Виктор САЙДАКОВ

* * *

Зима отыграет последнюю вьюгу,
И сразу поверишь, что скоро весна,
И в солнечном свете, танцуя по кругу,
Запахнет на даче смолою сосна.
И ветер начнёт приносить из пространства
Грачей, трясогузок и длинных стрекоз,
И ты, окунувшись в зелёное царство,
На время забудешь холодный наркоз.
И сердце, очнувшись от тягостной стужи,
Потянется жадно к полям и лесам,
И снова тебя ослепят и закружат
Божественный мир и его чудеса.
Ты будешь опять открывать эти книги,
Где листья узорные, волглый туман,
Где в рощах кукушки разводят интриги,
А иволги плачут и сходят с ума.
Тебя повлечёт восходящая сила
Туда, где степной и полынный простор
Колышется в воздухе древнем и синем
Среди кулундинских солёных озёр.
И ты, растворившись в весенней купели,
Отринешь невзгоды и зимнюю боль,
И будут всё выше вздыматься качели:
Скворцы, новолуние, звёзды, любовь…

* * *
Грише

Над деревней гром грохочет,
Ливень падает на дом,
Внук мой бегает, хохочет,
Топчет лужи босиком.
На траве белёсым валом
Влага пенится, кипит,
Правит дождик летним балом,
И никто не запретит.
Сам Илья вверху смеётся,
Как ребёнок, ливню рад,
C неба рушится и льётся
Настоящий водопад.
То затихнет, то припустит,
Не визжи, кого настиг!
Сразу вспомнишь о капусте,
Что ей надо подрасти.
Точно стенка слюдяная
Из блестящих веретён,
Крутит, вертит, изгибая,
Горизонт со всех сторон.
Дождик вдруг замрёт, иссякнет,
Будто выключат его,
Только реденькие капли
Будут звякать о ведро.
Эти зыбкие минуты
Первородной тишины
Так тревожны почему-то,
Так душе твоей нужны.
Туча медленно отчалит,
Уплывёт за крайний дом,
И оттуда на прощанье
Проворчит последний гром.

 

СНЫ ДОМА

Мама с водою идёт от колодца,
Зимнее солнце на пряслах висит,
Мальчик с собакой играет, смеётся,
Радио что-то у клуба басит.
Ночь опускается сверху на крыши,
Тише и глуше в селе голоса,
Где-то скрипят запоздалые лыжи,
Небо развёртывает чудеса.
В доме родимом смежаются ставни,
Дрёма истомная бродит кругом,
Месяц звезду караульную ставит…
Спит, затихает родительский дом.
Снится ему, как здесь всё начиналось,
Как новоселье справляли под снег,
Как молодая хозяйка смеялась,
Плакал хозяин от счастья во сне.
Как от войны отмякали их лица,
В доме уют, тишина, хорошо,
Дети затопали по половицам,
Крик удивлённый: «Смотрите, пошёл!»
Свадьбы и проводы, светлые встречи…
Кладбище в роще, у края села.
Плакали воском тончайшие свечи,
Были завешены все зеркала…
Дом, домовина – старинные крепи,
Здесь умирали, рождались, росли,
С домом срастаясь на вечные веки,
Русские люди из русской земли…
Пусто теперь. Никого. Только ветер.
Старый скворечник надрывно скрипит,
Словно протезом, последний на свете,
Брошенный в этом селе инвалид.
Господи, на небеса уповаю,
Робко прося у домашних икон,
Глядя святому в глаза Николаю,
Пусть же приснится и сбудется сон:
Синие ставни, и внук мой смеётся,
Выскочив утром босым на крыльцо,
Дочь, улыбаясь, идёт от колодца,
Мамино светится в окнах лицо.

В ДЕТСТВЕ

Июльский ветер отдувает штору,
Цветёт шиповник нежно и свежо,
Илья-пророк катает бочки в гору,
Отец под яром завершил стожок.
А гром ворчит то далеко, то близко,
Макушка лета – сенокосный рай,
Мы землянике кланяемся низко
И жжём костёр у леса до утра.
И с лёгким дымом отлетает детство,
А нас несёт восторженной волной,
О Господи, как бьётся моё сердце,
И как не хочется домой…
И разговоры, споры, ликованье,
Как будем жить в волшебных городах,
Подумаешь, с деревней расставанье,
Где ползимы в сарае да в пимах!
Позднее память и меня догонит,
Я тоже бегал ночью на вокзал
И, земляков завидев у вагонов,
Был счастлив, словно дома побывал.
Но всё потом, теперь зарницы, звёзды,
Цикады воздух звоном шевелят,
И перепёлки сетуют, что поздно,
Что спать пора – нам хором говорят.
И вот рассвет, бежим через околок,
А солнце разгорается, смотри!
Трава, роса, дорога за посёлок
И повороты. Сразу три.

* * *

Да, азиаты мы…
А. Блок. «Скифы»

Мне пригород милее, чем Москва,
Здесь лица подобрее и построже,
А полудеревенские слова
Мне душу так болезненно встревожат.
В них слышится таинственный напев,
В них чудятся древнейшие глаголы,
И ратники на выжженной тропе,
И жёлтые раскосые монголы.
И смертный крик, и родина в крови,
И страшный, унизительный полон,
И над Коломной связкой журавли,
И дым со всех сторон.
Я представляю, как из рода в род
В Рязани, и в Торжке, и в Устье
Скуластый множился народ,
Себя считая только русским.
Монголы нам близки по ковылям,
И по кострам, и по степным зарницам,
По бешеным, выносливым коням,
Я в каждом русском вижу ваши лица.
В названьях рек, посёлков и озёр
Гортанные, но чуждые всем звуки,
О, как хитёр был изощрённый вор,
Сменив нам кровь, и волосы, и руки.
Мы подневольная, но всё-таки родня,
Читаемая по разрезу глаз,
Но русич гордый смотрит из меня,
И нам яса Чингиза – не указ.
Ты всё, страна моя, перемогла,
Была и сильной, и босой, и голой.
И всё-таки какой бы ты была,
Когда б на Русь не двинулись монголы?

,
* * *

Ну а что там у нас за окном?
Подойду, посмотрю и увижу,
Что белёшенько стало кругом,
Это снег поселился на крышах.
Это значит, что снова зима,
А когда подошла – не заметил,
И качает и кружит дома
Расходившийся к вечеру ветер.
Где я был и куда я глядел,
Почему ничего я не видел?
Кто меня уводил за предел –
Достоевский, Булгаков, Овидий?
Ну а выше подумать, наверно, нельзя,
Он не может пытать так жестоко,
Почему же во сне мне глазами грозят
И буравят мозги, словно током.
Что же здесь? Всё зима да метель?
Но и там непохоже на лето.
Это сон или явь? И где сам я теперь?
– Говорите! – Не слышу ответа…

 

ТРИ МАРТА

* * *

Про март уже не написать,
Про март написано так много,
Одна Юонова весна
С его растаявшей дорогой,
Стихов на целую тетрадь.
Про март уже не написать,
Когда Саврасова грачи
На церковь навалились звуком,
И плачут птицы-первачи
Над русским лугом.
Ему же таять, раскисать.
Про март уже не написать,
Когда Грабарь, расплавив краски,
Среди прозрачнейших теней
Устроил трепетные пляски
Деревьев, снега и людей.
Им жить теперь или плясать?
Про март уже не написать.
Но что же делать, если месяц
Своей тончайшею иглой
Мне каждый вечер в сердце метит
И плачет в полночь домовой?
Кому об этом рассказать
И как про март мне написать?

* * *

Я жизнь, как мулла свой Коран, замусолил…
О. Мандельштам

Как марты эти гибельны и сини,
Листаю годы, а везде одно:
Исход зимы, истаявшие силы
Да стук звезды в закрытое окно.
К балконной раме вскинусь, припадая,
Постылый город в синем мираже
Спасти не сможет даже молодая
Луна, зависшая над крышей в вираже.
Куда же делся этот звонкий, гулкий
Хруст-звень-ледок по мартовским ночам,
Звучащий в каждом нашем переулке,
Где было столько призрачных начал?
Я пропадаю, к рамам припадая,
И жизнь свою не ставлю ни во что,
Мне снова снится мама молодая
И мой отец в заношенном пальто.
Я жизнь свою, как малую пылинку,
Затёр в руках – не стало ничего,
Я растворюсь в коричневом суглинке,
Никто не вспомнит взгляда моего,
Я так смотрел…

* * *

Братьям

В марте месяц совсем как иголка,
Истончился почти что на нет,
Стала жизнь неуютна и колка
На исходе истраченных лет.
Эти синие в небе лагуны,
И дороги среди облаков,
И степные тревожные луны –
Как они теперь далеко.
Там ночами вздыхали просторы,
Оседали снега средь полей,
И призывно звучали валторны
К дому рвущихся лебедей.
Я вернусь в эти дали и сини,
Стану к озеру с мокрым лицом.
Здесь, под яром, мы сено косили
С молодым и весёлым отцом.
Мы смеялись, кричали, шутили,
Поднимали всё выше скирду,
В небе ястребы древние плыли
Через древнюю Кулунду.
Детский сон под берёзовым яром
Безмятежен и нежен как шёлк,
Это место отец наш недаром
Для работы и сердца нашёл.
Нас потом разметало по свету,
Братья, где вы? Смогли ли забыть?
Вот мы спим среди сладкого лета,
И нас мама не хочет будить.

* * *

Поедем за город! Там выросла трава,
Там жаворонки нам напомнят детство,
Там можно и разуться, и раздеться,
И не нужны расхожие слова.
Там странно плачут птицы по лесам,
Роняя синие не слёзы даже, слёзки,
Там нет дорог, одни лишь перекрёстки,
И в центре каждого стоит воздушный храм.
Там солнце – в небе, люди – на земле,
Природа там – в неспешливой работе,
Там дрогнет сердце на печальной ноте,
Когда ударит колокол в селе.
Поедем за город, там Родина жива,
Не врут ручьи и не обманут птицы,
Там можно умереть и вновь родиться
В краю, где снова выросла трава.

 

ЕСЛИ БЫ…

Мне не нужна такая Украина
И штат американский Вашингтон,
Жила бы только русская равнина
Да в доме было меньше похорон.
Чтоб мама, вёдрами легонечко качая,
Шла от колодца к милому крыльцу,
И чтобы я, деревню привечая,
Возил надежды своему отцу,
Что всё спокойно, внуки все при деле,
Не будет голода, тем более войны,
А после бани мы б под вербу сели,
И выпили, и пели до луны.
И в песне, где про танки и парады,
Слова б особо выделил отец,
Что нам чужой земли не надо,
И прослезился б старенький боец…
И все в ладу под светом лунным, томным,
Где речь родная, папиросный дым,
Но перед сном отец бы нам напомнил:
«Но и своей вершка не отдадим?»
Степная родина, зарницы, звёзды – лето.
Траву сгибают, тяжелея, росы,
А мы не спим до самого рассвета,
И в голове отцовские вопросы.