«На добрую долгую память…»

Рассказ

Виктория АНФИМОВА
г. Симферополь

Июнь выдался дождливый, так случается иногда в Крыму. Солнце редко выглядывало из-за серых туч, затянувших обычно синее небо. Вот и сегодня с утра моросил дождь. Алёнка сидела на диване, перечитывая «Огни на курганах» Василия Яна, но в этот раз история завоеваний армии Александра Македонского показалась ей не такой интересной. Она отложила книгу и задумалась о том, как один человек может изменить мир вокруг себя и одновременно принести страдания и смерть. Александр Македонский был легендарным завоевателем, но он разрушил не один десяток городов, по его приказу было истреблено много мирного населения. А бывает, что один человек сумеет спасти другого, своего близкого, и это отразится на жизни последующих поколений – их детей, внуков, тех потомков, о которых они и знать никогда будут.
Взгляд Алёнки упал на книжный шкаф, стоящий у противоположной стены. Именно там, на полках, хранились вещи, которые она любила пересматривать, – старые журналы, наборы открыток с бабочками и насекомыми, фото актёров кино и театра, дореволюционные ноты со странной буквой «ять». Конечно, ещё там были книги и – самое главное – бабушкин семейный альбом со множеством фотографий.
Алёнка очень любила рассматривать этот альбом, расспрашивать свою бабушку Зинаиду Ивановну о тех, кто изображён на фото, и слушать истории о своих родственниках. Легко вскочив с дивана, она открыла стеклянную дверцу шкафа и достала большой тяжёлый альбом. Пальцы привычно ощутили мягкий вытертый бархат тёмно-­вишнёвого цвета, обтягивающий обложку, а на нём в левом верхнем углу располагался золотистый медальон с изображением Кремля и мавзолея. Алёнка знала, что они находятся в Москве, во времена бабушкиной молодости этот город был столицей Советского Союза. Это государство недавно прекратило своё существование, но Алёнка сама родилась ещё во времена Союза, что давало ей необъяснимое чувство сопричастности к истории.
Алёнка открыла знакомый альбом. На самой первой странице размещалась пожелтевшая фотография на толстом картоне – большая семья сидит за столом с самоваром, в самом центре – крупный темноволосый мужчина с пышными усами, сразу видно – глава семейства.
Открылась дверь, из кухни вышла бабушка Зинаида Ивановна, готовившая обед для любимой внучки.
– Не скучаешь, моя лапочка? – с доброй улыбкой спросила она. – А, ты снова альбом взяла посмотреть. – Бабушка присела на диван рядом с Алёнкой. – Вот эта молоденькая девушка на фото – я, узнаёшь? – лукаво прищурилась Зинаида Ивановна.
– Ну конечно, ты очень похожа! А вот это – мой прадедушка? – спросила Алёнка, указав на мужчину в центре фотографии.
– Да, мой папа, а твой прадедушка, Говоров Иван Евстигнеевич, а рядом с ним – моя мама, твоя прабабушка, Софья Ивановна. Они очень любили друг друга и прожили долгую счастливую жизнь вместе. Ты знаешь, именно твоя прабабушка спасла прадедушку в страшном 1941 году, когда пришли немцы.
– Бабушка, расскажи!

…Софья проснулась затемно. Острая тревога и страх, не покидавшие её последние несколько недель, тяжёлым камнем лежали на сердце. Известия о том, что немцы прорвали оборону и вошли в Крым, ледяными тисками сжимали душу. Её мужа Ивана, как и многих других мужчин города Феодосии, направили рыть противотанковые рвы в районе Перекопа, но это не помогло остановить врагов. Немцы просто обошли вырытые укрепления, а строители из числа гражданского населения попали в лагерь для военнопленных в Джанкое. Беспокойство о судьбе мужа пролегло новыми морщинками на лбу, не давая спокойно спать и дышать. Что делать, как вернуть Ивана домой?
Дни тянулись тягуче медленно, полные ожидания неведомого. Однажды вечером к ней постучалась соседка тётя Валя, чей муж уехал вместе с Иваном рыть противотанковые рвы.
– Соня, ты дома? – стук в дверь был настойчивым и резким. – Соня, открывай!
– Здравствуйте, тётя Валя, заходите. Ну как, слышно что‑нибудь о наших? – вспыхнувшая надежда заставила дрогнуть голос Софьи.
– Соня, сегодня я была на базаре – нужно было картошки и лука купить, и там возле молочного ряда встретила Елизавету Петровну, учительницу. Так вот, она меня отвела в уголок и рассказала, что муж её племянницы домой вернулся.
– Из лагеря?! Как?
– Нужно договориться и заплатить кому‑то из охраны, и тогда он выведет тебе любого человека, поняла? Хоть мужа, хоть брата, хоть отца. Есть у тебя сбережения? Или золото?
– Ну есть немного… – растерянно проговорила Софья.
– Тогда собирайся, отправимся рано с утра с Надюшей и Ниной с соседней улицы, вместе не так страшно будет, попробуем выкупить наших мужчин. Бог даст, живыми все домой вернёмся.
– Тётя Валя, милая, конечно, пойдём! – бросилась на шею соседке расплакавшаяся Софья.
Последующие дни плохо сохранились в памяти Софьи, слившись в бесконечную череду лиц на дороге, по которой они шли пешком, поиски попутных подвод, ночёвки в каких‑то домах и грубость немецких патрулей, требовавших документы и подозрительно смотревших на измученных женщин. Холодный осенний ветер и дождь, нередко застававшие их в пути, казались наименьшими из зол.
В Джанкое, расспросив местных жителей, женщины отыскали лагерь, находившийся на территории консервного завода и обнесённый несколькими рядами колючей проволоки. Подойти близко сразу они не решились и несколько часов простояли, просто наблюдая за входом, который охранялся вооружёнными немцами. Уже темнело, когда к ним подошёл один из охранников, по виду румын, и спросил, что они тут делают. Тётя Валя, набравшись храбрости и сдерживая слёзы, сказала, что их мужья в лагере для военнопленных, и предложила заплатить, чтобы их отпустили домой.
– Мы отдадим вам всё, что у нас есть, все деньги, очень вас прошу!
Мужчина внимательно оглядел тётю Валю, Софью, беременную Нину и плачущую Надю, кивнул, спросил фамилии и сказал, чтобы приходили с завтрашнего дня по одной поздно ночью к небольшой калитке с задней стороны лагеря, обращённой к оврагу.
Софье казалось, что стук её сердца слышен на всю округу, когда она шла к заветной калитке. Мужа тёти Вали охранник вывел вчера, очень измождённого и постаревшего лет на 10, но живого. Брата Нади и мужа Нины уже не оказалось в живых, и охранник, казалось, был огорчён не этим фактом, а тем, что не получит своих денег. И вот пришла очередь Софьи. Сжимая в платочке золотые часы и несколько купюр, она стояла ни жива ни мертва. Наконец дверь тихонько открылась, и Софья охнула, с трудом узнав в худом оборванном мужчине, еле стоявшем на ногах, своего Ивана.
– Это он, он! – забормотала она, сунув в руку охраннику платочек с часами и деньгами и подхватывая мужа, чтобы он не упал тут же на землю. Вцепившись в него изо всех сил, она потащила Ивана как можно дальше от этого страшного места, приговаривая: – Всё будет хорошо, теперь всё будет хорошо.
Жили женщины эти несколько дней в небольшом саманном домике с черепичной крышей у старухи-­татарки, заплатив картошкой и крупами, которые взяли с собой в дорогу. Тётя Валя с мужем хотели поскорее добраться домой, забрав Надю, потерявшую брата, и безутешную Нину, которой вскоре предстояло рожать. Иван был настолько слаб, что не мог сразу же отправиться в путь, и было решено, что они с Софьей останутся на какое‑то время в Джанкое.
Софья почти не выходила из комнаты, ухаживая за мужем. Она боялась спросить о пережитом в лагере, мечтая о том, чтобы это всё поскорее осталось позади. Однажды вечером, держа её за руку, Иван сказал: «Сама судьба привела тебя тогда. В лагере было настолько невыносимо и страшно, что я решил покончить с собой и сделал бы это на следующий день, не приди ты за мной». Понемногу Иван приходил в себя, но оставаться надолго в Джанкое было опасно, и тут судьба снова позаботилась о нём. Иван был крупным, смуглым темноволосым мужчиной, и его часто принимали за крымского татарина. Он хорошо знал крымскотатарский язык и подолгу беседовал с хозяйкой. Как‑то вечером Энвер, сын татарки, предложил на своей подводе отвезти Ивана домой, в Феодосию. Софья с Иваном с радостью ухватились за этот шанс, и на следующий же день подвода с больным «крымским татарином» отправилась в путь. Когда же они добрались до города, Софья отдала остатки своих сбережений Энверу. Ведь самое главное сокровище – своего мужа – она вернула домой в целости и сохранности. Впереди были страшные годы фашистской оккупации, но они сумели выжить вместе со своими близкими…

– Бабушка, вот это история! Моя прабабушка была отважной женщиной!
– Да, она была необыкновенной женщиной, готовой на всё ради близких и любимых. Мне она тоже жизнь спасла, предчувствуя материнским чутьём непоправимую беду.
– Бабушка, расскажи! Это тоже случилось в годы вой­ны?
– Да. Мы с твоим дедушкой поженились 21 мая 1941 года. А ровно через месяц началась вой­на, и дедушка – тогда ещё молодой техник-­лейтенант Андрей Акимович Волков – ушёл на фронт. Я осталась в Феодосии с родителями. Когда осенью немцы стали наступать на Крым, я должна была эвакуироваться на теплоходе «Украина», но в тот день непрерывные бомбёжки немецкой авиации в районе порта так напугали мою маму, твою прабабушку, что она не пустила меня на корабль. И я осталась дома. Позже стало известно, что теплоход «Украина» немцы потопили под Новороссийском. Вот так она спасла мою жизнь. Твой дедушка вернулся домой после окончания вой­ны. Помню – звонок в дверь, я пошла открывать. Вижу мужской силуэт, узнаю – и падаю в обморок на руки дедушке. В 1946 году родилась твоя мама – Нина Андреевна. Потом она выросла, вышла замуж, и на свет появилась ты, моя лапочка.
– Значит, если бы ты в тот день уплыла на теплоходе, то не было бы ни моей мамы, ни меня?
– Да. Но этого не случилось, и я очень рада, что всё вышло именно так, – бабушка поцеловала Алёнку и прижала к себе. – Проголодалась? Уже время обеда. Пойду накрывать на стол, а ты дедушку позови, и будем кушать.
– Хорошо, бабушка! – Алёнка положила альбом на диван и побежала звать дедушку на обед.
Зинаида Ивановна, ненадолго задержавшись, взяла в руки альбом и наугад раскрыла его. С небольшого снимка смотрел её отец, Иван Евстигнеевич Говоров. Простодушная подпись без знаков препинания на обороте фото, сделанная его рукой и написанная фиолетовыми чернилами, гласила: «На добрую долгую память моей неизменной любимой Сонечки подруги моей жизни долгих лет». И дата – 3 сентября 1946 года.
Зинаида Ивановна улыбнулась, погладила фото, закрыла альбом и положила его на место в книжном шкафу. Быстро смахнув рукой набежавшие слёзы, она заторопилась на кухню.