Анжела БЕЦКО
Анжела БЕЦКО
Родилась в Минске (Беларусь). Окончила филологический факультет Белорусского государственного университета. Более двадцати лет живёт в Ханты-Мансийском автономном округе – Югре. Автор трёх поэтических сборников и книги прозаических миниатюр. Публиковалась в российской и зарубежной периодике, в том числе в журналах и альманахах «Наш современник», «Неман», «Сибирские огни», «День и ночь», «Второй Петербург», «Парус», «Эринтур», «Чаша круговая», «Врата Сибири», «Югра», «Жарки сибирские», «Светоч», «Буквица», «Наш Филиппок», «Рюкзачишка», «Простокваша», «Электронные пампасы», «Светлячок» и др. Член Союза писателей России. Живёт в городе Нефтеюганске.
* * *
Удочери меня, мой ясный свет.
Как небо – землю и как месяц – звёзды.
Возьми туда, куда другим не след.
Вдохни в себя, как ты вдыхаешь воздух.
В течение, в мелодию, в тоску
своей реки тайком возьми…
Послушай,
как я читаю бережно строку,
которая твою читает душу.
Возьми в ладоней тёплое кольцо,
как яблоко последнее из сада,
где снегопад забил моё лицо –
там, где душа, лица уже не надо, –
где яблони распяты на снегу
и умер сад, заброшен и завьюжен…
Возьми туда, куда я не могу,
в ту невозможность взять – возьми…
И глубже.
НичеЙ
Выше небушка не вырасти
ни на суше, ни в воде.
Нет на свете большей сирости,
чем свивать гнездо нигде.
Прописался глупый скворушка
в раззолоченном раю.
Как живётся, серо пёрышко,
у могилы на краю?
Горизонт забит скворечнями
в той заморской стороне,
двухэтажными, нездешними
да пустыми – в глубине…
А у нас снежинки мечутся,
как рыбёшки…
Но зато
минареты в полумесяцах
в том краю, где ты никто,
богородицы по улицам,
да спасители…
не те?..
А у нас – Один…
сутулится,
воскресает на кресте…
А в окне – всполох рябиновый –
рай оседлых снегирей…
А в твоём – горчит чужбиною,
ночь – темнее, день – серей,
оттого и бродишь за морем…
А у нас – белым-бело,
на просвет – всё то же самое,
с небом дружится крыло,
только к прозе мы привычные:
горы – снега, вёдра – щей –
хорошо до неприличия!..
Чей ты, скворушка ничей?
Дудки
Есть дудки разные.
Одни –
дыханием живут,
и ноты путают они,
и чисто не поют
в чужих руках,
как соловей
стал в клетке б доживать,
о ветке думая своей…
Другим –
на всё плевать.
За неумолчный звон монет –
талант,
как пёс,
издох –
продать готовы белый свет
и верят:
с ними – Бог.
* * *
Выстоять – как трава –
в море пламени, в мире пепла,
вынянчить те слова,
что растут, чтоб душа не слепла,
вышептать те пути –
неизменные – что наружу,
выдышать то «прости»,
без которого вдох не нужен.
* * *
Люби шиповник. Не за шёлка россыпь,
не за густой, тягучий аромат,
не за пчелиное многоголосье.
Люби за то, что липнет у оград,
расцвечивая скучную решётку;
опрятный днём и смирный у крылец,
бродяжит по ночному околотку,
как пилигрим, как месяц, как беглец;
за то, что ни лопатой, ни пожаром
не извести его, не задушить;
за жадность ненасытную, за ярость,
за то, что вопреки умеет жить.
Сосна
Забиваешься в берлоги:
быть медведем – на роду.
Всё по звёздам – без дороги –
за тобой в метель иду.
Да вели бы звёзды прямо –
норовят наискосок:
в леденящий и упрямый
твой арктический вальсок.
Ох и кружит, ох и крутит,
как взбесившийся ветряк!
Ты – с его буранной сутью –
то пророк, а то дурак.
И на кой углы медвежьи
мне, встающей на крыло?
Волоку по многоснежью
небо, что к ногам легло.
Мне бы скалы да утёсы,
по отрогам – в вертикаль…
Только мёртвые торосы
рвут в куски горизонталь,
только стынет безголосье
одичалых этих мест.
И сосна.
Как отзвук сосен.
Как мираж.
Как перст.
Как крест.
* * *
Скрипучее дерево два века стоит.
Дай руку. Шаг тяжёл, как вдох.
Как камень, вымытый потоком.
Давно решивший: Бог оглох,
ты – за окном скрипучий тополь.
Как будто мало тополей,
боль хоронящих в стройном теле.
Но птицы к ним весной летели
и вили гнёзда меж ветвей.
И как лучисто и светло,
как зыбко, радостно и свято
перетекала боль в тепло,
чтоб в каждой почке быть распятой.
* * *
В зимние месяцы, в стылые месяцы
хочется солнца в окне – хоть убей!
Ангелы ссорятся ль? Бесы ли бесятся?
Прячет свой клюв под крыло воробей.
Улица – белой эмалевой линией.
Поднял прохожий рывком воротник.
Небо над городом – ссадиной синею –
грузно ползёт, как гигантский ледник,
и разбивает стеклянные заводи,
с грохотом глыбы упрямо дробя…
…в окнах, ослепших от мрака и наледи,
так угадать невозможно тебя.
Яблоки
Одни и те же песни – у земли –
и ноты – у веселья и печали.
Так яблони все яблоки свои
растили и заботливо качали.
И взяв одно: звук сказок и молитв,
и свет луны в разлившихся чернилах,
и шум дождя, и солнечный мотив –
распасться – на здоровых и червивых.
Первый слог
Ангелам,
постигающим мир
Ангел складывает буквы –
«М» и «И» и «Р»…
Позади – машинки, куклы,
впереди – Гомер.
Скоро буквы лягут в строки:
вышел первый слог –
самый верный и высокий.
Выше – только Бог.
* * *
Весна. Начнётся всё сначала.
Растает мёртвый, стылый лёд.
И баржа встанет у причала,
и брюхом к отмели прильнёт.
И будут жить на длинных палках
в скворешнях шумные скворцы,
и солнце плавиться в фиалках,
и строки строиться в столбцы.
Долой назойливые шубы!
Портнихи станут платья шить.
И серость душ пойдёт на убыль.
Вот только б зиму пережить…
Ангел
В час намоленный и тихий
в неприкаянный мой быт
ты войдёшь, как входят блики,
и останешься, чтоб быть.
Ликом светел, станом узок –
весь из снега и огня.
Ты – смычком для горних музык –
и совсем не для меня.
Я подумаю, конечно,
что устал ты от забот.
Угощу тебя черешней.
Дам тебе, что Бог даёт.
О тарифах и проблемах
я не стану воду лить:
жизнь – не новая дилемма,
чтобы заново пилить.
И о ветреном пейзаже
умолчу, что за окном.
Ничего в ответ не скажешь
ни об этом, ни о том,
даже взглядом не обнимешь –
где услышать нас, земных…
…Только молча сердце вынешь,
только тихо крылья снимешь,
чтоб попробовать без них.
