История в скульптуре

Наталья МЕРКУШОВА

Тамбовский волк

Тамбовский волк обрёл жилище
В огромном дубе вековом,
Ему воды не нужно, пищи,
Он в новом облике своём.

Нет шерсти, и клыков не видно,
Умильна мордочка его.
За что зовут нас так обидно –
Тамбовским волком? Для чего?

Да, так заслуженно и звали
Разбойный люд в лесу густом.
О Симеоне вы слыхали?
Отшельник был, и волк при нём.

Смешалось доброе и злое,
Но скульптор дерево любил,
И волка он с большой любовью
В прекрасный образ превратил.

Рахманинов

На улице одноимённой,
Недалеко от речки Цны,
Стоит, в Тамбовский край влюблённый,
Рахманинов и видит сны.

А в них мелодии крылато
Летят свободно, без ветрил.
На этой улице когда-то
Дед жил и музыку творил.

А внук стоит на пьедестале
Во весь свой человечий рост
И слышит, как в концертном зале
Тамбов встречает море звёзд.

Во время ярмарки Покровской
И фестивальных ярких дней
На летних праздничных подмостках
Бывает множество гостей.

Рахманинов, конечно, слышит
Своих мелодий грозный вал.
И даже находясь в Париже,
Он «нашу» музыку писал.
Два музыканта, две планеты

Раскрыта нотная тетрадь,
Два музыканта наготове.
И вальс, и марш звучат опять,
Они написаны в Тамбове.

«Манчжурия», «Славянки» зов,
Вы покоряете звучаньем.
Исток рождения – Тамбов –
Судьбой назначен не случайно.
И здесь Агапкин и Шатров,
Служа отечеству и слову,
Создали музыку веков –
Парящий вальс и марш суровый.

Волшебно музыка звучит,
Она, межзвёздная комета,
Не поменяет свой зенит
И никогда не канет в Лету.

Поклонись своей матери

В материнском величии гордость
За своих сыновей и мужей.
Повидала и радость, и горечь,
Много вынесла в жизни своей.

Не сломлённая мать и солдатка,
Ты с иконой встречаешь детей.
Молишь ты, чтобы им было сладко,
Провожая на фронт сыновей.

Величава в своём материнстве –
Вот такою мы видим тебя.
Сила наша в безмерном единстве:
Мать и Родина; Мир и Земля.

Лермонтов

И до сих пор ведутся споры:
В Тамбове Лермонтов бывал?
К чему пустые разговоры,
Ведь «Казначейшу» написал!

А там подробно и правдиво:
Где казначея дом стоял
И где жена его игриво
В окно смотрела на улан.

Решили, был! И в сорок первом,
Тогда уже велась война,
Был памятник поставлен. Первый!
В Победу верила страна.

И в день рождения поэта
Здесь слышны звуки голосов.
И он, поэтами воспетый,
Ваятель пламенных стихов!

А духовым оркестрам – жить

«Халилов – наш!» – вот так сказать
Тамбову выпало судьбою.
Мы видим офицера стать,
Готовность к музыке и к бою.

Взмах дирижёрский выдаёт
Всю силу дивного таланта,
Мир, созданный звучаньем нот,
В веках прославит музыканта.

А духовым оркестрам – жить,
Идти по улицам Тамбова.
Искусству призванный служить,
Халилов их увидит снова.

Он видит, как они идут!
Медь оркестровая сияет!
И мощной музыки салют
С благоговением встречает.
Мичурин. Величие его

Селекция растений – вот основа
Мичуринских свершений и трудов.
Волшебником он был, что безусловно,
Других таких не сыщется творцов.

Чтоб в нашем крае виноград родился?!
А сколько ягод разных и плодов!
Со счёта он и сам, наверно, сбился.
Итог его немыслимых трудов.

И разошлись творения по свету,
И там дают плоды, где холода,
И там, где вечно торжествует лето.
Всё он. А сам нередко голодал!

Перелицовывал свою одежду,
Всё для других, себе же – ничего…
И памятник хранит сию «небрежность».
А в этом и величие его.

Всеволод Бобров.
Мгновение удара

Многотонный гранитный камень
Как основа его основ
Возлежит под его ногами.
Вот такой он и есть – Бобров!

Закалённый в футбольных схватках,
И в хоккейных он был силён,
Сил на два капитанства хватит,
Стал и тренером мощным он.

Остановлен мгновеньем удара
И движением – только вперёд!
Воплощение звёздного дара,
Достижения звёздных высот.

Памятник Ветерану-победителю
Ивану Степановичу Одарченко

Присел ветеран на скамейку.
Прошло столько лет, он устал.
Такие бывают ремейки –
В Берлине солдат побывал.

И там, в Трептов-парке, доныне
Солдат-Победитель стоит.
Одарченко вылеплен в глине –
И в парке, одетый в гранит.

И вот он, с ребёнком, как прежде,
Счастливый в везенье своём.
Война не лишила надежды,
Построил свой собственный дом.

Правнучка прижалась к дедуле,
Как девочка в грозные дни
К солдату России прильнула.
Тогда был повержен Берлин.

Пётр и Февронья. День семьи, любви и верности

Февронья, красавица юная,
Спасла от болезни Петра.
Хранить обещанья не думая,
Жениться хотел, но соврал.

И снова болезни нахлынули,
И снова спасала его.
Друг друга они не покинули
И не пожелали того.

И в час свой единый ушли они,
И были разлучены, но
Терзанья разлучные сгинули,
И вместе они всё равно.

Не канули жизни их в вечности –
Причислены к лику святых.
И стали прообразом верности
И праведных жизней людских.

Гуляют у речки влюблённые
И видят Февронью, Петра.
Они, и в гранит облачённые,
Стремятся к семейным дарам.

Сергеев-Ценский.
Он с высоты на Цну глядит

Из глыбы серого гранита
Он словно вырастает ввысь.
Здесь началась его орбита,
И чайки над волной неслись

Тамбовские, потом над морем
Сопровождали жизнь его.
Был дом его на склоне горном
Гостеприимным уголком.

«Печаль полей» о нашем крае
Как подтверждение того,
Кто был в его судьбе вначале,
До черноморских берегов.

А Цна течёт не уставая,
Он с высоты на Цну глядит.
Она была ему родная,
Вот потому он здесь стоит.

Державин. Наместник и пиит

Державин свой оставил след,
При нём губернию создали.
Он был наместник и поэт,
Неподражаемый Державин.

Учился Пушкин у него,
И эта ниточка к Тамбову
Ведёт Поэта самого,
Ведёт державинское слово.

Прекрасный памятник стоит,
Он не случайно здесь поставлен.
И он, наместник и пиит,
Достоин быть на пьедестале.

Святитель

Святитель Войно-Ясенецкий.
В Тамбове помнят, любят, чтут.
Он был хирургом, но не светским,
Им выбран был нелёгкий путь.

Служенье Богу изначально
Предназначалося ему.
Изведал множество печалей,
Бросали в пропасти-тюрьму.

Но эти тюрьмы-ссылки были
Основой праведных трудов,
Что людям верно послужили –
Страданий рушили основ.

И вот стоит, бросая взоры
На паству, реку, Божий храм…
С берёзки листики-узоры
Слетают, равные слезам…

Поэт-романтик Боратынский

Поэтом пушкинской поры
Наш край гордится и доныне.
Его прекрасные дары –
Оазис в солнечной пустыне,

Где ждут живительных глотков
И путник, и «корабль пустыни».
И философский мир стихов –
Родник в пленительной долине.

Сам Боратынский называл
Наш край «начальною любовью»
И в нас поклонников обрёл,
И мы гордимся этой ролью.