«Торжество красоты и печали…»

ПОЭТИЧЕСКАЯ ПОДБОРКА О СЕРЕБРЯНОМ ВЕКЕ

Любовь РЫЖКОВА

ГРАДАЦИЯ ВЕКОВ

Известен Золотой нам век
как время царственного слова,
он миру истины изрек
из матерьяла золотого.

За ним Серебряный был век,
на нисхождение похожий,
он эти истины отверг
и создал ордена и ложи.

Затем пришёл советский век,
партийные вещали бонзы
с трибун о поворотах рек,
и это было веком Бронзы.

Какой век нынче на дворе,
как назовут его потомки?
Не в золоте, не в серебре,
и бронзы нет в его котомке.

Продажный и вертлявый век,
век барахла и всякой снеди,
пустеющих библиотек,
что назовут эпохой Меди.

Но ведь и это не предел,
и падать можно ещё ниже…
Безумный век бездушных тел,
от Бога – дальше, к пеклу – ближе.

Страшна градация веков
и эта лестница паденья
в безмыслие и хаос слов,
и пустоту, и вырожденье.
Не знаю, всех ли так страшит
вид нарисованной картины,
возможный вновь палеолит
и время первозданной глины.

* * *

Серебряный холодный век
распада атома и духа,
век торжествующих калек.
Век – оплеуха.

Пощёчина, глухой удар,
за коим следует паденье,
ещё невиданный угар.
Век – тленье.

Серебряный холодный век
распада атома и духа,
век недозволенных утех.
Век – потаскуха.

И ночь его, как смоль, темна,
и даже свет его туманен,
везде разбой, тупик, стена.
Век – ранен.

Век голода и нищеты,
жируют палачи и черти
у недозволенной черты.
Век – смерти.

Куда же катится страна,
которая почти пропала,
забита, сломлена, больна?
Век уценённого металла.

ПАМЯТНИК НА ПРАВОМ БЕРЕГУ

М. Ц.

Я люблю её стихи до дрожи,
я люблю Цветаеву, и всё же
жизнь её далёко не пример.
Нет в ней соразмерности и стати,
нет в ней благолепной исполати.
Нет гармонии и высочайших сфер.

Было всё – и «требованье веры»,
был талант, отмеренный сверх меры,
и высокий нравственный мятеж.
И борьба за то, чтоб быть собою,
окрылённость собственной мечтою
в страшном окружении невеж.

Не было в ней ясности и света,
так необходимых для поэта,
ведь поэт воспитывает век.
Не было божественной музыки,
от которой проступают лики
и светлеет духом человек.

Были унижения и страхи,
жизнь была – как приближенье к плахе,
череда обид и вечных ссор.
Мрачное скольжение над бездной,
кровожадной, чёрной, бесполезной,
и паденье было, и позор.

Только как же мы не замечали –
не было в ней пушкинской печали,
были игры страшные с огнём.
Но не с этим – одухотворённым,
а с другим, из бездны той – зловонным,
потому стихи её как стон.

Сколько в них смятения и яда,
колкости, душевного разлада,
я смириться с этим не могу.
Бог грехи, конечно, ей отпустит.
Но пока поставлен ей в Тарусе
памятник на левом берегу.

И пока ей нет успокоенья.
Господи, даруй ты ей прозренье,
кто за левым шествовал плечом.
Чтоб остановиться, оглянуться,
а потом на Землю к нам вернуться
радостным, сияющим лучом.

Мне она доводится сестрою
в мире стихотворном, всей душою
за неё молиться я могу,
чтобы этот опыт был исправлен.
Ну а ей когда-нибудь поставлен
памятник на правом берегу.

БОЖИЯ ДУДА

Шёл первый снег тридцатого числа.
Шёл первый снег, он был печали полон.
Мне показалось, что спустилась мгла.
Я испугалась: вдруг вернулся Воланд?

И мчится его свита в небесах,
размахивая чёрными плащами
и навевая всем безумный страх,
смущая дух кромешными ночами.

Нет, нет, нам Воланд больше ни к чему,
и пусть спокойно спит мятежный Мастер,
он выбрал сам покой и эту тьму.
А нас помилуй, Бог, от сей напасти.

Нам нужен не покой, а Божий свет,
нам ни к чему веселье злого пира
у сатаны, который много лет
владеет судьбами, кто на вершине мира.

Булгаков, несомненно, был талант,
но всё-таки, поддавшись искушенью,
из лап лукавого он принял страшный грант –
и получил иное вдохновенье.

Спаси нас, Бог, от этих злых побед,
от этих мнимых, тёмных вдохновений.
Шёл первый снег, и он дарил мне свет,
который шёл от Божьих песнопений.

И Божье песнопение сие
покрыло всё – и мглу Ершалаима,
Пилатов суд, мученья на кресте.
И всё, что было, будет им хранимо

до самого последнего суда,
до самого последнего дыханья.
Шёл первый снег, и Божия дуда
напела мне стиховное сказанье.

 

ОТВЕТ ЦВЕТАЕВОЙ

Моим стихам о юности и смерти,
– Нечитаным стихам! –
Разбросанным в пыли по магазинам
(Где их никто не брал и не берёт!),
Моим стихам, как драгоценным винам,
Настанет свой черёд…
Марина Цветаева

Свои стихи не уподоблю винам,
от них – земной болезненный дурман.
Мои стихи всегда зовут к вершинам
небесных стран.

В пыли прилавков и в забвенье сиром
им нипочём вся суета сует.
Мои стихи зовут, где правит миром
лишь Божий Свет.

 

ПРЕОДОЛЕНИЕ ТЬМЫ

Какое счастье – тьму преодолеть
в своей душе, в своём дремучем чреве.
И вновь на мир глазами посмотреть,
какими смотрим в благородном гневе.
Яснеет взор, и пламенеет суть
вещей, предметов, их предназначений.
Я всё теперь хочу с себя стряхнуть,
чем омрачён был наш славянский гений.
О, сколько лет душа жила в плену,
не видела, не слышала, не знала,
вводила в заблуждение страну,
с чужого голоса саму себя ругала.
О, сколько чуждых нам имён и голосов
искусственных, но вовсе не искусных
мы слушали, почти предавши кров,
в потоке дней, однообразно тусклых.
Мы восхищались ими, как слепцы,
опоены, как все, их славой дутой.
Нам говорили, что на них – венцы,
и крепче нам затягивали путы.

<…>

И в пыльной тишине библиотек
мы изучали бывшие эпохи –
и Золотой величественный век,
и от него оставленные крохи,
Серебряный упаднический век,
век нисхождения во тьму и мрака,
эпоха модернистов и калек,
бесовская зловонная клоака.
В учебниках мелькают имена,
не имена, а псевдонимы-клички,
как будто зона – целая страна
и голоса слышны на перекличке.
Почти не слышно русских голосов –
Мартынов, Марков, Тряпкин – исполины!
Их книги запирают на засов,
их слов боятся, будто это мины.
И даже русский праведный язык,
живущий по божественным законам,
сегодня захирел, зачах и сник,
от их словечек став почти жаргоном.
Куда деваться? И куда идти?
Как говорили встарь – камо грядеши?
От Золотого – золото в горсти,
а от Серебряного века – бреши.
И путь во тьму, полёт над бездной зла,
культ негатива, восхищенье адом.
Камо грядеши, брат, когда дотла
сгорело то, что было палисадом?
Но были те, кто противостоял
и ратовал среди чумного пира
за слово русское – открыто, без забрал,
что оберег для мыслящего мира.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.