Владислав ЗВЯГИН
Ожидание
О, как томительно бывает ожидание,
О, как бесчувственно морзянку долбит дождь…
Мне чудится, как ветер, завывая,
В бочину облака свой втачивает нож.
И то, от боли посерев, как пепел,
Излилось хладной кровью водяной…
А я всё жду, когда же будет светел
И преисполнен день небесной синевой.
Но даже свет лени́тся быть поярче,
В хандре природной всё серым-серо…
Ну что ж, зато всё серое не марче,
Чем дня остаток – чёрное зеро.
Внатруску есть немного звёздной пыли,
Когда к ночи рассеется туман…
А я всё жду, когда б благоволили
Мне небеса, дав света чистоган.
Я в ожидании встречи и погоды,
Я в ожидании завтрашнего дня…
Когда ты скажешь мне у самого порога:
– Иди ко мне, я обниму тебя!
Нисходит день
и вычерпан до дна…
…Я засыпал иногда под наитием
неясных дум и мечтаний.
Иван Тургенев. Сон
Нисходит день и вычерпан до дна,
До пустоты лиловой, закромешной.
Бликующая полная луна
Чернёным серебром торит свой путь неспешно.
Напился влагой полуночный бриз,
Взмахнув крылом, осел на холст пейзажный.
И был прощён ему такой каприз
В чернилах бездны, непомерной жажды.
В наитии неясных дум и грёз,
Я засыпал в касании с рукою
Творца. Густых теней апофеоз
И апогей молчащих штор довлели надо мною.
И в темноте пространства бытия,
На страже рубежа меж сна и яви
Сквозило чем-то мудрым из окна,
Там, где душа и плоть, обнявшись, обретали
Незримую связующую нить,
Ведущую к осмысленности жизни,
Чтоб в каждой зримой вещи различить
Всю суть вещей, перворождённой мысли.
Догмат песочных часов
Страшно скоро помчалась жизнь, – скоро и без шума, как речное стремя перед водопадом.
Иван Тургенев. Песочные часы
Изменчив лунный свет над старой рамой,
В ней горбится увядшая сирень,
А воздух преисполнен вечной драмы,
Покуда умирает прежний день.
Гляжу в окно, в зарамное пространство,
Сколупываю с досок старый лак,
Во всём я вижу лишь непостоянство,
Непостоянен свет, непостоянен мрак.
Везде, всему – свой срок и срока рамки,
Что отмеряет время и судьба,
Часов песочных образные склянки
Ссыпают мерным шелестом года.
Прикрыт мир тканью чёрного покрова…
Лишь только ночь вступала в свой удел,
У старого окна вставал я снова
И сквозь стекло в изменчивость смотрел.
Менялся цвет небесного сапфира.
Сребрилась патиной изменчивой луна,
А следом зарево небесного порфира
Сменяла ночь и солнца рыжина.
Как скоро мчалась жизнь, как безвозвратно…
Речное стремя так несётся в водопад,
И сердце вздрагивало с грустью, безотрадно,
Часов песочных чувствуя догмат.
О мелочах…
Вот соткан день из мелочей, что кажутся
излишни
И не влиятельны для сути бытия.
И ты не знаешь, как распорядишься
Крупицами из сотканного дня.
И кажется, что вот, пути решений,
Проблем, тугих и вязких, не найти.
И затруднительных, и шатких положений
В плену. И мечешься по кругу взаперти…
Но обстоятельствам не дай сломить надежду,
Что в нужном месте в нужный день и час
Сойдётся в одно целое, как прежде,
Фрактальности мозаичная вязь.
И всё получится и будет разрешённым,
Сойдётся в точке миллион дорог.
Гештальт закроется путём, уже пройдённым,
И к оде радости напишешь свой пролог
О том, что вроде пустяковая вещица
Вдруг станет оберегом для тебя,
О том, что мелочей не стоит мелочиться
И поцелуй один любовь скрепи́т получше
сургуча.
О том, что грустный день спасёт одна улыбка,
Стихотворение спасёт одна строка,
Одна решительность спасёт от множества ошибок,
Поступок правильный спасёт всю жизнь твою
сполна.
И то, во что поверишь, станет твоим миром,
Наполненным нюансами судьбы.
И всякой мелочи, что с мизерным ранжиром,
Найдётся место в парадигме доброты.
Битва за Авдеевку. История одного боя
Ослепшие от ужаса дома,
Зияющие чёрными глазницами…
В натужной выси – снега кутерьма,
И небеса уже не дружат с птицами.
Кругом лишь пепел, севший на бетон,
И гарь, проевшая насквозь железо,
В ушах стоит от взрывов тонкий звон,
В прицеле враг, что ошалело лезет
На наши рубежи, на наш кусок земли
И, обжигаясь крупными потерями,
Уходит прочь, до полевой стерни
За городской чертой с увечными деревьями…
Мы закрепились здесь ценой большой,
Мы в землю вгрызлись штурмовою группой…
Наш взводный Лёшка, парень молодой,
Незряче смотрит ввысь в траве пожухлой.
Ещё вчера он спать мне не давал,
Про жизнь рассказывал, про девушку
Людмилу.
А час назад – артминомётный шквал,
И вот его… осколками… убило…
Мне чудится, как тонкая струна
Откуда-то из выси резонирует…
И вдруг прилёт!.. Ударная волна
С покоем сухотравья диссонирует.
Стихает звук. Кричу:
– Максим, живой?..
Он вроде близко, за изгибом был окопа.
Рожок в подсумке, рядом запасной,
Меняю быстро, по цевью привычно хлопнув.
– Да! Мимо! Зря стараются чертилы! –
Излишне бодрый голос слышу я…
Вот так, надсадно и со злобою, шутил он,
Мой друг Максим, к исходу артогня.
Враг огрызается надорванною глоткой
Орудий гаубичных (подарок США).
И долбит гад по нам прямой наводкой.
Ну что ж, в ответ вам чётко скажет наша
«Мста»!
Я в рукопашную – на раз (!), лишь дай мне волю,
За пацанов, за веру, за Донбасс!!!
Я жизнь люблю, а смерть… боюсь – не скрою,
Но обстоятельства такие вот у нас.
В желудке холод, мышц стальной клубок,
Лежу на крошеве истерзанного льда.
Упёрся тубус «Шме́ля» в правый бок,
А нервы как
растяжка,
мин-на-я.
Разгрузка давит, упираются ремни,
И время потеряло прежний счёт.
Бежало так, попробуй догони,
А вот сейчас замёрзло, как тот лёд.
Наш «Гиацинт» вступает в диалог,
Я слышу звон лафета – благовест.
И жжёт позиции врага наш «Солнцепёк»,
И вечер зарумянился окрест.
Не обошлось, не скрою, без потерь.
Да, жёстко нам досталось в этот раз.
И нам к жестокости открыта также дверь:
– За пацанов, за веру, за Донбасс!!!
Всё преисполнилось могильной тишиной,
В «двухсотые» нули помножен враг…
Прости, земля родная, край родной,
Что так ты долго ждал российский стяг.