Певец-полуночник

Едва алеет край небес,
Река еще в тумане дремлет,
И тишиной объятый лес
Зарянке полусонной внемлет.

К. Владимирский. «На рассвете»

Ночь… Апрельская ночь в древней вековой дубраве… Тихая волшебная ночь… Столетние дубы играют с лунным светом своими раскидистыми ветвями, бросая на посеревший ковер прошлогодних листьев замысловатые таинственные узоры. Странные, словно живые тени скользят по моховым подушкам, синими лентами перескакивают через последние островки тающего снега, тонут в мутных озерах полой воды. Недавно пробудившийся от долгого зимнего сна лес, утомленный за день суетой вновь наполнившей его жизни, ночью становится безмолвным, неподвижным. Еще до первых звезд убаюкав его своим чарующим голосом, смолк певчий дрозд, напоследок почти шепотом «проговорив» перепелиное «спать-пора, спать-пора» и скрывшись в темном пологе. Остальные весенние певцы затихли еще раньше, когда над лесом только догорала вечерняя заря. Даже легкий ветерок, с вечера резвившийся в камыше у торфяной топи, подчинившись тайной силе дроздиного «слова», куда-то исчез, погрузив лес в полное, непоколебимое спокойствие. Только слышится за разлившейся рекой в седом ольшанике заунывный стон одинокой неясыти.

И кажется, что ничему не развеять ночной тишины до утра, пока в светлеющем лесу вновь не зазвучат весенние песни птиц. Но вдруг среди глухого безмолвия раздается чей-то тоненький голосок, кто-то так бесцеремонно нарушает умиротворенный сон леса. Голос невидимой птицы звучит тихо, робко, словно она, случайно проснувшись среди ночи, испуганная шорохом мыши или криком совы, в раздумье никак не решается запеть в полную силу. Но она и не умолкает, ее приглушенный напев доносится из глубины орешника, черным пятном выползающего из посеребренной луной чащи. Но в царящей вокруг тишине даже этот сбивчивый голосок разносится на сотни метров, и его невозможно не узнать в весеннем лесу – свою самую раннюю, еще полуночную песенку начала зарянка, или малиновка, как чаще величают в народе эту большеглазую пичугу.

И чем ближе восход солнца, чем светлее розовеющее на горизонте небо, тем звучнее, насыщеннее становится ночная песня, налаживается и ее строй: сильные свистовые колена сменяются нежными, журчащими трельками, переходящими то на тоненький перезвон колокольчиков, то на флейтовые наигрыши. Вот уже можно различить и саму певунью, сидящую на самой макушке куста лещины и с неподражаемым усердием, трясясь всем своим крошечным тельцем, выводящую вдохновенную импровизацию. Видно, как старается птица, как виртуозно подбирает коленце к коленцу, сплетая в единое, казалось бы, несовместимые звуки. И в то же время зарянка словно сдерживает себя, едва открывая клюв, стараясь не выпустить раньше времени всю красоту своего голоса.

Но как только за лесом загорается заря, песня птицы словно переламывается, в корне меняет свое звучание. В ней уже нет робких, невнятных колен, вся она теперь состоит из высоких слогов, сильных нот. И сама птица уже не сдерживает себя, а распаляется всё больше, вздрагивая от усердия, ударяя крыльями, что есть мочи раздувая горлышко.
Наконец солнцу удается прорваться сквозь густую щетину елей, его алые лучи ударяют поющей птице в грудь, и та вспыхивает огненно-рыжим цветом, будто отражая в себе все краски утренней зари. Да, народ очень метко окрестил эту птичку зарянкой за раннее предрассветное пение и неповторимый цвет. В утреннем свете становятся заметны удивительные выразительные глаза птицы, в которых сейчас дрожит отражение солнца, нежный оливково-бурый окрас спинки и светлое брюшко. Аккуратная, словно точеная, пичуга на длиннейших ножках выглядит очень грациозно.

Вот уже несколько часов зарянка продолжает петь, лишь изредка умолкая, чтобы слегка перевести дух. Тем временем в лесу уже слышатся колокольчики синиц, громогласные раскаты зябликов, посвисты поползней. С каждой минутой тысячный хор звучит всё громче, а когда, перекрывая его шум, с вершины ели начинает свое могучее пение пестрогрудый дрозд, зарянка, наконец поняв, что более не в силах противостоять дневному многоголосью, смолкает и круто ныряет в непроходимые заросли подлеска. Там она незаметно скоротает время до вечера, когда в утихающем лесу можно будет вновь удивлять случайного слушателя своим неподражаемым талантом певца-полуночника.

Да, талант этой птички неоспорим, но всё же она не входит в число лучших комнатных певцов. Ее негромкое пение, имеющее необыкновенную завораживающую силу в предрассветном лесу, сразу теряется, тускнеет среди голосов зябликов, щеглов, реполовов и других громкоголосых соседей по клеткам. И всё-таки любители очень ценят зарянок, часто отдавая им предпочтение перед куда более одаренными тонкоклювыми певцами. Подкупает в этих птичках прежде всего их необычайно милый облик и удивительная привязанность к хозяину. Поразительную доверчивость птички проявляют не только в клетках, но и в дикой природе, где при должном запасе терпения и мучных червей человеку совсем не сложно быстро подружиться с милой птичкой.
Порой зарянки сами ищут контакта с человеком. Это именно они так часто становятся лесными спутниками грибников, следуя за ними по пятам. Стоит любителю тихой охоты срезать очередной грибочек, нарушив сплошной ковер из опавших листьев, как внимательная птичка уже сидит буквально у него под ногами, вопросительно посматривая, наклонив головку набок. Так же смотрит и комнатная зарянка на своего владельца, ожидая порцию мучных червей. На общение с человеком птицу толкает тот же инстинкт, что заставляет ее следовать за крупными копытными животными, которые, разрывая землю в поисках пропитания, помогают добывать корм и зарянкам. Недаром там, где земля изрыта стадами кабанов, весной всегда раздается пение этих птичек. Не раз мне самому приходилось поражаться удивительному поведению зарянок.
Впервые я познакомился с зарянкой, отдыхая на турбазе в сосновом бору. До этого я видел ее только на красочных картинках в книгах, где птицу изображали неправдоподобно яркой, красногрудой. Уже тогда мне очень захотелось во что бы то ни стало достать милую птичку, которая, по уверению авторов, не слишком сложна в содержании и красиво поет. Много раз я просил знакомых охотников поймать мне зарянку, предлагал двойную и даже тройную цену, но дальше обещаний с их стороны дело не шло. Все эти птицеловы охотились главным образом за чижами, щеглами, реполовами, изредка добывая зябликов и овсянок, а все их тока располагались среди полей, где зарянка не могла появиться даже случайно.
Постепенно я оставил безнадежную затею с приобретением желанной птицы на рынке, но и добыть зарянку самостоятельно у меня не выходило. Много раз, бывая по утрам в лесу, я видел их поющими на высоких деревьях, бегающими в густом дубравном подлеске, но как поймать эту юркую птицу, я не знал.

И вот во время отдыха, уже в конце лета, возле нашего домика, стоящего на самом краю зоны отдыха, где к нему сплошной стеной подступал дремучий лес, я заметил небольшую серовато-бурую птичку. Она наведывалась по утрам, когда ее не беспокоили спешащие к завтраку туристы, и, совершенно не стесняясь моего тихого присутствия, спокойно «хозяйничала» во дворе. Она всегда появлялась из раскидистого куста бузины, затем неизменно следовала к мусорному ведру, где можно было поживиться еще вялыми от холода заночевавшими на стене мухами. Быстро насытившись, птица начинала развлекать себя как могла: она молниеносно носилась по земле, то скрываясь из виду в густых зарослях, то вдруг как по волшебству возникая на самом центре вытоптанной площадки, потом вдруг круто взлетала вверх, словно жаворонок зависая в одной точке. Случалось, что птичка подлетала совсем близко, усаживаясь на угол уличного стола, отвешивая мне грациозные поклоны и несколько удивленно присвистывая. Я никак не мог узнать в этой пестрогрудой птичке ни одну из тех, что раньше видел на картинках, и всё же во всем ее складе, тонком клюве, огромных выразительных глазах было что-то очень знакомое.

Время от времени, удобно устроившись на коньке крыши, просто встав на одной ножке посреди двора или скрывшись в своем кусте бузины, птица насвистывала какой-то странный, очень длинный и сложный мотив. Как и его исполнитель, он не был мне знаком. Обрывочные очень тихие строфы неслись из раздувающегося горлышка птички. Было ясно, что, кем бы она ни была, это самец. С той самой минуты, как птица впервые подала голос, я решил непременно поймать загадочного певца, а уж потом по книгам разобрать, кто это есть. Уже тогда я содержал дома чижей, щеглов, зябликов и других обычных клеточных птиц. Бывали у меня дома и разные синицы, поползни, свиристели. Всех их я небезуспешно сам же и добывал. Орудиями мне служили небольшой тайник и западня, но для поимки насекомоядных птиц, о принадлежности к которым говорил весь облик и поведение утренней гостьи, нужен был лучок-самолов или развесная сеть, которых у меня тогда не было. Единственное, чем я располагал, – небольшой обрывок мелкоячеистой рыбацкой сети, найденный на берегу реки.

Началась упорная работа по сборке самолова, и спустя пару дней конструкция, отдаленно напоминающая большую мышеловку с привязанной к ней сетью, была готова. С каким же нетерпением я ждал тогда нового утра, чтобы наконец испытать свое «творение»! Уже с вечера я установил снасть вблизи зарослей крапивы, где больше всего любила бывать птица. Приманкой служила крупная ночная бабочка, пойманная на оконный свет.

И вот оно… холодное августовское утро, с серебряной росой на траве, слегка позолоченными вершинами сосен, пряным смоляным запахом в свежем воздухе. Осторожно отмахиваясь от надоедливых комаров, я стал ждать появления птицы. Где-то высоко в кронах гнусаво перекликались гаечки, над головой шуршал когтистыми лапами по сосновой коре поползень, медленно подбираясь к умывальнику, чтобы глотнуть пару капель студеной воды. И вот из куста бузины донеслось знакомое долгожданное «цик-цик» и звук от трепета птичьих крыльев. «Цик-цик-цик», – еще уверенней повторила птица и выпорхнула из куста. Предусмотрительно убрав ведро с мусором и разогнав всех мух, я лишил ее легкого завтрака, и птица принялась разыскивать другой корм. Появившееся на ее излюбленном месте устройство сразу привлекло ее внимание, а мимо жирного слепца просто невозможно было пройти. Зафиксировав на нем пристальный взгляд больших глаз, птица стала осторожно приближаться. Короткая перебежка… остановка, поклон… еще перебежка…. и птица уже у лучка. Как быстро! Нервная дрожь пробежала у меня по спине. Сейчас, сейчас! Вот птица наклоняется вперед… хватает приманку и… крепко зажав слепца в клюве, отбегает в сторону. Лучок не сработал, я слишком сильно надвинул сторожок, и птице просто не хватило сил стянуть его с подчинка. Скорее… скорее новую приманку. Благо по утрам на входной двери всегда много ночных бабочек, привлеченных светом ночника.

И вот снасть снова заряжена. Быстро расправившись с увесистой добычей, зарянка не заставила себя долго ждать и во второй раз. Снова осторожный, в две перебежки подход… наклон… Второй раз осечки быть не могло! Самодельная снасть сработала безупречно. Не помню, как я соскочил с места, как оказался возле самолова, но вот птица была уже у меня в руках. Едва я вытащил ее из-под сетки, как на рыжевато-буром фоне ее грудки увидел пробивающиеся «пеньки» новых перьев, которые уже успели раскрыть на концах огненно-рыжие кисточки. «Зарянка! Это же зарянка! Та самая птичка из книги», – беспрестанно стучало у меня в голове.

Неделю птицу пришлось держать в самодельной клетке из картонной коробки и решетки, сплетенной из ивовых прутьев. Кормом ей служило муравьиное яйцо с доброй порцией слепцов и кузнечиков, на добывание которых у меня уходили целые дни. Менее охотно она ела красную бузину и лесную малину. Уже вернувшись домой в городскую квартиру, я постепенно перевел свою зарянку на суррогатный корм, обзавелся у знакомых птицеловов мучными червями и в спешке принялся запасать уже кончающееся муравьиное яйцо.
Вскоре перелинявшая птица стала просто красавицей, одевшись в роскошный взрослый наряд. Зарянка быстро стала совершенно ручной, охотно брала с ладони предложенных мучных червей, а выпущенная в комнату вела себя совершенно спокойно, методично обследуя все углы или просто гордо восседая на огромном оленьем роге. Птица жила в клетке уже больше трех месяцев, но продолжала насвистывать всё тот же несвязный мотив, совершенно далекий от того чудесного пения, о котором писали в книгах. Не стало пение лучше и к весне.
К сожалению, я тогда допустил ту же ошибку, что и многие начинающие птицеловы. Услышав еще в лесу негромкое пение, с которого обычно начинают все молодые птицы, я был уверен, что поймал самца. Но зарянка относится к тем немногим птицам, у которых самки тоже поют, хотя пение их значительно тише и менее разнообразно. Не отличаются самки зарянок и внешне, лишь немного уступая самцам в интенсивности рыжего цвета. Поэтому гарантией добычи самца служит только своевременная ранневесенняя поимка птицы с голоса. Именно так поступают маститые охотники, да и ловят они не первую попавшуюся зарянку, а тщательно выслушанную понравившуюся особь.

Первые зарянки появляются в лесах средней полосы рано, когда еще лежит снег и только вдоль незамерзающих ручьев и небольших лесных речушек появляются первые островки открытой земли, где и держатся птицы. Но ловить таких первопроходцев не стоит – велик шанс получить «кота в мешке». К охоте за зарянками приступают позднее, дождавшись, пока птицы займут гнездовые участки. Обычно это время приходится на начало апреля. Едва появившись на своей территории, зарянки тут же возвещают об этом громким пением, звучащим с короткими перерывами почти круглые сутки. Но выслушивать будущего питомца лучше всё же рано утром или на вечерней заре, чтобы не мешал хор более громкоголосых певцов, которые тоже к этому времени спешат заявить о своих правах.

Как и другие мелкие дроздовые птицы, зарянки обживают сравнительно небольшой участок леса, на котором у них есть излюб­ленные места «жировки», трассы, по которым птицы перемещаются, присады для пения. Опытному птицелову достаточно всего нескольких минут, чтобы получить полное представление о занятом птицей участке. Для начинающих любителей я рекомендую следующий порядок действий при выслеживании птицы. После того как поющая зарянка найдена по голосу, следует, оставаясь на почтительном расстоянии, дождаться, пока она слетит на кормежку. Очень важно не пропустить этот момент, потому что потом скрывшуюся в неизвестном направлении птицу обнаружить будет гораздо сложнее. Заметив примерное место, куда она опустилась, нужно осторожно приблизиться к нему. Обычно кормящаяся зарянка подпускает очень близко, и за ней можно легко наблюдать. Заметив места, которые посетила птица во время кормления, и дождавшись пока она сама не отлетит в сторону, их тщательно обследуют. Самые кормные участки всегда заметны по обилию помета. Здесь и следует устанавливать лучок-самолов – пожалуй, самую подходящую снасть при отлове зарянок. Вначале нужно расчистить от листвы площадку чуть больше площади, накрываемой снастью, а затем, установив сам лучок, слегка замаскировать его. Чернеющий участок обнаженной земли, кишащий всякой съестной мелочью, притянет птицу словно магнит, а пара мучных червей на сторожке станут непреодолимым соблазном. Птица обычно попадается уже при первом же сходе на землю.
Если зарянка слишком осторожничает и не заходит в самолов, можно прибегнуть к использованию небольшой развесной сети, которая в случае с этой птицей всегда действует безотказно. Весьма успешно может протекать охота с использованием приманной птицы, которая в первые же секунды своего появления на занятом зарянкой участке провоцирует самые активные действия со стороны хозяина. При этом в пылу ссоры зарянка может быть поймана даже в пустой отсек западни. Чаще же используют небольшой тайник или обычный лучок.

Пойманную зарянку сразу помещают в полотняную кутейку или мешочек из легкой ткани, чтобы птица не повредила свое чрезвычайно хрупкое оперение. Порой ей удается заломить перья хвоста, даже находясь в кутейке. Если дорога до дома не займет слишком много времени, то корм и воду можно не давать. Если же она займет больше двух часов, необходимо накормить птицу уже в пути. Из-за сложности подачи воды в переносную кутейку птицеловы практикуют интересный прием. Перед тем как скормить птице мучных червей, их сильно поят, поместив на мокрую губку или прямо в воду. Спустя пару минут черви насыщаются водой так, что она брызжет из них при сдавливании. Съев несколько таких червей, зарянка получит необходимое количество влаги и, не рискуя вымокнуть в питейке, будет благополучно доставлена домой.

Клетка для свежепойманной зарянки может быть и без мягкого верха, но непременно с деревянными прутьями. О железные спицы она сильно травмирует кожу вокруг клюва. Первое время клетку оставляют завешенной светлой тканью, пропускающей достаточно света. Ни в коем случае нельзя использовать марлю и другие материалы, в которых птица может запутаться коготками. Период привыкания у зарянок проходит удивительно легко и быстро. Уже с первых дней они охотно начинают брать мягкие корма, вскоре принимаются за белый хлеб, размоченный в молоке, а уж про муравьиное яйцо и говорить не приходится. Для скорейшего прихода в нормальное состояние в корм истощенным к весне птицам добавляют дробленый подсолнух и давленую коноплю, а также увеличивают порцию мучных червей до двадцати и более штук. Не следует, однако, слишком усердствовать с добавлением жирных кормов, и как только птица придет в норму, ее переводят на стандартный рацион.

Как и других мелких насекомоядных птиц, кормят зарянок дважды в день, следя за тем, чтобы мягкий корм всегда оставался свежим. Мучных червей скармливают также в два приема по 4–5 штук за раз. С середины лета существенным дополнением рациона становятся свежие ягоды бузины. Их можно сушить и впрок, добавляя затем в зимние суррогатные смеси.

При должном уходе зарянка начинает петь в течение первой недели, разумеется, оставаясь в завешенной тканью клетке. Как и в природе, поет она преимущественно в утренние и вечерние часы, а иногда и ночью. Дневное же пение большей частью представляет собой негромкое щебетание. В жилой комнате своими ночными выкриками птица может несколько досаждать. Встречаются экземпляры, сохраняющие активность на протяжении всей ночи. При этом они не только периодически поют, но и продолжают перепрыгивать по жердочкам, кормиться и даже принимать ванны. Завешивание клеток темной тканью лишь усугубляет ситуацию: не видя жердочек, птица начинает беспокойно метаться, создавая еще больше шума и вдобавок сильно портя свое оперение. Лучше просто перевести птиц в нежилое помещение или на балкон, где они постепенно обживутся и вскоре прекратят беспокойное поведение по ночам.

Уже через пару недель птицы становятся достаточно спокойными, чтобы можно было оставлять клетки без завешивания. С этого времени зарянки начинают привыкать к человеку, поют в его присутствии, а при специальном приручении берут червей сначала с пинцета через решетку, а потом и с ладони.

Содержать зарянок нужно непременно в отдельных клетках. Эти задиры совершенно не переносят никакого соседства. Даже в просторных вольерах два самца будут постоянно притеснять друг друга, а ожесточенные схватки рано или поздно приведут к гибели одного из них. Относительно мирно уживаются парочки зарянок в весенне-летнее время, когда в вольерах или при свободном содержании в комнате они могут даже размножаться. Однако к осени от их добрососедских отношений не остается и следа. От зарянок могут сильно пострадать более мелкие обитатели вольеров, а стычки с крупными птицами, на которых зарянки безбоязненно нападают, заканчиваются плохо для самих задир.

Зато одиночные птицы, лишенные контакта с другими пернатыми, демонстрируют чудеса приручаемости. Однако сильно баловать и приучать птиц к рукам не стоит. Такие питомцы могут стать совсем никудышными певцами. При появлении в комнате человека они прекращают петь, а всё их внимание сосредотачивается на хозяине, от которого они ждут нового угощения. Да и постоянные выпуски птицы на прогулку в комнату почти всегда заканчиваются трагично: птица либо вылетает в оставленную открытой форточку, либо становится жертвой невнимательности людей, у которых она постоянно крутится под ногами. Стоит помнить, что зарянка – это прежде всего певчая птица и обращаться с ней нужно подобающим образом.

Интенсивное пение у зарянок продолжается с первых дней после поимки и до середины лета, когда они начинают готовиться к линьке. Смена пера у большинства птиц протекает весьма успешно. Стоит только увеличить порцию мучных червей и по возможности разнообразить рацион животными кормами. Необходимо обеспечить птицу минеральными добавками, а также возможностью ежедневного купания и приема солнечных ванн. Вылинявшие в клетках птицы лишь немногим уступают яркостью пера вольным собратьям.
После линьки в зарянках просыпается инстинкт перелета, птицы начинают беспокоиться по ночам, ударяться о решетку, портя при этом свое новое оперение. Для предотвращения этого на ночь нужно оставлять небольшой светильник, которого будет достаточно, чтобы птицы различали присады. Этот период длится обычно не более двух-трех недель, а вскоре после него зарянки начинают потихоньку пробовать голос. Некоторые авторы утверждают, что после линьки зарянки продолжают петь вполголоса весь новый сезон и лишь на третью весну, окончательно привык­нув к комнатным условиям, вновь запевают в полную силу. Действительно, во втором сезоне птицам подолгу не удается распеться во весь мах. Видимо, поначалу на них сильно сказывается отсутствие смены времени года. Но всё же к весне большинство зарянок начинают исполнять полноценные песни, а уж на третий сезон полного голоса от них можно ожидать почти сразу по окончании линьки.

С годами освоившиеся в клетках зарянки поют почти на протяжении всего года, выгодно отличаясь от большинства других насекомоядных певчих птиц. Содержание их несколько проще, чем других тонкоклювых певцов. Значительную часть рациона зарянок могут составлять ягодные корма, содержание белковых компонентов в смесях для них значительно меньше, чем для родственных им соловьев, варакушек и других несравненно более хрупких птиц. Поэтому зарянка может быть рекомендована как отличная комнатная птица для тех, кто уже имеет опыт ухода за выносливыми зерноядными питомцами и хотел бы попробовать свои силы в содержании «певчей элиты».

Владимир Ламонов