Тамара КОВАЛЬЧУК
Тамара КОВАЛЬЧУК, Минск, Беларусь. Член Союза писателей Беларуси. Автор 18 сборников стихов и рассказов на русском и белорусском языках. Автор-составитель коллективных сборников «Память храним», «Пока звонят колокола», «Чарнабыльніку вечная горыч», «Жаночыя мары», «Голоса осиповичской земли», «Памяти слово живое», составитель коллективного сборника «Две сестры: Россия – Беларусь». Литературный редактор Международного литературно-художественного альманаха «Созвездие».
Принял он смерть Иисуса
Как допустить мать-землица могла
Извергов в век искушённый?
Как эта раса подонков пришла
В мир сей большой, просветлённый?
Нет ничего в душах страшных убийц –
Матери их так взрастили.
Жуткое племя верзил-кровопийц
В жизнь человечью впустили.
Пусть будут прокляты небом они,
Прокляты за все деянья.
Пусть не наступят для них больше дни
В радости и в покаянье!
Дети Донбасса в могилах лежат,
Там же их матери, деды.
Судеб людских круг огнём адским сжат,
Ходят меж сёлами беды.
Мальчик, юнец, сирота и солдат,
Принял Иисуса мученья.
Он ему нынче – по мукам тем брат!
Просит за тварей прощенья…
Как допустила нацистов Земля
До управления веком?
Кровью невинных залиты поля
И сожжены человеком.
Господи Боже, спаси, сохрани
От истязаний планету!
Сына, распятого в ночь, помяни.
Мразей склони тех к ответу.
ОДНА ДОРОГА
Пусть не воют в поле ветры,
Не бушует сила злая
И не точат зубы вепри,
Одр для смертных устилая.
Не найдётся в русском поле
Ни одной пустой травинки –
Всё растёт по Божьей воле,
Спину выгнув для пылинки.
Не бегут ручьи святые
Просто так по белу свету –
Пьют водицу молодые
Парни, радуясь вновь лету.
Не шумит-поёт дубрава
От безделья в час заката –
С песней той взлетает слава
Патриотам чисто, свято.
Пусть живёт мир, войн не зная,
Станет пусть одной дорога
От безумств до света, рая,
От убийств до веры в Бога.
ПОКЛОНИТЕСЬ, ЛЮДИ, МАТЕРЯМ
Поклонитесь, люди, матерям,
Сыновей родившим в мире этом.
Поклонитесь перед Высшим светом
За весну, за осень, зиму, лето,
За восходы солнца по утрам.
Вырастить детей непросто так,
И отправить в жизнь – почин великий.
Так зачем планете эти крики,
Лязг металла, вой и скрежет дикий,
Кровью сыновей облитый мак?
Каждым сыном матери горды,
Как Отчизной, полем, домом, садом.
Может, землю-мать совсем не надо
Поливать осколков страшным градом,
Чтоб не знали женщины беды?
В гимнастёрках, с дырами от пуль,
К матерям везут солдат в молчанье.
Небеса льют слёзы в состраданье
За немые с вечностью свиданья,
За на очи брошенную тюль.
Поклонитесь, люди, в сотый раз
Матерям, отдавшим жизнь мальчишек
Войнам. Материнский долг их выше
Самой наисвятейшей в мире крыши.
Нет добрее материнских глаз!
Встаньте перед ними в этот миг
И в молчанье головы склоните.
Души мам – священная обитель
Для детей. В них ангел сам хранитель
Высшей точки благости достиг.
ПРЕДАВШИЙ ЕДИНОЖДЫ
Предавший единожды Родину-мать
Всегда будет подло её предавать.
Поджав хвост шакалий под толстый живот,
С единою мыслью «Предать!» проживёт.
Родительский дом, где был счастлив с семьёй,
Берлогой представит и выпустит рой
Слов скверных о старой и тёплой печи,
Что так согревала в объятьях свечи.
Предавший единожды трижды предаст
И мать, и отца, и земли каждый пласт,
Раскроет объятья над бездной врагу
И пятки оближет ему на бегу.
Да только в удобный и нужный момент
Предаст и его за гроши иль патент.
Предаст свой народ и планету свою,
Желая вкусить плод запретный в раю.
Предавший единожды рай Божий, ад
Предаст за ничто. Будет только лишь рад
Паденью Вселенной – душа ведь гниёт,
Пока в нём безумство фальцетом поёт.
СЛАВЯНСКИЙ ДУХ СВОБОДЫ
Под ноги бросил флаг упырь проклятый,
Отняв его у женщины с насмешкой,
И стал топтать кумач, теплом богатый,
Чтоб уничтожить веру в жизнь поспешно.
Хотел унизить русский дух словами,
Убить в душе славянской честь навеки.
Подняв ружьё своё над головами,
Забыл, что в мир пришёл он человеком.
Ему, безумцу, стал фашизм дороже,
И он, забыв о том, что гордо деды
Легли в бою неравном, подлость множит,
Не чтит их память, светлый День Победы.
И патриотка молвила без страха,
Не думая в час горестный о смерти:
– Ждёт вас, фашисты, меч стальной и плаха.
Иуды дети, ждут в аду вас черти.
Как можно так, безумствуя, играя,
Предать народ и матушку-землицу?!
Предатель не достигнет сада рая,
Не сможет он пред Господом явиться.
Пусть я умру за Родину святую,
Пусть не дано мне будет жить под солнцем,
Но я плюю вам в лица и ликую,
Свободы мёд вобрав в себя до донца.
Однажды все поймут, кто правил балом,
Кто разум отравлял людской все годы.
Хочу, чтоб вас, поганышей, не стало,
Чтоб в мире, дружбе жили вновь народы.
САНЬКА
Стреляют с утра, луг и поле в огне,
Колонны машин вереницей.
Забыли леса о небес тишине,
Умолкли весёлые птицы.
Весь в чёрном дыму голубой небосвод,
Луч солнца пробиться не в силах.
С победным «Ура!» в бой врывается взвод…
И Саньку война захватила.
Вновь скрежет металла, и свист пуль вдали,
И клочья трав зрелых от взрывов…
Неужто же боги убрать не смогли
Земли горемычной нарывы?!
Спасая род древний, спасая род свой,
В сраженья вступают ребята.
И каждый из них – настоящий герой!
А Санька пал смертью солдата.
Стреляют с утра, небосвод весь в огне…
Война продолжается снова…
А где-то боец пишет письма родне,
Полив кровью каждое слово,
Чтоб знали друзья и чтоб знал шар земной,
Что нет ничего выше чести
За Родину пасть, как пал Санька весной
С сынами Отечества вместе.
Они не придут… Да! Они не придут!
Они не вернутся обратно!..
Живой у Отчизны всегда есть редут,
И будет вставать он стократно!
Я ЧИТАЮ ПИСЬМО
Я читаю письмо с той войны,
Что пришло в сорок пятом от деда…
В нём немало терзаний, вины
За того, кто не встретит победу.
В каждой строчке прописана боль
За деревни сожжённые, сёла,
За детишек невинных юдоль,
За последний их день невесёлый!..
В каждом слове – сирены Москвы
И блокадные дни Ленинграда,
Дым пожарищ, окопы, и рвы,
И пронзённая пулей награда.
Точка каждая – выстрел в упор,
И Озаричей ночь ледяная,
И придуманный нечистью мор,
Да бесстрашие батьки Миная.
В запятых вижу виселиц ряд,
Что фашисты, смеясь, воздвигали.
Партизанский казнён там отряд
И семья вся разведчицы Гали.
Между строчек вместилась душа
Мальчугана и сына, солдата,
За которого пули решат,
Где лежать: с фрицем рядом иль с братом.
Я читаю письмо… Только мне
Ветер шепчет: «Победа! Победа!»
И так хочется крикнуть весне:
«Пусть с тобою стучит сердце деда».
ВОЙНА И ЛЮБОВЬ
Ничто на земле этой грешной не вечно…
Ничто, кроме памяти чистой людской.
Роятся вновь мысли, плывут бесконечно,
И слышен протяжный, безудержный вой.
То воют орудия в старом Смоленске,
То стонет, кряхтит пулемёт под Москвой,
То пули со свистом врезаются в Энске
В солдат, не поняв, где чужой, а где свой.
Ничто на земле этой грешной не вечно…
Ничто! Лишь любви эта участь дана.
Не важно, что время бежит быстротечно,
Живёт после жизни священной она.
Так было и есть. И так будет вовеки,
Пока шар земной свой проходит маршрут,
Пока два влюблённых земных человека
Друг друга в супруги пред Богом берут.
Война или мир – это вовсе не важно,
Когда взгляд направлен в души закрома
Того, кто предстал пред очами однажды
И свёл без единого слова с ума…
Хочу рассказать я сегодня об этом,
О том, как на фронте Алёшка-солдат
Влюбился в радисточку Лидочку летом
И был за неё умереть даже рад.
В её волосах задыхался от счастья,
Копну шелковистую гладя рукой.
А пряди волнами стекали по платью,
Казались волшебною тёплой рекой.
Красавица Лида любила Алёшу
Любовью невинной и чистой своей
И знала всегда, что он самый хороший…
Но мало для счастья им выпало дней.
В деревню Октябрь их лежала дорога,
Чтоб немцев гнать дальше с землицы родной.
Приказ дан был Лиде отчётливо, строго:
Наладить связь с центром любою ценой.
Забросив антенну на старую крышу,
Стучала по клавише долго она,
Но только молчал аппарат её. Тише
Самой тишины там была тишина.
А немцы всё ближе шли к дому и ближе,
Сжималось кольцо их плотней и плотней.
Казалось, весь мир был в тот миг неподвижен,
И небо упало в безмолвье теней.
Но что это? Радость какая! О Боже!
Алёшка вбежал с криком «Лидочка!» в дверь.
И не было этих мгновений дороже,
И не был так страшен тот вражеский зверь.
Она целовала глаза его, губы,
Шептала от радости: «Миленький мой».
А немец с неистовством мямлил лишь грубо
И бряцал железной патронной сумой.
Стреляли по окнам проклятые фрицы,
Кричали: «Сдавайся! Капут, рус Иван!»
Кривились от злобы их подлые лица,
И каждый из них был от зверств страшных пьян.
Строчил Алексей и просил только Лиду:
– Нам надо с тобой продержаться чуть-чуть.
Взорви, дорогая, на немцев обиду,
Да так, чтоб смогли они вечно уснуть.
Стреляла и Лидочка в подлого зверя,
Стреляла за правду страны, за любовь.
В спасенье из пекла, из ада не веря,
Вставала радистка к окну вновь и вновь.
Вдруг гарью запахло. Они догадались,
Что дом подожгли твари чёрной чумы.
И рацию бросил Алёша. Остались
Осколки. А дым стал завесою тьмы.
Искали спасенья ребята за печкой,
Их мысли и руки навеки сплелись.
Но вспыхнули стены, как в трауре свечка,
Огня языки к потолку поднялись.
Две искры упали на русые косы…
Остался от них только пепел седой.
Горела радистка!.. И парень курносый
Горел рядом с нею. Горел молодой…
Ничто не сравнимо с такою бедою!
Ничто не сравнимо со смертью такой!
Их души уже не разлить и водою…
Им вечная память! Им вечный покой!
Давно позади то ужасное время,
И там, где бои проклятущие шли,
Шагает в мир знаний свободное племя,
Собрав без остатка кострищ тех угли.
