На два года старше

Подтянутый молодцеватый майор в чистой форме быстрым шагом прошёл по твёрдой как камень почве. Снег в Токарёвке Воронежской области в этом году сошёл раньше обычного. Потому к первым числам апреля на удивление под весенним солнцем земля быстро высохла и затвердела. Не настолько, чтобы проезжающие редкие автомобили, конные повозки или люди поднимали много пыли. Но достаточно для того, чтобы пыль плотным слоем покрывала любые сапоги.
Майор прошёл по краю железнодорожной площади и свернул к стоявшему чуть в углублении магазину. Перед широким крыльцом сидел старый худощавый точильщик, который, облокотившись на деревянные перила, дремал:
– Здоров, Игнатьич! – майор подошёл и похлопал мужчину по плечу.
– Что? Кто? – по-старчески медленно открыл глаза тот и приподнялся. – А, товарищ майор! – протяжно отметил старик. – А я думаю, кто тревожит сон старого больного Захара Игнатьевича!
– Ну так а кто же?! – усмехнулся майор и присел на край третьей из пяти ступеней крыльца сельского магазина. – А ты всё, значит, тут?
– Тут, Ванечка. Тут! В мои годы уже мало куда можно двигаться, а про переезд – забудь! Это тебе надо идти в гору, служить, работать, развиваться! А моё дело уже одно!
Майор вытащил портсигар, достал папиросу и неспешно стал разминать табак пальцами. О чём‑то задумавшись, он посмотрел вдаль на железнодорожный вокзал, потом провёл взглядом по всей площади, медленно рассматривая чуть ли не каждого прохожего. Наконец он остановился на молодом вихрастом пареньке. Тот сидел примерно в десятке метров на углу соседнего дома на куске бревна и, склонившись в три погибели, что‑то шил, орудуя толстой иголкой со вставленной серой ниткой.
Губы офицера слегка дёрнулись в ухмылке, но ненадолго. Он прищурил глаза, рассматривая простецкую крестьянскую одежду паренька. Тот выглядел по лицу лет на пятнадцать, весу нельзя было дать и трёх пудов, хотя не сказать, что ростом не вышел. Однако одежду юноша как будто снял с высокого и тучного мужчины: штаны на нём повисли мешком и почти полностью закрывали стопы.
– Будешь? – вставив себе папиросу в рот, майор предложил закурить своему знакомому точильщику.
– О! Да у тебя заканчиваются! – протянул Захар Игнатьевич, но взял три папиросы, сунув две в карман на груди. – А ты чего тут, в Токарёвке, оказался? Я думал, ты в Воронеже давно!
– А я приехал в призывной пункт с целью проконтролировать и просмотреть ход призыва! Вот и иду в сельпо купить папирос. – майор засмотрелся на вихрастого паренька и опустил руку.
Портсигар тут же полетел вниз, в пыль. Однако его очень ловко успел ухватить рукой точильщик. Для этого старику пришлось несколько наклониться. Поднимаясь, он плечом задел форму майора и приподнял её, показав пояс. Из кармана торчал небольшой ножик с очень красивой ручкой.
– О-о, Ванюша! Да у тебя ножи есть! – улыбнулся точильщик. – А покажи, что за нож!
Офицер достал нож в грубых кожаных ножнах, явно самодельных.
– О! – улыбнулся старик. – Ручка хорошая, добрая, а ножны крестьянские. Нож красивый, добротный, а не наточен. Как так?
Точильщик снизу вверх посмотрел на майора. Тот некоторое время подумал, потом с улыбкой кивнул, закрыв глаза. Старик поудобнее устроился на своём месте и ногой принялся раскручивать точильный круг. Майор закурил и вновь посмотрел на действия вихрастого паренька. Сейчас стало понятно, что тот методично сшивает два куска тонкой кожи, пытаясь сделать аккуратные ножны. Тонкий нож оказался рядом – когда юноша пошевелил ногой, то офицер увидел блеснувший клинок на бревне почти у самого бедра. Рукоятка отсутствовала.
– Сашка, – спокойно пояснил точильщик, контролируя процесс заточки. – Помощник мой! Взял его к себе. Смышлёный малый, инструмент любой умеет держать. Вот умру – возьмёт мой станок и точильщиком будет зарабатывать на хлеб.
– А чего по родительским стопам не пойдёт? Сирота?
– Да если бы! – старик на время перестал точить, рассматривая лезвие ножа. – Он же палушкинский. Захара Палушкина сын, Захара из Знаменки! Из бедняков таких, что… – старик настолько распереживался, что даже нервно задёргал головой, отчего на мгновение опустил руку с ножом. –
– Вижу! – майор обратил внимание, что сейчас стала видна деревяшка, примотанная к стопе юноши. – Верю! Но скажи: кто у нас не из таких сейчас здесь? Я вот тоже чего только не ел в детстве! – Майор стал с силой тереть пальцы рук друг о друга и сжал зубами папиросу.
– Не без этого! – старик опять принялся затачивать офицерский нож. – Но этот… Понимаешь, знавал я егойного отца. Тёзка мне… Хотел выбиться в люди, работал. Да вот детей у него столько оказалось, за всеми не уследишь. А потом он того… – и Игнатьич махнул рукой куда‑то неопределённо в сторону.
– Так такому тогда надо в армию идти! – майор взял у старика свой нож, посмотрел на него, выразив удовлетворение. – В армию как раз идут бедняки. Учиться, служить. Родину защищать! – Офицер протянул в ответ несколько монет в горсти.
– Да куда ему там! Ему же вот недели две как шестнадцать исполнилось!.. – усмехнулся Захар Игнатьевич. – Я же помню, когда он появился! У меня же в тот год жену загубили…
– Антоновцы? – больше утвердительно сказал майор, нежели спросил. – Помню этих гадов! Мне тогда двадцать было. И я только прибыл во втором эскадроне первого кавполка на ликвидацию бандитов. Как сейчас помню: комполка Николай Михайлович Дронов, а командиром эскадрона служил Георгий Константинович Жуков. Ой, сколько я в составе эскадрона набегался по этим степям!.. – офицер с ностальгией покачал головой, его лицо расплылось в довольной улыбке.
– Так ты когда прибыл? Под Новый год, кажись…
– Примерно… В декабре, а то и в конце ноября.
– А жена моя душу отдала в сентябре. А этот, палушкинский… Он весенний.
– Значит, ещё два года ему?!
– Да! Глядишь за это время я помру, а он после меня начнёт работать. Так что в армию ему рановато ещё. Рановато.

– Фамилия! Имя! Отчество! – громко приказал старший лейтенант, начальник призывного пункта по Токарёвке и Токарёвскому району Воронежской области.
– Палушкин! Александр Захарович, – худощавый вихрастый парень стал по стойке смирно, вытянув руки вдоль обнажённого тела.
– Дата рождения!
– Двадцать первое марта одна тысяча девятьсот восемнадцатого года!
– Врёт!
Врач сидел слева от старшего лейтенанта. Сейчас он наклонился и произнёс слово шёпотом. Справа от командира сидел лейтенант, заполнявший необходимые бумаги, чуть дальше – девушка, которая собирала и подавала дела призывников. Чуть дальше в углу за отдельным столом сидел прибывший из области майор. Он наблюдал за ходом работы призывного пункта. Старший лейтенант знал старшего по званию офицера, неоднократно пересекался по службе, был знаком по Гражданской вой­не. Однако на всякий случай поглядывал на майора и старался быть построже.
– Сколько тебе полных лет? – громко поинтересовался старший лейтенант.
– Восемнадцать, товарищ старший лейтенант!
– Врёт! – опять наклонился врач. – Тело подростка, не сформировано! Ему от силы лет пятнадцать!
– Товарищ военврач говорит, что тебе пятнадцать! – старший лейтенант приподнялся и, прищурив глаз, пристально уставился на призывника. – Не похож на восемнадцатилетнего! Ладно год себе приписывают. Но три!..
– Я из бедняков, товарищ военврач, недоедал. Всю жизнь питался плохо. Но мне восемнадцать.
Вихрастый юноша повернулся в сторону, быстро стараясь отыскать возможность продемонстрировать свою удаль и силу. Там стояла очередь призывников на взвешивание и измерение роста. Парень сделал пару шагов, подошёл к последнему в очереди, сунул руки подмышки и резко потянул вверх, стараясь поднять. Ноги призывника оторвались от пола примерно на три-пять сантиметров, но не больше. Тот тут же закрутился и спрыгнул:
– Ты чего, тютя? – закричал он.
– Отставить! – бросил старший лейтенант.
В углу поднялся майор.
– Силён! – усмехнулся он, подходя к вихрастому парню. – Но, кажется, у тебя все в роду такие бывали, верно?
– Так точно, товарищ старший офицер! – выпрямился по стойке «смирно» вихрастый.
– Майор! Два прямоугольника – майор! Надо бы знать, товарищ призывник! – старший лейтенант вышел из-за стола.
– Твоё лицо напоминает мне кого‑то… – майор покрутил головой и наконец щёлкнул пальцами. – А ты не из Знаменки случаем?
– Так точно. Из бедняков!
– Захар… Или не Захар? Точно! Захар палушкинский!
– Всё верно, товарищ майор! – призывник продолжать стоять по стойке «смирно».
– Помню твоего батю! Помню! То‑то и голова вихрастая такая. И ты там бегал… Под стол, но уже бойко так! – майор рассмеялся, после чего улыбка появилась и на лице призывника. – А я там был, если не соврать, году эдак в двадцать первом…
Майор покачал головой, потом медленно развернулся и зашагал к своему стулу в углу, постоянно приговаривая: «Эх, времена были!» Старший лейтенант повернулся и посмотрел на военврача. Тот пожал плечами:
– В армии окрепнет! Накормят!
– И накормят, и научат! – согласился старший лейтенант. – Записывай! – приказал он лейтенанту. – Палушкинский! Как тебя там?
– Александр Захарович.
– Кудой служить хочешь, Сашка? На Дальний Восток поедешь?
– Поеду, – расплылся в улыбке вихрастый паренёк. – А служить в армии хотел. Главное – чтобы сапоги дали!
– Дадут! Дадут. На этот счёт не переживай, не обделят.

Кинолог

Последние пару часов поезд шёл очень медленно. Колёса вагона постукивали на стыках рельсов редко, оттого вагон практически не раскачивался, как прежде. На последней длительной стоянке на станции Магдагачи начальник поезда раздал старшим указания оповестить всех призывников в вагонах, что на следующий день поезд въезжает в Амурскую область и прибудет на станцию Куйбышевка-­Восточная. Оттуда уже всех призывников развезут согласно плану по частям для дальнейшего прохождения службы.
Призывники из центральной части страны двигались уже четвёртую неделю и видели немало городов. Больше всех произвели впечатление крупные Куйбышев, Омск и Новосибирск. Теперь все ожидали увидеть станцию не меньше. Однако в приоткрытые ворота пока виднелись только бескрайние поля, редкие деревушки да домишки вдоль железнодорожных путей. От долгой дороги устали все молодые солдаты. Однако на подъезде к конечному пункту те, кто мог, столпились у ворот – чтобы посмотреть на местность, где нужно будет жить следующие несколько лет, неся службу.
В седьмом вагоне военного поезда находилось тридцать призывников, которые по распределению попали в Пограничные вой­ска. Вагон оказался самым пустым из всех. Потому борьбы за краешек окна в новый мир не шло. Все сидели по своим привычным местам, то и дело глядели в приоткрытые двери товарного вагона. Разве что кто‑то, находившийся ближе к выходу, иной раз вставал, смотрел куда‑то вдаль, выглядывал.
В дальнем углу вагона, у стены по ходу движения находился казавшийся самым молодым призывник. Вихрастый, худощавый, ростом выше большинства сослуживцев, он сидел спиной к движению, облокотившись правым плечом на боковую стенку вагона. Рядом с ним пристроился молодой кобель, положивший на колени парню свою голову. Красноармеец то и дело гладил собаку, трепал за уши, прихватывал за шкуру.
Собака прибилась на стоянке в Куйбышеве. Молодой красноармеец стоял в охранении поезда и уже готовился пойти смениться, как увидел рядом молодого щенка, бродившего между вагонов и путей. Не имея возможности отвлечься, боец просто то и дело бросал взгляд на кобеля, рассматривая его тощие бока и подранную шкуру. Для щенка он выглядел слишком худым. После смены с караула вихрастый парень подозвал к себе бедолагу и унёс в вагон, где позже поделился своим обедом, да и оставил с разрешения старшего офицера, но без выделения дополнительного довольствия.
В вагоне парень тут же в шутку получил прозвище Собачатник. Однако никто из красноармейцев даже не думал обижать собаку, делились время от времени едой. Взводный вагона, отслуживший уже пару лет, сказал:
– Кинолог!
Неожиданно звук движения военного поезда стал глуше. Впереди блеснул берег реки, вскоре вагон въехал на мост. В вагоне пошло оживление. Кто‑то бросил:
– Точно Куйбышев! У каждого Куйбышева должна быть Волга.
Правда, река у Куйбышевки-­Восточной оказалась куда меньше Волги. Не прошло и минуты, как красноармейцы изнутри рассматривали постройки вдоль железнодорожных путей. В разные стороны разбегались новые и новые рельсы, проложенные для сортировки вагонов и пропуска эшелонов на узловой станции. Некоторые увидели невысокий красивый деревянный вокзал. Сверху красовалась надпись «Куйбышевка-­Восточная». Между ехавшим военным поездом и вокзалом насчитывалось пять путей, а также несколько стоявших на станции поездов, общее количество сложно было рассмотреть из вагона.
Вскоре вокзал остался позади, потом последовали другие постройки, одни поезда закончились, другие появлялись на разных путях. Минут через пять количество путей стало уменьшаться. Теперь они уже сбегались вместе, петляя навстречу друг другу. А дома вокруг железной дороги всё тянулись и тянулись. Прошло ещё пять минут, и только тут послышался свист тормозов – машинист начал останавливать поезд.
– Взвод! – скомандовал сидевший чуть в стороне и, казалось, дремавший взводный. – Привести себя в порядок! Приготовиться к выходу из вагона и построению!
Красноармейцы поднялись на ноги и принялись приводить в порядок свою форму. Кто‑то помогал отряхивать от пыли и кусков соломы спину, осматривали свой вид, чистили и убирали своё место отдыха. Потом принялись осматривать своё оружие.
– Товарищ старшина! – обратился вихрастый красноармеец к взводному. – Разрешите поинтересоваться?
– Разрешаю, Палушкинский!
– А куда и как мы дальше?
– Сейчас выгрузимся, построимся, где нам укажут! – взводный ухватился за край воротины, на всякий случай чтобы не упасть. – Держись покрепче, Палушкинский! – скомандовал он, поскольку ощущалось, что вот-вот состав остановится. – Вас встретят, повезут по месту прохождения службы.
– Значит, граница тут недалеко, товарищ старшина? – поинтересовался стоявший рядом красноармеец.
– Не могу знать, Чибисов. Моё дело – вас передать. Потом получить новые указания от начальника поезда. Возможно, повезём уже отслуживших, а может – новичков на запад.
Поезд остановился. Все внутри вагона засуетились, чтобы полностью быть готовыми в любой момент по приказу выйти на построение.
– А Дика? – Палушкин встал позади взводного. – Оставят? Как вы думаете? – он глянул на кобеля, который присел рядом с ногами красноармейца.
– А это как руководство скажет, – взводный выглянул из вагона.
– Что за соединение? – поинтересовался подбежавший молодой лейтенант, придерживавший сумку на поясе.
– Взвод определён для прохождения службы в погранвой­сках, – вытянулся по стойке «смирно» старшина. – Командир взводом старшина…
– Вам нужно сойти и двинуться на построение к тому зданию, старшина, – махнул рукой молодой лейтенант. – Я покажу. Построение перед командиром погранотряда майором Степановым. Он с отпуска направляется по месту службы, решил задержаться на сутки встретить.
– Взвод! – старшина повернулся внутрь вагона. – Слушай мою команду! Выходить из выгона и строиться в колонну по двое!
Сам он остался внутри контролировать выгрузку красноармейцев. Когда Палушкин готовился вместе с прибившимся кобелём спрыгнуть на землю, похлопал его по плечу:
– Не возьмут, так я оставлю его при вагоне. Караульным на стоянках всегда пригодится, – и чуть ли не впервые за весь путь из Воронежа улыбнулся.

Командиром погранотряда оказался майор Степанов Станислав Михеевич. Это был подтянутый мужчина лет сорока – сорока пяти. Лицо его было полноватое, однако сам стройный, руки жилистые, пальцы длинные и тонкие. На груди красовался орден Красного Знамени. Кто‑то из солдат при построении бросил:
– За КВЖД!
И фраза шёпотом прошла по цепочке до конца колонны…
Майор дождался, когда колонна новобранцев построится, подчиняясь приказам его помощников – старшего лейтенанта и лейтенанта, отвечавших за политическую работу в отряде и организацию обучения пополнения соответственно. После построения политрук подошёл и встал за спиной майора. Лейтенант доложился.
– Это что за собака с красноармейцем? – поинтересовался командир погранотряда.
Он пошёл к молодому красноармейцу, у которого из-под пилотки пробивалась копна волос. Новобранец стоял в первом ряду, рядом с ним справа сидел молодой кобель.
– Боец, два шага из строя! – скомандовал майор.
Красноармеец сделал два шага вперёд, потом встал по стойке смирно. Как только он замер, тут же подбежал кобель и также сел справа у ног.
– Товарищ майор, красноармеец Палушкин Александр Захарович по вашему приказу прибыл!
– Палушкинский, – тут же сверился с переданными списками политрук отряда. – Токарёвка, Воронежская область. Красноармеец. Из бедняков. – он нахмурился, поднял голову, посмотрел на новобранца. – Что‑то он какой‑то худой и слишком молодой для восемнадцати лет.
– Что за собака?
– Прибился в Куйбышеве на стоянке на железнодорожном вокзале, товарищ майор! Помогал нести службу по охране военного поезда во время следования. Хотел просить у вас взять его с собой по месту прохождения службы! – отрапортовался красноармеец под улыбки политрука и лейтенанта, майор сохранял серьёзное выражение лица:
– Старый он уже для прохождения службы в погранотряде! – спокойным тоном произнёс майор. – Видишь: с собакой делился, сам, небось, недоедал. Вот и худой!
– Когда прибился, ему было около полугода, товарищ майор! – обратился Палушкин.
– Вот и я говорю, что полгода, а то и месяцев восемь! Как его учить, если он уже уличный.
Лейтенант вышел чуть вперёд и топнул ногой перед собакой со словами «пошёл вон!». Кобель подскочил и отбежал примерно метров на десять в сторону. Там присел. Офицеры внимательно смотрели за действиями собаки.
– Не бежит, – ухмыльнулся политрук. – Привык к человеку, что здесь кормят. Ишь ты!
– А ну иди сюда! – майор чуть наклонился вперёд, подзывая собаку, но кобель продолжал сидеть на том же самом месте. – Иди сюда!
Лейтенант сделал пару шагов в сторону кобеля. Тот тут же поднялся и отбежал примерно на такое же расстояние дальше. Потом последовали ещё пара шагов с тем же результатом. Молодой офицер повернулся к командиру погранотряда, пожал плечами и вернулся. Кобель тоже подбежал чуть ближе и сел на землю.
Тогда командир отряда открыл свою сумку, достал свёрток газеты, в которую был завернут кусок хлеба с маслом. Мужчина присел и на вытянутой руке показал собаке кусок хлеба, приманивая. Кобель сидел на земле и смотрел внимательно на человека. Потом глянул на красноармейцев, опять посмотрел на офицера, облизнулся, но продолжал сидеть.
– Понятно! – Майор поднялся, завернул еду обратно, как было, поправил форму. – Значит так, красноармеец…
– Палушкинский, – подсказал политрук.
– Красноармеец Палушкинский! – кивнул командир. – Разрешаю взять с собой щенка. С ним проходить обучение в отряде. По результатам командование примет решение. Если собака не осилит, то отправим в хозчасть её! Лейтенант, поставить на довольствие обоих. – Майор подошёл вплотную к красноармейцу. – Из своего пайка собаку не подкармливать. Узнаю, что не выполняешь приказ, отвечать будешь по уставу. Тебе тоже как будто подрасти не мешало бы!
– Есть, товарищ майор!
– Встать в строй! Собаку к себе позвать!
Красноармеец вернулся в строй, после чего цокнул языком и похлопал правой рукой по коленке. Кобель тут же подбежал, чуть нагнув голову, и сел на прежнее место. Майор улыбнулся и посмотрел на политрука:
– Ишь ты! Ну, давай-ка продолжим знакомиться с новобранцами. Нам ещё добираться до Николаевки сегодня.

Фартовая купюра в одно песо

Трава и кусты еле слышно шуршали под напором лёгкого ветерка, дувшего с правого берега Амура в ту майскую ночь 1944 года. Там, на маньчжурском берегу, на небольших полянах в последние день-два распустились ландыши. Удивительно, что их запах долетал сюда: Амур ещё не разливался в полную ширь, но даже сейчас между берегами было около километра. Казалось, что кто‑то на самолёте пролетел над рекой и распылил немного изысканных французских духов, а шуршавший в листве ветерок разнёс их на всю округу.
Впрочем, шуршал не только ветерок. Кто‑то шёл в прошлогодней сухой траве: медленно, с остановками. Вот в предрассветной темени, едва различимые, показались три ссутулившиеся фигуры. Они настороженно, явно опасаясь быть замеченными, пробирались от реки по сухому прибрежному болоту. Однако их уже увидели. За ними пристально наблюдали две пары глаз.
В кустах на краю болотистой местности, в паре сотен метров по ходу диверсантов и чуток в сторону, распластался на животе сержант-­пограничник. По правую руку у него лежала винтовка и вещмешок с боеприпасами и сухим пайком. Слева от пограничника, так же растянувшись на животе и при этом даже прижав к земле голову, лежал огромный «немец» – немецкая овчарка. Опытный пограничный пёс своими повадками походил на хозяина. И сейчас, словно всё понимая, вглядывался и вслушивался вместе с ним в темноту.
– Идут! – прошептал в траву солдат. – Слышишь, Джульбарс? В нашу сторону!
Пограничник легонько потрепал по мощной собачьей шее своего четвероногого друга. Пёс посмотрел на человека, пригнув уши и вильнув пару раз хвостом, а потом поднял голову и принюхался. Ветер дул со стороны реки и приносил вместе с собой запах неизвестных.
– Бу яо тсюй хень до! * – донёсся еле слышный незнакомый голос.
Пограничник знал по-китайски совсем немного – но живую китайскую речь он, житель Приамурья, слышал не раз, и сейчас ему показалось, что говоривший был не китаец: чувствовался сильный акцент.
Второй же голос сказал что‑то совершенно непонятное. Кажется, на японском. Но японские фразы из книжечки-­разговорника пограничник совсем не помнил: как‑то они ему не давались.
Разговор прервался словами на третьем языке, уже вполне понятном:
– Цыц! Вы чего?
Этот голос прозвучал громче первых двух. Тут же, словно проснувшись, вспорхнула пара птиц на ветках и улетела прочь. Троица остановилась и некоторое время прислушивалась. Потом послышалось бормотание на японском, и второй голос (это был китаец-­переводчик, как успел догадаться пограничник) спросил по-русски:
– Аоки интересуется, что это.
– Птицы. Но их могли спугнуть люди.
– Кто? Мы или кто ещё?
– А кому ещё тут не положено быть? – с явной издёвкой ответил русский.
Сержант, лежавший в кустах, вздрогнул. Он, кажется, узнал этот голос! Но пока боялся обмануться. Чтобы как‑то сбавить своё волнение, опять потрепал пса по мощной шее, еле слышно шепнув:
– А ты не узнаёшь?
Джульбарс только пригнул одно ухо, продолжая внимательно вслушиваться и всматриваться в направлении троицы.
– Чего ты за бумажку там теребишь? – произнёс русский.
После некоторых слов перевода послышались бормотание японца и далее голос китайца:
– Это его талисман, говорит!.. Филиппины… Песо один.
– На хрена оно ему?
– Э-э, ему шибко надо! Чтобы удача была! Когда японец убил первый раз – он берёт вещь. Что‑нибудь себе. Аоки был там. Убил – песо взял. Не отдаст, однако.
– Идиот! Потеряет ещё тут свою фартовую бумажку! Скажи ему: здешний народ по Филиппинам не ездит!
Троица ещё постояла некоторое время. И, убедившись, что всё тихо и спокойно, продолжила своё медленное движение.
Сержант напрягся в ожидании неминуемой схватки. И даже не прошептал, а только губами шевельнул: «На стрём!»
Кобель тоже напрягся всем телом и привстал, приготовившись к атаке. Из-за того что траектория движения нарушителей постепенно поворачивала, сейчас пограничник и собака могли в свете молодого месяца видеть только одного шедшего к ним человека. Остальные были закрыты его спиной. Но опытный сержант сплоховал: он не заметил, как один из троицы отделился в сторону.
– Стой! Кто идёт? – крикнул сержант.
– Идёт?.. – растерянно повторил за ним русский: видимо, этот окрик стал для него полной неожиданностью. – Кто тут?..
Ответом ему было еле слышное рычание из кустов. В свете месяца незваные гости наверняка увидели огромную голову оскалившегося пса. Однако смотрел пёс не только на них, но и насторожённо скалился куда‑то в сторону…
– Джуль? – голос русского дрогнул. – Джульбарс… Захарыч, ты, что ли? – русский обратился к пограничнику, как к другу. – Ты что?.. Мы же тут… это…
Он не договорил. Послышался щелчок затвора. А рычание собаки стало громче.
– Стой! Кто идёт? – повторился вопрос.
– Саранка! – ответил мужчина. – Красная саранка!
– Ромашка… – ответил пограничник, на секунду забыв о предосторожности. Но он не успел даже подняться на ноги, как сзади ему на шею кто‑то накинул удавку.
– А-аххссс… – прохрипел сержант. И тут же услышал за спиной глухое рычание Джульбарса и почувствовал, как нападавший дёрнулся, видимо, уворачиваясь от собачьей пасти, – но удавка на шее сержанта не ослабла. В борьбе напряглись одномоментно все мышцы – и палец непроизвольно нажал на спусковой крючок винтовки, всё ещё направленной стволом вперёд. Раздался выстрел, шум упавшего тела – и следом русский голос, выдавший матерную ругань.
Силы покидали бойца из-за удушья и жуткой боли в гортани. Однако через несколько секунд удавка резко ослабла: молчаливый нападавший поначалу сумел отбросить пса ударом ноги, но Джульбарс снова кинулся на него. Сержант, получив некоторую фору, быстро подтянул за ремень выпавшую из рук винтовку. Всё ещё не поднявшись на ноги, снизу ударил прикладом нападавшего, метя ему по колену, но тот дёрнулся, продолжая бороться с собакой, и приклад попал выше. Нападавший скрючился от боли.
Третий силуэт в это время, уже без разговоров и матов, убегал в сторону Амура. Пограничник вскинул винтовку и, наспех прицелясь, выстрелил в бегущую тень, взяв чуть с опережением. То ли попал, то ли нет… Обернулся к нападавшему – и понял, что тот успел ранить пса ножом.
Сжав окровавленный нож, японец шагнул к сержанту, но на него вновь накинулся Джульбарс. Правда, сейчас уже не с той силой и энергией, как в первый раз. Но и этого хватило, чтобы нарушитель споткнулся и сделал два-три неверных шага. Однако успел нанести Джульбарсу ещё один удар ножом. Пёс словно выдохнул в последний раз, даже не заскулив. Но он дал лишние секунды другу-­человеку. И тот, резким движением развернув винтовку, вогнал штык в грудь врага.
Падая, японец что‑то судорожно выхватил из распахнутой куртки. Рука его дёрнулась вверх, пальцы разжались – и на тело убитого упала разноцветная бумажка, едва заметная в слабом свете молодого месяца…

Сержант бодро прошёл по территории части до хозяйственных построек, которые примыкали к плацу. Рядом с ним бежал молодой пёс, которому не было, наверное, и четырёх месяцев. Он старался держаться у ног человека. Однако молодость и желание узнать всё и сразу побуждали то и дело отбегать в сторону на длину поводка.
За небольшим забором высотой сержанту до пояса его уже ждал огромный «немец». Он стоял на трёх лапах – передняя левая была перебинтована и поджата.
– Привет, дружище! – Сержант присел, как только закрыл за собой калитку.
Джульбарс подбежал, насколько мог быстро, к своему другу и принялся лизать его руки и лицо. Молодой кобель, пришедший вместе с сержантом, прилёг в стороне и смотрел на Джульбарса, виляя хвостом в знак уважения.
– Это тебе! – сержант достал что‑то замотанное в чистую старую портянку, развернул и положил перед псом пару костей. – Хоть ты и на пенсии не голодаешь, как я погляжу! – Он потрепал Джульбарса по спине.
Пёс продолжал ластиться к человеку, не обращая внимания на угощение.
– А ты знатно потрепал японца! – Сержант гладил пса, который лёг возле него и тихо поскуливал от радости. – Если бы не ты – мне бы точно не жить… Конечно, он тебе тоже выдал. Я уже думал, что не донесу тебя… Но ничего, оклемался ты у нас, молодец!..
Пограничник замолчал на минуту, потом вдруг с яростью проговорил:
– Но эта с-сука!.. – И непроизвольно сжал кулак вместе со шкурой пса, заставив того дёрнутся от боли. Поспешно разжал кулак, виновато погладил Джульбарса. – Прости, брат… Но кто бы мог подумать, а? Ведь заместитель командира заставы – и на тебе!.. Ну ничего, разберутся теперь с ним. Не промахнулся я по нему тогда, перешиб ногу‑то… И китаец не ушёл. Увезли обоих в Благовещенск вместе с мёртвым японцем. Такие дела, брат…
Наконец Джульбарс посмотрел и на молодого пса, который медленно подполз к ним, продолжая отчаянно махать хвостом и пригнув уши.
– А это ведь, папаша, твой сынок, от Дымки! – Сержант другой рукой погладил молодого кобелька. – Мне приказано смену тебе воспитывать! Четвёртый пёс, стало быть, у меня уже! На фронт не отпускают третий год, щенков вот дают обучать…
И пограничник поцеловал в нос Джульбарса, поднявшего голову вверх.
– Хорошо, что хоть тебя смог до пенсии довести.
Сержант тот встретил на границе начало вой­ны с Японией и остался на заставе, когда наши вой­ска начали наступление на Маньчжурию. Мой дед, Александр Захарович, вообще прослужил в одной погранчасти с 1936 до 1948 года. Всего у него было за это время четыре собаки. Но Джульбарса он всегда вспоминал с наибольшей любовью.
На память о той майской ночи у него остался банковский билет в один филиппинский оккупационный песо. Его отдали ему после окончания следствия по делу незаконного пересечения границы как незначимую улику. Она хранится теперь у меня. Именно дед дал старт моему увлечению коллекционированием двадцать семь лет назад. И если у вас есть желание, то вы можете прийти ко мне. И я покажу этот песо. И расскажу истории не только про эту фартовую купюру…

Июль 45‑го

Ранним утром старшина двигался по территории погранотряда в селе Николаевка. Рядом неотступно следовала собака, которая спокойно себя вела и бежала даже без поводка. Она постоянно озиралась по сторонам, время от времени на ходу приподнимала нос и принюхивалась. Подойдя к зданию командования, он жестом показал собаке приказ. Та села, не сводя глаз с человека, потом проводила его взглядом внутрь помещения, после чего поднялась и отошла в тень, где удобно улеглась.
Только вой­дя в помещение, старшина сразу столкнулся с командиром отряда, а также неизвестным генерал-­майором в полевой пехотной форме. Генерал выглядел несколько старше командира погранотряда. Вслед за ними двигался подполковник, казавшийся старше всех. Чуть в стороне находился лейтенант, отвечавший за матчасть отряда.
– Старшина Палушкин Александр Захарович по вашему указанию прибыл! – тут же вытянулся в струну пограничник.
– Здравствуй, здравствуй, Александр. – майор протянул руку, пожал. – Это – Павел Петрович Дёмин! Командующий третьей стрелковой дивизией.
– Дёмин, – протянул руку генерал-­майор и крепким рукопожатием поприветствовал старшину. – А вы, значит, тот самый старшина Палушкин, который знает здесь все деревца?
– Некоторые и садил! – улыбнулся старшина.
– Нам твои познания всей местности южнее Благовещенска пригодятся. Поможешь?
– Никак нет! Всей не знаю! Только до болот.