серебряному веку. Он часто использовал внутренние рифмы, что всегда красиво и свидетельствует о мастерстве автора, но при этом постоянно, уже как издевательство над читателем и русским языком, мы находим у него словесные экзерсисы. Без этого Серебряный век не мог, ему надо было эпатировать, даже если этот эпатаж всем до смерти надоел и хотелось простоты – ясной, классической и возвышающей.
Но не тут-то было, здесь появлялись свои слова и словечки: ороснеть – покрыться росой, затучиться – затянуться тучами, инеить – покрыться инеем. Можно оправдать это тем, что перед нами, дескать, авторские окказионализмы, но когда они единичные, оправданные – это интересно, необычно, ярко, стильно. Но когда они появляются чуть ли не в каждом стихотворении, строфе, стихе – это начинает утомлять и раздражать: зачем они в таком количестве?
Владимир Иванович Нарбут в 1920 году в стихотворении «В огне» написал странные стихи: «Я буду, рубака грубый, раскраивать черепа», хотя здесь же у него возникают строки о предощущении беды – «горе простоволосым глядит на меня в окно». Видимо, он понимал, что за это «раскраивание черепов» придётся отвечать. Он прекрасно осознавал, кого и что он призывал, когда писал: «Кочуйте, Мор, Огонь и Глад, – бичующее Лихолетье!» А это значило, что Россия в эти годы была в огне и крови, шла братоубийственная война, горели селения, гибли люди, рушились экономика, народное хозяйство, культура, наука.

 

Двадцатые годы XX века: когда вина – любовь к Отечеству…

Двадцатые годы отмечены ещё одним важным моментом: шла расстановка «своих» людей на «ответственные места». Любая попытка отстоять классическое, традиционное, созидательное искусство пресекалась на корню, ибо считалась инакомыслием и «отрыжкой» буржуазного мира. Так были уничтожены десятки талантливых поэтов и писателей – вдумаемся в эту цифру, ведь речь идёт о живых людях! Среди репрессированных были, например, члены так называемого «ордена русских фашистов», литературной группы Алексея Ганина, чья вина заключалась лишь в любви к России. Следует отметить, что с поэтами этого круга был дружен Сергей Есенин.
Среди репрессированных поэтов и литераторов этой группы были: Алексей Алексеевич Ганин (1893–1925) – поэт, расстрелян; Владимир Михайлович Галанов (1895–1925) – поэт, расстрелян; Борис Александрович Глубоковский – драматург, актёр, дан десятилетний срок лагерей (1894–1934); Виктор Иванович Дворяшин – литератор и художник (1897–1925), расстрелян; Николай Николаевич Чекрыгин – поэт, родом из Жиздры Калужской области (1902–1925), расстрелян; Пётр Николаевич Чекрыгин – поэт, родом из Жиздры Калужской области (1901–1925), расстрелян. А также: Евгений Заугольников – судьба неизвестна; Иван Колобов – судьба неизвестна; Григорий (или Пётр) Никитин – судьба неизвестна; Александр Николаевич Александров-Потерехин (или Александр Потеряхин) – дан десятилетний срок лагерей. К великому сожалению, судьба многих литераторов до сих пор остаётся почти неизвестной, их творческое наследие требует широкой огласки и объективного изучения. Эту тему в 1992 году мужественно поднял в своей работе «Огонь под пеплом. Дело «сибирской бригады»» Станислав Юрьевич Куняев (Наш современник, 1992, № 7).
Загадочна роль Николая Степановича Гумилёва (1896–1921) в революции и судьбе страны (вероятнее всего, он был не только великим поэтом, но и служил в разведке, но это пока остаётся предположением); в 1921 году он был расстрелян якобы за участие в заговоре. Александр Александрович Блок (1880–1921), поначалу услышавший в грохоте и какофонии революционных перемен «музыку революции» и призывающий её слушать, вскоре ясно увидел её адское происхождение и тут же был убран с политической сцены в 1921 году инсценированной болезнью, которую никто не разгадал до сих пор. Сергей Александрович Есенин (1895–1925), близкий друг поэтов из патриотического общества Алексея Ганина, воспевающий «шестую часть земли с названьем кратким Русь», видимо, был устранён в 1925 году инсценированным самоубийством.

 

Обед по расписанию…

Хаос хаосом, а обед, как говорится, по расписанию. Одни литераторы терпели бедствия, а другие преуспевали, получали всевозможные блага и наслаждались жизнью. Вот несколько примеров.
Осипу Мандельштаму Союз писателей выделяет большую комнату, активна и его литературная деятельность, у него, по сообщению П. М. Нерлера, «несколько договоров на переводы, десятки публикаций» [1, с. 10].
Другой представитель литературного или окололитературного мира – Лариса Рейснер – тоже прекрасно устраивается в новой действительности. Известно, что до революции она издавала с отцом журнал «Рудин», затем работала в Петрограде в комиссии по делам искусств, потом едет на фронт, становится комиссаром, возвращается, одновременно меняет мужей, предпринимает многочисленные поездки по стране. И всё это время она купается в роскоши, живёт в особняке, принимает гостей. А ведь всё это происходило в двадцатые годы, те самые, когда в России полыхала Гражданская война, и для народа это было время тяжелейших испытаний, голода, массовых смертей, потери крова. В стране был голод? Помилуйте, это не для неё. Для неё – всевозможные гастрономические изыски, приёмы и рестораны, прислуга и дамские капризы. А голод – это для других.
Примерно в то же самое время выходит и усиленно «раскручивается» роман И. Ильфа и Е. Петрова «Двенадцать стульев», представляющий собой злостную пародию на всю дореволюционную Россию с её вековыми устоями, трудолюбием, нравственностью, честностью, широтой души, генетическим добродушием. Вспомним образы классовых представителей, которые создали эти писатели: все они либо пьяницы, либо стяжатели, либо прохиндеи и мошенники. Согласитесь, что один образ предводителя дворянства в лице Кисы Воробьянинова отталкивающе омерзителен. Но именно таким для авторов, не понимающих и не могущих понять исторических реалий России, виделось русское дворянство, то дворянство, которое обогатило науку и культуру великими именами: Льва Толстого, Фёдора Достоевского, Ивана Тургенева, Александра Пушкина, Михаила Лермонтова, Михаила Салтыкова-Щедрина, Николая Некрасова, Ивана Бунина и многих других столпов мировой культуры. Причём сейчас мы взяли только литературные имена, не говоря о композиторах, художниках, учёных, изобретателях, врачах, инженерах. Но не мог малообразованный человек, родившийся в семье, приехавшей в Одессу из маленького городка Киевской губернии, для которого было счастьем работать здесь бухгалтером, но после революции, в 1923 году, перебравшийся в Москву, понять, что для русского человека, дворянина ли, купца, крестьянина, важнее всего на свете были честь и достоинство.
Академик Игорь Ростиславович Шафаревич, характеризуя творчество авторов этого романа, считал, что оно давно требует пересмотра. Вот что он писал: «Это отнюдь не забавное высмеивание пошлости эпохи нэпа. В мягкой, но чёткой форме здесь развивается концепция, составляющая, на мой взгляд, их основное содержание. Действие их как бы протекает среди обломков старой русской жизни, в романах фигурируют дворяне, священники, интеллигенты – все они изображены как какие-то нелепые, нечистоплотные животные, вызывающие брезгливость и отвращение. Им даже не приписывается каких-то черт, за которые можно было бы осудить человека. На них вместо этого ставится штамп, имеющий целью именно уменьшить, если не уничтожить, чувство общности с ними как с людьми, оттолкнуть от них чисто физиологически…» [2].
В это самое время совершалось, пожалуй, одно из самых трагических действ истории – исход русских людей. Бегство из России, но не от России, а от новой и непонятной власти, когда уничтожались здоровые силы общества, рушились основы государства, совершалось посягательство на его вековые устои.
Такая коренная ломка, будучи намеренно спланированным и хорошо подготовленным грандиозным делом, могла окончательно уничтожить Россию. Особенно это было страшно после 1917 года, когда сначала под корень было уничтожено дворянство как класс. Но если с либеральной, действительно прогнившей, шаткой, испорченной западными революционно-разрушительными веяниями интеллигенцией совладать было проще, то класс-кормилец в этом смысле оказался гораздо устойчивее. Его нравственная суть выкристаллизовывалась веками, и её согнуть оказалось практически невозможно. И тогда в ход было пущено страшное оружие – раскулачивание под видом коллективизации, когда людей свободных, трудолюбивых, состоятельных стали бездумно загонять в некие аморфные объединения, словно в стадо. Ведь люди, пережившие раскулачивание, как писал Н. И. Тряпкин, были «только тем и виновны, что жили покрепче других». Но это было уже чуть позднее, хотя подготовлено в двадцатых годах. И это – другая тема, правда, вытекающая из первой.
Да, в тридцатые годы XX века гонения писателей продолжались. Русская литература переживала тяжелейшие времена, вовсю действовала РАПП (созданная в 1925 г.) – так называемая Российская ассоциация пролетарских писателей, куда входили: Леопольд Лейбович Авербах, Дмитрий Андреевич Фурманов (настоящая фамилия Фурман), Юрий Натанович Либединский, Владимир Михайлович Киршон, Александр Александрович Фадеев, Владимир Петрович Ставский (настоящая фамилия Кирпичников), Владимир Владимирович Ермилов. На глазах всего мира происходила чудовищная идеологическая схватка, становившаяся смертельной.

 

Продолжающийся апофеоз трагедии?

Мы сказали, что двадцатые годы XX столетия были своеобразным апофеозом в развитии общественного сознания, но они не стали заключительным этапом, за которым последовали бы надлежащие выводы. Они не были концом. А теперь, в двадцатых годах XXI века (по допетровскому календарю – века 76-го), думается, что такие трагические апофеозы, как ни странно, в истории происходили часто. Это звучит даже не странно – чудовищно, ибо нарушает все законы «жанра». Но такова амплитуда развития мирового сообщества, его лихорадит, трясёт, колотит. Кажется, оно не знает покоя с некоторых пор своего существования. Оно живёт и развивается по какой-то загадочной и внешне непонятной траектории, хотя объяснение этому есть и внутренние закономерности, безусловно, присутствуют.
Мы понимаем, что мир погряз в кризисе – цивилизационном, мировоззренческом, системном. Человечество пошло не по тому пути развития – не гармоничному ментально-духовному, а хаотичному потребительско-меркантильному. Теперь это ясно всем, и «стук литавр» и «треск пальбы» всё ещё раздаются с разных сторон. Вечный вопрос «что делать?» по-прежнему актуален.
Многое в этом смысле продемонстрировали обществу те самые двадцатые годы XX столетия – разрушительно-созидательные годы. Оказалось, что заваренная когда-то «похлёбка классовой борьбы» горчит и вообще трудно перевариваема. И для нас важно извлечь какой-то полезный урок. Но какой? Молчит Русь…

---

Литература

1. Мандельштам О. Э. «И ты, Москва, сестра моя, легка…»: Стихи, проза, воспоминания, материалы к биографии; венок Мандельштаму / Сост. и автор вступ. ст. и примеч. П. М. Нерлер. – М.: Московский рабочий, 1990. – 560 с. – (Московский Парнас).
2. Шафаревич И. Р. Русофобия [Электронный ресурс]. URL: http://lib100.com/book/other/rusofobiya/%D8%E0%F4%E0%F0%E5%E2%E8%F7%20%C8.%D0/%D8%E0%F4%E0%F0%E5%E2%E8%F7%20%C8.%D0.%20%D0%F3%F1%EE%F4%EE%E1%E8%FF.htm (дата обращения: 15.10.2013).

Любовь РЫЖКОВА