Путешествие к Пушкину
В. ОСТАНИНА
К 200-летию окончания
А. С. Пушкиным Царскосельского лицея
— 1 —
Опальный Пушкин мается
В кибитке почтовой.
Берёзки в летних платьицах
Лепечут вслед листвой.
Ему по предсказаниям
Гоненье суждено;
В кибитке продуваемой
Сбывается оно.
Усталый, неприкаянный
При молодых летах.
Цензурой опекаемый
За дерзости в стихах.
За ним повсюду гонятся
Вражда, надзор, нужда.
А сердцу воли хочется,
Покоя и труда.
У знати офранцуженной
Дух русский взаперти.
От критиков, послушных ей,
Обидные статьи.
Душа от своры сплетников
Летит на тёплый свет –
В лицей, где Пущин с Дельвигом –
Друзья счастливых лет.
Лицея становлением
Их судьбы скреплены,
А сблизили волнения
О будущем страны.
Наставники блестящие
Без розг и без муштры.
Боль за Москву в пожарище,
Проказы до поры.
То было время славное
Наследников Петра.
Крепчала мощь державная
Под русское «Ура!».
Страдать за дело правое –
Божественный посыл
Вокруг самодержавия
Сердца объединил.
За веру православную,
За Русь поднялся Росс,
Очистил златоглавую,
В Европу мир принёс.
Для службы государственной
Ответственных людей
Село растило Царское
От молодых ногтей.
И в деле просвещения
Лицей опередил
Другие заведения
Расцветом русских сил.
Меж прочих первокурсников
Наш Пушкин вольно жил.
Перо молчком покусывал,
Стихами говорил.
Их рифмы полнозвучные,
Ритмический накал,
Стихию их летучую
Свободно выдыхал.
Лицейским однокашникам
Посланья посвящал.
Ему был близок Батюшков,
Жуковский – восхищал.
Его Державин выслушал.
Растроганный до слёз,
Рукой коснулся высохшей
Пружинистых волос
И до небес вознёс…
Всё благодарно вспомнилось;
Кидает сердце в жар –
Как весело глаголилось
В кругу друзей-гусар!
А Карамзин шёл к вечности.
Он в юношу вдохнул
Сурово, по-отечески
Веков минувших гул:
«История российская –
Тысячелетний путь.
Далёкое и близкое
Должно тревожить грудь.
Поэта назначение
Не в лени и гульбе,
Не в славе, а в служении,
Взыскательно к себе».
Не вызвал одобрения
Гуляка-лицеист,
В иных стихотворениях
Прямой либералист…
— 2 —
Год восемьсот семнадцатый.
Прощай, родной лицей!
И мраморные грации,
И верный круг друзей!
Взлелеянные музами
За шесть лицейских лет,
Намеченными курсами
Друзья спешили в свет.
Легко порывом ветреным
Их закружила жизнь,
И впитывалась трепетно
Общественная мысль.
Тогда судьбу народную
В читающих кругах
С правами и свободою
Вершили в головах.
Какое оживление,
Какой пылал восторг!
Поэта вдохновение
Будило честь и долг.
Он, сам того не ведая,
Горяч, открыт и чист,
Свободу исповедуя,
Был первый декабрист.
Подвижный, независимый,
Он многих раздражал
Энергией немыслимой
И тем, что зубоскал.
Досталось Аракчееву
От колких эпиграмм.
«Не высечь, так пресечь его!» –
Решил сановник сам.
Придворным доносителем
Строчится спешно лист:
«Сей Пушкин – возмутителен,
Не по годам речист.
«Деревню», список «Вольности»
Читают наизусть.
Ни веры, ни покорности!
Где к трезвой жизни вкус?!»
Царь, потеряв терпение,
Певца на юг сослал.
В том было провидение –
От худшего спасал.
«Наш император милостив, –
Шутили остряки, –
А мог бы за провинности
Спровадить в рудники».
— 3 —
Пылит дорога дальняя
Сквозь августовский зной.
Везёт судьба опальная
К усадьбе родовой.
Как много сердце вынесет
За десять долгих дней!
Потом стихами выдохнет,
Чтоб стать ещё сильней.
В дороге вспоминаются
Одесса и Кавказ,
А сердце молча мается
Вдали от милых глаз.
Земля родная псковская
За вёрстами видна,
А в сердце черноморская
Колышется волна.
То нежные признания,
То горькое «прощай!»…
От боли и отчаянья,
Поэзия, спасай!
Сквозь слёзы и томление
На помощь поспеши,
Подруга неизменная,
Лекарство для души…
…Тоской и скукой встретили
Знакомые места.
Здесь чтились добродетели
И строгости поста.
Губернскому начальнику
Прибавилось хлопот –
Не дозволять охальнику
Смущать честной народ.
Священнику поручено
Заботиться о нём,
Внушать: благополучие
В смиренье пред царём.
Насторожённо встретила
Пугливая семья.
Лишь нянюшка приветила
Строптивое дитя.
Подписка о невыезде,
А с ней тройной надзор –
Итог свободомыслия,
Куда ни кинешь взор.
Писал в стихах про узника
И стал таким точь-в-точь.
И не было союзника,
Способного помочь.
За песенной синицею
Уж намечал маршрут.
Бежать! И за границею
Избавиться от пут.
Суровость царской «милости»
Изгнанник молодой
Не мог в молчанье вынести,
Слал письма чередой.
Родительским презрением
В безбожье обвинён,
Скрывая раздражение,
В полях скитался он.
Всю переписку ссыльного
Отец взял под контроль.
Страж кодекса фамильного
Освоил злую роль.
И лопнуло терпение,
Услышал дом и двор
Протест и возмущение,
Скандальный разговор…
— 4 —
Уехали родители,
Уехал брат с сестрой.
В Михайловской обители
Совсем другой настрой.
Здесь под приглядом няниным,
Неприхотлив в еде,
Он сам себе стал барином
В досуге и труде.
Носил рубашку красную,
Вставал всегда чуть свет.
И с Музой, утро празднуя,
Делил души секрет.
Печёными картошками
На целый день был сыт.
Спешил к соседям стёжками
Любезный наш пиит.
В кругу тригорском девичьем
Шутил, смешил, дразнил.
Весёлый, переменчивый,
Он всех в себя влюбил.
Пылал всю ночь лучиною,
Не зажигал свечи.
Пел песню лебединую
Для Анны Керн в ночи…
Петух орёт отчаянно.
Оплывшая свеча.
Рука родная нянина
Коснулась до плеча.
– Строптивая головушка!
Вишь – ворох исписал.
Рад, что уехал батюшка,
Враз духом-то воспрял.
У няни голос ласковый.
Тоска-печаль пройдёт,
Начнёт ли сказку сказывать
Иль песню запоёт.
Вот прелесть драгоценная
Для русского стиха!
Словесность иноземная
Трескуча и суха.
С вчерашними кумирами
Свой путь не обрести.
С московскими просвирнями
Парни не совместить.
Тяжёлый байроновский стих
Заметно потускнел.
Среди владений дедовских
Наш Пушкин обрусел.
К родному просторечию
Прислушивался он.
Судьбой своей изменчивой
Здесь был вознаграждён
Сыновним чувством близости
С отеческой землёй,
Смиренной в терпеливости,
А в песнях – удалой.
И в храме песнопение,
И ярмарочный гвалт
Рождали вдохновение,
Обиды забывал.
В нём, заглушая горести,
Как тайная струна,
Звучал, взывая к совести,
Укор Карамзина:
«Поэта назначение
Не в лени и гульбе,
Не в славе, а в служении,
Взыскательном к себе».
И новые видения
Томили, ждали слов:
Онегин в нетерпении
И мрачный Годунов.
Зовёт к работе гения
Созревшая душа
И к новым откровениям
Торопит не спеша.
В безмолвном одиночестве,
С судьбой вступая в спор,
Продолжится о творчестве
С друзьями разговор.
Друзей далёких профили
Ложатся на листы,
Живых и тех, чьи пробили
Последние часы.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Не для словечка красного
Я пью тех дней настой.
Там лира в кущах Царского
Рокочет звук родной.
Для робкого признания
Тревожу имена.
Сквозь годы-расстояния
Россия в них слышна.
На заблужденья юности,
Волненья зрелых лет,
Желая лучшей участи,
Нам Гений шлёт привет.
Паролём для священных уз,
Стрелою сквозь века –
«Друзья, прекрасен наш союз!» –
Летит его строка.
Она в часы бессилия –
Мои колокола.
Под ношей непосильною
Друзей я обрела.
Валентина Останина